Полное торговое эмбарго
Полное торговое эмбарго — это когда Ымперия Добра (или Ымперия Зла, тут уж как фишка ляжет) решает, что с какой-то особо провинившейся страной отныне нельзя не то что дружить домами, а вообще ничем торговать. Не какими-то там вундервафлями двойного назначения или чёрной жижей, а решительно всем: от канцелярских скрепок до рулонов туалетной бумаги с портрет лидера этой самой страны (хотя последнее, возможно, и к лучшему). Типа, взяли и возлюбили соседа до состояния полной изоляции от благ цивилизации. И если сказано «полное», значит, даже бабушка, пытающаяся протащить через границу внучку банку тушёнки, автоматически приравнивается к агенту вражеской разведки и подлежит остракизму, а то и чему похуже.
Нафига козе баян[править]
А цели, как водится, самые благородные и высокодуховные. Ну, во-первых, это просто красиво. Большие дяди в дорогих костюмах и галстуках (иногда без) обожают собираться на какой-нибудь сходняк, громогласно бить себя пяткой в грудь и заявлять о «решительном осуждении», «защите демократических ценностей» и «необходимости показать кузькину мать зарвавшемуся усатому диктатору». На деле же, анон прекрасно понимает, что часто это просто способ померяться геополитическими причиндалами, отвлечь внутреннего обывателя от созерцания дыры в бюджете у себя под носом или просто потому, что «можем и должны».
Иногда, конечно, теплится наивная надежда, что отрезанный от импортного хамона и айфончиков электорат взбунтуется и снесёт неугодный режим. Но история показывает, что электорат обычно лишь туже затягивает пояс, начинает клепать айфоны из берёсты и ещё сильнее любить своего вождя, который авторитетно заявляет, что «кругом враги» и «щи хлебать лаптем — это наша скрепа».
«Импортозамещение» и другие прелести блокады[править]
Для страны, угодившей под такой каток, наступают воистину золотые времена. Сначала, конечно, паника, пустые полки и чёрный рынок, где барыги продают пачку «Мальборо» по цене чугунного моста. Потом начинается великое импортозамещение. Внезапно выясняется, что местные нанокулибины способны производить сыр со вкусом хозяйственного мыла, автомобили, которые разваливаются ещё на конвейере, и компьютеры, работающие на святом духе и патриотических лозунгах.
Народное творчество расцветает пышным цветом: самогон гонят из чего попало (в ход идут даже опилки и старые газеты), джинсы варят в хлорке, а интернет становится доступен только по талонам и после прохождения идеологической проверки. Контрабанда превращается в национальный вид спорта, а самые предприимчивые граждане становятся новыми олигархами, невозбранно поставляя запрещёнку через стопицот границ.
«Мы вам не Макдональдс, мы вам Чебуречную откроем! С квасом и патриотическими песнями!» — Некий чиновник в ответ на очередные санкции
Те же, кто эмбарго вводит, обычно сидят и жрут попкорн, ожидая неминуемого коллапса «режима». Правда, иногда выясняется, что «режим» оказался удивительно живучим, а свои же бизнесмены начинают тихонько выть, потеряв рынок сбыта для своих ножек Буша или высокотехнологичных гаджетов. Но тут им быстро объясняют про национальные интересы и солидарность. Внешне же всё чинно-благородно: говорящие головы в зомбоящике вещают о неминуемой победе демократии, а обыватель максимум заметит, что с полок пропал любимый сорт пива из той самой далёкой банановой республики.
Итоги и профит?[править]
В конечном счёте, полное торговое эмбарго — это такой театр абсурда, где все участники делают вид, что происходит нечто осмысленное и эффективное. На деле же оно редко достигает заявленных целей, зато почти всегда порождает коррупцию невиданных масштабов, серые схемы и укрепление тех самых режимов, против которых вроде как и боролись. Ведь, как известно, свято место пусто не бывает, и если нельзя купить что-то официально, всегда найдётся тот, кто продаст это из-под полы, но втридорога. Остров Свободы десятилетиями жил под американским эмбарго, и ничего, сигары и ром как-то умудрялись попадать куда надо. Да и Чучхелэнд как-то выживает, пугая мир ракетами собственного сомнительного производства.
Так что полное торговое эмбарго — это скорее символ, громкий жест отчаяния или попытка сохранить лицо (или то, что от него осталось), чем реально работающий инструмент международной политики. Но выглядит, сука, внушительно. По крайней мере, на бумаге.
