Копипаста:История Средиземья/Шибболет Феанора

Вариант текста из последнего издания «Истории Средиземья». Перевод авторский

Часть 1. Дракон Валинора

I. Начало

В Амане разразился очередной спор. Феанор, поговорив с Валар, смог убедить отдать ему большую область на востоке острова, в которой он желал заняться исследованием искусственного света. Величайший мастер Арды планировал создать систему из десятка камней, подобных Сильмариллам, которые смогли бы освещать при помощи хитрой системы движущихся зеркал весь остров — но не постоянно, а только половину суток.

Когда Мелькор низверг мир во мрак, уничтожив деревья, среди Стихий началась паника — казалось, что Тёмный Властелин теперь захватит и людей и авари, пользуясь своим преимуществом во мраке, но Феанор, который проявил настоящие лидерские качества и вместе с Адаром смог объединить нолдор, и затем вернуть камни назад.

Дальше состоялись прения — в которых Феанор наотрез отказывался отдавать камни, опасаясь что они будут разбиты, и согласится их передать Валар лишь при условии, что они будут сохранены, никогда и не при каких условиях не будут разбиты, а охраняться станут элитными орлами — пусть Моргот и был побеждён, Унголиант ещё скрывалась в Арде и Феанор опасался, что с камнями снова что-то случится. После этого самоцветы установили на трёх больших столпах, вокруг которых теперь круглые сутки порхали здоровенные птицы Манвэ.

Добрый свет Сильмариллов спокойно заменил погибшие деревья, и проблема освещения Арды была решена. Однако вскоре к Манвэ обратилась сама Эру и тот сообщил, что по Замыслу освещение не должно быть постоянным, а должно как бы накатывать волнами, то усиливаясь, то ослабевая — чтобы давать эрухини возможность как следует отдохнуть. Король Арды немедленно потребовал от Феанора реализовать проект как можно скорее.

Но великий эльф, хоть и был первейшим из всех мастеров, не мог создать нужную систему быстро — всё же качественные работы требовали вдохновения, а оно по заказу не возникает. Но он потребовал для себя площадки, на которой сможет тестировать новое освещение, никому не мешая.

Но с этим не согласился Нолофинвэ, который будучи всё-таки Ноло, выступил против своего брата, видимо подсознательно огорчённый, что не он стал вице-королём нолдор и вице-вождём эрухини, и заявил, что хотел построить на том месте город для Второго Дома. Причём, чтобы потрепать нервы изобретателю, он направился не к Валар, чтобы оспорить их решение, а к самому Феанору, и стал донимать непосредственно его, требуя прекратить постройку, причём был весьма назойлив — в последнее время приходил практически каждый день, и отвлекал от работы.

— Сами Валар и Эру приказали мне это сделать, — устало отвечал Феанор, восседая за каменным столом, и прикрыв голову руками — работать, пока твой мозг долбит младший брат, было совершенно невозможно.

— Найдёшь себе другое место, Куру. И вообще, с освещением всё и так нормально, Валар как всегда преувеличивают…

За происходящим с безразличным выражением лица наблюдали Адар и Саурон, прислонившись к спящему Глаурунгу, которого после долгой и тяжёлой работы по исцелению эльфов стали всё-таки отпускать на отдых — и золотое существо снова стало носиться по Валинору, после чего Манвэ вежливо попросил Адара снизить объём передвижения дракона, что так нервировал эрухини. Адар знал, что Ноло не нападёт на Феанора, и вмешиваться себе дороже — разозлённый эльф и его Второй Дом вполне могли создать проблемы, например вновь продавив запрет для Глаурунга свободно перемещаться по Аману.

Саурон же, тоже будучи видным изобретателем, и вовсе решил создать собственную систему освещения, которая станет более массовой и удобной. Феанор не возражал — он был полностью уверен, что с его замыслом ничто не сравниться, как ничто никогда не сравниться с Сильмариллами, да и если он не сможет достичь результата — по крайней мере будет альтернативный вариант, а то Валар неплохо так проели ему мозги на тему того, как важно правильное освещение для эрухини — дескать, если свет будет освещать мир постоянно, то для них это плохо.

Пока братья спорили, Адар и вовсе прикрыл глаза, и, казалось, готовился задремать.

Прямо в этот момент со стороны Менельтармы на огромном орле кто-то летел, но Феанор и Ноловинфэ даже не обратили внимание, — Ноло всё так же донимал Феанор, рассказывая про необходимость этого места для Второго Дома, а Феанор ждал, пока всё это закончится — работать было совершенно невозможно.

Вскоре орёл грузно осел на землю, распластывая крылышки, чтобы позволить ездоку сойти на землю — то была женщина со светлыми волосами, на первый взгляд напоминавшая эльфийку — но по стандартным серым одеждам с плащом, в которых обычно ходили майар Манвэ и Аулэ, а также некоторых других владык, становилось ясно, что всё не так просто.

Нолофинвэ же продолжал атаковать Феанора.

— Эльф Нолофинвэ. Владыки велят оставить Феанора в покое. Дальнейшее вредительство только ужесточит наказание, — громко сказала явно недовольная женщина.

— Простите… Совершенно необходимо…

— Послушай, Нолофинвэ. Брат ты Феанора или нет — если ты продолжишь срывать работу, что благословили Владыки Круга Судеб — оторву тебе ухо и будешь месяц сидеть в приёмной Манвэ, чтобы починил твоё хроа. Чётко и понятно выражаюсь?

Нолофинвэ знал, что сделать это — вполне в её власти, и замолк, а потом поспешил на выход. Видимо, кто-то доложил Владыкам, решил он, и мстительно покосился на Глаурунга, который то ли спал, то ли притворялся. Саурон же моментально снялся с места, превратился в странное небольшое существо, мохнатое, с лапками, переходящими в крылья, и скорбно запорхал в направлении Менельтармы.

Эта его способность для майар была совершенно уникальной — мало кто мог так спокойно менять фана, а потом восстанавливать старый облик. А кроме того, необычно выглядело и существо, в которое он превращался — во всей Арде о таких не слышали.

— Слава Владыкам, Ариэн, — сказал Феанор, удостоверившись, что младший брат свалил подальше от места работ, — неделю не давал работать. А этот-то что? — спросил он, указывая на летящего прочь Саурона, — я не против того, чтобы он наблюдал. Владыки против?

— А… Нет, он просто постоянно ковал и я сказала… что мы с Манвэ… — осторожно подбирая слова, ответила майа.

— Манвэ против? Майар Аулэ же положено ковать, — заметил Феанор.

— В том и дело, Манвэ тут не при чём… Надеюсь, Саурон не станет у него ничего спрашивать, а то некрасиво выйдет…

— Рассказывай. Владыкам не доложу. Адар тоже — для него вообще всё живое — дети, — кивнул он на вице-короля, который старательно делал вид, что ничего не слышит, и просто дремлет — но острый глаз Феанора, который в десяток раз был более зорким, чем глаз простого эльфа, видел, что он притворяется, по мельчайшим движениям лица.

— Ну… Ладно, вожде и царе Феаноре, — добавила она на валарине, и Феанора передёрнуло — так священный язык действовал на всех, кто его слышал, неважно насколько хорошо он был с ним знаком, — просто, по изначальному Замыслу, которое вы с ним, — она кивнула на Адара, — изменили, Мелькор бы захватил сильмариллы и засел в своей крепости. Тогда Валар бы создали Светила, что станут освещать Арду. И… по этому року мне было положено вечно странствовать по небу как одно из этих Светил, никогда не спускаясь на землю. Поэтому Валар не имели для меня других поручений. Другие майар всегда были при деле, а мне Владыки дозволили ничего не делать, решив так отплатить за будущее. Про которое мне никто не говорил. А когда Сильмариллы вернули свет, Владыки были слишком заняты, и снова про меня забыли.

— Откуда ты знаешь про Замысел? И да, его звали Моргот. Моринготто. Никак не Мелькор. Даже если Манвэ никак не может забыть, следует использовать верное имя.

— Прошу прощения, вождь. Пока Валар были заняты исправлением нападения Моргота, они покинули свои обычные местополагалища. Я тогда много ходила по покинутым залам Мандоса и Вайрэ и видела Замысел, — какой Арда должна была быть. Там всё было иначе. Мелькор должен был сотворить множество бед. Нолдор бы пали, — вас уберёг Адар. А потом, я видел творения княже всеблаге Немирове.

— Кто это? — мгновенно отреагировал король эльфов, валарин всё так же резал его уши.

— Великий и по-своему страшный адан. В той, другой, Арде, он был действительно необходим. Он должен был раскрыть эдайн глаза на важные и неприятные истины. Но в нашей Арде места ему нет. Моргот исказил мир недостаточно. И не спрашивай, что именно он знал — поверь, не следует.

— Пожалуй, действительно лучше не знать, — подумав, заметил Феанор, — а что в Замысле насчёт Саурона?

— Кование принесло бы много бед. Нет, конечно, всё это больше не свершится, но потом, разве можно всё время ковать? Замысел Эру даже для айнур предполагает, что они не должны постоянно работать. Это искажение! Даже Эонвэ и Олорин, эти надменные майар, которых так любит Манвэ и ставит нам всем в пример, бывает отправляются отдыхать куда-то на озеро.

— И что они там делают?

— Не знаю, — пожала плечами Ариэн, — наверное, играют в шахматы.

Сбоку раздался странный звук, как будто кто-то шипел или едва слышно захихикал. Феанор обратил взгляд на Глаурунга, который едва пошевелился, но глаза не открыл.

— Наверное, приснилось что-то… Он добрый, не бойся. В общем, пусть Саурон делает что хочет. Если хочется ковать — так пусть. Аулэ разрешил.

— Ты прав, великий король. Просто… Как-то непривычно, что Мелькор уже побеждён и не вернётся. Искажение удалось подавить в самом начале. Теперь самое страшное, что может случиться — споры, о том, как надо обустраивать Аман. И то вы с братом ещё не так и мощно спорили…

— А кто-то спорил мощнее? — заинтересованно спросил Феанор.

— Да есть один эльфийский учёный, кстати из Первого Дома, который решил собрать все изречения Владык и все записи о мире. Зовут его Норэ. Недавно сутки напролёт спорил с каким-то мелким майа Ульмо, здоровенным морским ящером. Или, как там говорят, аллигаторэ. Рассуждали о роли Света в нашем мире и в полной ли степени Сильмариллы его воплощают. Как-то так, — ответила майа.

— Знаю его, славный эльф, — сказал Феанор, — он не посрамит Первый Дом.

— И вот это — самое страшное, что происходит в Амане. Надо радоваться, наверное. Но так непривычно.

— Арда велика, и когда закончим со светом, в Средиземье найдётся дело для всех, думаю, — мудро изрёк Феанор, — и передай Владыкам, что вопрос с Ноло решён. Пусть не наказывают его слишком сильно.

Сказав это, Феанор вернулся к работе. Наконец-то можно было спокойно заняться построением модели системы освещения — которую великий изобретатель планировал завершить перед тем, как приступать к созданию реальной. Но задача эта не была менее сложной — ведь модель должна повторять все сложные механизмы того, что родилось в могучем уме короля, что бороздил просторы творения так же естественно, как пчела летает, а олень — бегает по лесу.

II. Два пути

Феанор принялся за работу быстро, твёрдо и чётко. В сознании гения быстро сформировалось то, каким именно должно быть магическое освещение, чтобы работало по тем принципам, что обозначили Валар — оно должно было появляться медленно, наращивать мощь ярости своей, а затем постепенно ослабевать и исчезать на определённую длительность, чтобы затем появиться вновь. Таким образом всё живое получило бы время на отдых, когда свет практически отсутствует.

Оставался вопрос — а что сделать с тремя священными камнями, которые сейчас освещали мир? Феанор решил, что самое то задействовать старый проект, которым с ним поделился Манвэ, пока они обсуждали технические детали, и запустить на небеса корабль, что будет порхать над Ардой — причём круглые сутки. На него будут установлены сразу три Сильмарилла, и если Моринготто реально попытается пробить врата ночи и вернуться в пределы Эа, то свет трёх камней ослепит его так сильно, что он ничего не сможет сделать — и его получится оперативно уничтожить. Три могучих звезды явятся над Ардой в дополнение к элберетным звёздам, и будут славить Первый Дом при виде их.

Да, это несомненная была хорошая идея и ею Феанор удовлетворился.

Оставалось сделать макет освещения, которое в итоговом варианте представляло собой ещё около десятка сильмариллоподобных камней и сложную систему зеркал, управлявшуюся механизмом, который ставили до тех пор в часы, дабы точно отмерять время. Достаточно будет завести механизм упорной работой — и он будет стабильно работать на протяжении нескольких месяцев, пока завод не иссякнет. Таким образом поддержание Времени Арды будет зависеть от всех обитателей благословенного края.

И эта идея пришлась по душе Феанору. Ведь немало раз среди эльфов возникали распри даже после того, как Моргот оказался заточён в Пустоте — ибо некоторые были от природы властолюбивы или по меньшей мере желали, чтобы именно их идеи были реализованы — а места на всех не хватало. Здесь как нельзя кстати придётся символ единства — эльфы будут совместно подымать светила над миром, и они будут действовать. И в том они будут славить своё Единство.

Эх, если бы все эльфы были такими, как благородный Норэмэлдо, подумал Феанор. Этот мудрый эльф занимал редкую позицию учёного, он исследовал принципы устроения мира и писал летописи мира, стараясь не упустить ни одного мелкого момента, а сам при это выше всего ценил истину. Он много времени проводил с его старшим сыном Маитимо и испрашивал его мудрых советов о том, как же на самом деле устроен мир — и сразу же записывал полученные ответы.

Вот таким и должен быть эльф — нетерпимым только ко тьме Моргота, но в остальном преисполненным благородства и стремлением соблюдать обычаи Эльдар. А не такими, как Нолофинвэ и особенно Финарфин, который казалось считал, что он и его слабый дом должны руководить нолдор — и едва ли не примерял корону нолдорана. К счастью дальше разговоров пока что не пошло, но Феанор яростно негодовал, зная что его как бы братья явились из Индис — той, что виновна в том, что Мириэль и Финвэ никогда не покинут чертогов мёртвых и не смогут вернуться в пределы живых — вообще никогда — тяжкий удар для благого народа нолдор.

Но сейчас следовало сосредоточиться совсем на ином.

Теперь, когда наконец-то ему перестали мешать, он проводил в своей мастерской целыми днями, лишь изредка появляясь перед своим народом. Власть же нолдорана он передал на время Маитимо, закалённому и плечистому воину, что в своей верности идеалам Первого Дома и храбрости едва ли уступал Феанору. Пламенный Дух знал, что в своих работах придётся провести по меньшей мере год, и от управления нолдор придётся полностью устраниться.

К счастью, Маэдрос был, казалось, внутренне предрасположен к созданию всяческих союзов, и под его руководством количество распрей среди нолдор даже снизилось.

Обычно Феанор закрывал мастерскую, чтобы никто его не отвлекал — знал он, что нолдор внутренне желают прийти к его мудрости и извлечь из него советы обо всём, не говоря уже про могучего Адара, что любил в беседах с Феанором проводить время. И хотя крайне чтил Адара великий вождь, он всё же понимал, что познания того в ремеслах существенно ниже — лидером он был и командиром, но не мастеровым, — так что было бы лучше пока сосредоточиться на решении вопроса Валар.

Однако работой в мастерской всё не ограничивалось — хотя во внутреннем дворе уже и нарастала большая структура, которая во всех деталях повторяла тот сложный и гигантский механизм, который будет установлен над Аманом и навсегда прославит Первый Дом — ведь освещать весь мир будет именно свет Первого Дома. Феанор намеревался сделать внешние части механизма напоминающими Звезду, чтобы каждый постоянно мог видеть её днём и вспоминать ночью, и ждать её восхода.

Да. Большая звезда Первого Дома, внутри которой закреплён десяток сияющих камней, которые Феанор выковал на основе уловленного света Сильмариллов — тем же самым легендарным молотком, что и сами Самоцветы. Они светили несколько слабее, но так и надо было — ведь подлинный свет Деревьев менял даже Эльдар, и не был предназначен для простых эрухини — он мог их просто выжечь, ибо фэар их были слабее, хотя хроа и прочнее защищали от незримого мира.

Звезда подымалась каждое утро и медленно раскрывала почти незримые отверстия в ней, в то время как механизмы поворачивали зеркала, и те направляли и заодно корректировали мощь света камней, который исходил в весь мир — так что создавалось впечатление, что сияет сама гигантская звезда, сделанная из материала, что идеально отражал свет. Вначале Звезда подымалась из специальной шахты, высотой в горы Амана — чтобы день наступал на священном острове и в Средиземье одновременно.

Так никто и никогда не забудет про Первый Дом.

Когда Люди, что должны прийти следом за Перворождёнными, создадут свои королевства и будут смотреть на главное своё светило, назовут они его Фэанаройондо. И будут радоваться они благому свету, который позволяет им видеть и низвергает всякое зло из своих пределов.

Направленные зеркала позволяет обеспечивать нужную интенсивность света, и он превзойдёт рассеянный свет Сильмариллов, из-за которых со слов Стихий в Средиземье постоянно наблюдался полумрак, однако будет такая интенсивность длиться лишь половину суток.

Но для сложного механизма требовались особые сплавы, которые так просто получить было нельзя. Надо сказать, нолдор вообще не знали про сплавы и едва не зашёл Феанор в тупик, когда понял, что известные ему металлы не смогут управлять движением механизма с нужной точностью. Однако Аулэ, к которому он обратился за советом, рассказал про мистерию сплавов — если прогреть пару металлов и присунуть их в чашу, то размешивая, можно получить новый металл. И свойства нового металла будут серьёзно отличаться от тех металлов, которые были смешаны, — так можно достичь многого.

С тех пор Феанор кроме своей мастерской, которую на время ухода надёжно запирал на десятки замков, а иногда, если тот был свободен, просил и Глаурунга привалиться своей массивной тушей к главным воротам, что надёжно отпугивало всех эльфов — посещал ещё и залы Аулэ.

Там он часами смешивал разные металлы, которые иногда добывал сам, а иногда просил у Аулэ — и исследовал их свойства. Так он открыл десятки и сотни сплавов, многие из которых были даже неплохи — но не годились для священного механизма. Больше месяца потратил великий вождь на то, чтобы наконец-то был найден корректный материал, трение и плотность которого подходят для задачи — после чего быстро выплавил несколько тонн этого материала и был таков.

Аулэ лишь грустно хмыкал, видя как свалил Феанор. С тех пор как кузницы в его залах были закрыты по решению Манвэ, а теперь и Фэанор изошёл, там было мало посетителей, а его почтенные гномы пока были заточены в залах — ибо был прямой приказ Эру не выпускать их, пока не разъярятся и расплодятся достаточно Люди.

Кузнецу нравилось, когда его советов спрашивали и с ним баяли.

Саурон тоже не терял времени даром и стал реализовывать собственный проект, ради которого даже в любимых кузницах стал проводить намного меньше времени, нежели обычно. Он знал, что Феанор мыслит масштабно и не раз посещал место постройки его творения в облике рукокрылого. Однако он также знал, что соревноваться с Феанором на его же поле невозможно — мастером он был намного более выдающимся. Нет, следовало работать в другом направлении.

И тогда Саурон понял — насколько бы совершенным не было великое Светило, что призвано заменить безвременно павшие Деревья, но как и те самые Деревья оно не сможет осветить весь мир — ведь если на пути старого света находились растения или здания, за ними было темно, как было темно и в домах.

Он быстро понял, что именно потребуется Арде и принялся за дело. Для работы также требовались сплавы, которые как он знал искал и Феанор. Поэтому приходилось заниматься сплавлением в тайне, чтобы никто точно не понял раньше времени и немало удивился, когда плоды работы его окажутся всем известны.

И здесь всё оказалось ещё сложнее, — потребовались редкоземельные металлы, которых на поверхности Амана было немного. Пришлось Саурону вооружиться шахтёрским оборудованием и начать бурить самолично, — за счёт айнурской аулэианской магии он понял, в какой именно горе находятся нужные материалы, оставалось их только оттуда извлечь. Привлекать эльфов он не решился, опасаясь что слухи дойдут до Феанора. Пусть великий вождь считает, что он тоже готовится сделать большое и справедливое Светило, которое само собой окажется слабее феанорового, и Валар запустят на небо Звезду Первого Дома.

Но он не будет конкурировать с Феанором напрямую — это было бы просто неуважением к эльфу, который собой воплощал представление о мастере. Следовало не воевать с могучим Фэанаро, а заняться тем, что он не предусмотрел в своём Десигно Грандо, выражаясь на валарине.

С тех пор Саурон стал частым гостем различных пещер, в которых он оставлял в тайниках инструменты мастера, проводил быстро всю работу, сворачивался и направлялся на следующее место. Первые эксперименты, проведённые во мраке одной особо глубокой пещеры, показали несравненный успех. Теперь оставалось в срок всё протестировать и готовиться представить свою работу Валар, которые прибудут наблюдать за работой Светила Феанора.

III. Непокой Манвэ

Но не всё было спокойно в благословенном крае. Старый Король Арды, Манвэ, пребывал в своих чертогах и осмыслял то, что передали ему птицы и звери — про жуткую судьбу, которая ожидает весь мир, если Саурон начнёт ковать и в том деле преуспеет.

Конечно, следовало не пытаться решить вопрос самостоятельно, да ещё и так топорно, а сообщить всё ему — но Манвэ не злился. В конце концов, это было естественным движением души каждого айну — предотвратить великие беды, если о таковых станет нечто известно.

Однако вопрос следовало изучить. Манвэ собрал тайное заседание Круга Судеб в своём дворце. На это время внешние врата оставались открытыми, а вместо священных сфер в них размещался макет, который был изготовлен Аулэ и не отличался от настоящих. И пока все были уверены, что Король Арды занят непосредственными обязанностями, на самом деле там проходило важное и необходимое обсуждение, которое должно было решить судьбы мира.

Проходило заседание в сокращённом, кратком варианте — были здесь Аулэ, Ульмо, Намо и Варда. Самые могущественные стихии и те, кто проник в самую суть древнего Замысла, чтобы максимально корректно его реализовать. Задачи остальных Валар были несколько более прикладными.

— Приветствую вас, Владыки, — начал Манвэ проникновенным и добрым голосом, — пришла пора решить важный и заботящий меня вопрос. Стало известно мне что-то про майа, известного как Саурон, по рангам Аулендил — так ведь, владыка Аулэ?

— Саурон — мощный кузнец, который без моего обучения смог понять, что такое сплав и как смешением металлов возможно придавать им особые свойства, владыка Манвэ. В чём ваши проблемы с ним? Недовольны вы, о Старый Король, что он решил соревноваться с Феанором?

— Отнюдь. Сам Феанор позволил это, и вмешиваться в волю эрухини не входит в наши полномочия. Но пришли сведения, что если продолжит Саурон ковать, то Арду ждёт большая беда. Саурон и кование. Чем может повредить миру простое кование? Говорят, информация об этом гнездится в залах Намо, где супруга его записывает всяческие судьбы.

— Мне неизвестно о всём, что записано в залах. Помимо нашей с вами судьбы, что сотворил великий вождь Пламенный Дух, есть и много иных вариантов. Вероятно, то судьба из одного из них, причём достаточно давняя. Известно мне, что кабы не Фэанаро, кабы не могучий Куруфинвэ, то мог бы Саурон стать майа Моргота. Но Моргот отныне пребыл в категории Моринготто и был исторгнут из пределов мира, а следовательно этой судьбы больше нет, — слегка поклонившись, ответил Намо.

— Не соблаговолите ли показать те записи, господин Намо?

— Знание судьбы — тяжкий груз. Но, поскольку та судьба уже истощена, полагаю в том не будет беды — ведь не будущее узнаете вы, а только то, что только имело потенциал свершиться, Старый Король.

— В таком случае да отверзнется хранилище и да выйдет оттуда судьба! — произнёс священную фразу владыка Манвэ.

Намо принюхался и поняв, что эфир не изменился и Эру не против показа судьбы, ещё раз несколько поклонился своей седой головой, после чего восстал с трона в мощи, и резким движением руки сорвал реальность со своих петель — теперь прямо в центре зала как бы находились бесшовно мрачные тёмные залы, где везде было разбросано огромное количество свитков. Намо стремительно вошёл в проход и оказался внутри, Манвэ и Аулэ последовали за ним.

Казалось, они шагали часами, проходя многочисленные комнаты, заваленные бумагой с начертанными на них руническими записями. Наконец Намо уверенным движением извлёк довольно большой свиток и приставил его прямо перед глазами Манвэ. Удивившийся Старый Король аж немного ошалел от его скорости — обычно Мандос был медлительным и величавым, но когда решал действовать, его скорость была выше, чем даже у звёздного света — самой быстрой разновидности энергии, которую звёзды нехило разгоняли.

— Сказание о Властелине Колец… — прочитал заголовок Манвэ, — что за кольца? Те, что вокруг Сатурна? Варда рассказывала…

— Читайте, Старый Король, — ледяным голосом сказал Намо, не оценивший комментария.

И Манвэ восчитал. И волосы на его голове даже несколько привстали от ужаса, когда он узнал про то, что планировал сделать Саурон в одной из версий Арды, и сколько бед принёс он благородным жителям этого мира в своих потугах. Некромантия, назгулы, поднятый магией арнорский король в виде привидения, атаки на самых мудрых из живых — хоббитов — и создание Кольца, которое должно было отвергнуть влияние Валар и Эру.

— Но Моринготто низвергнут в Пустоту, Намо. Значит, опасаться нечего?

— Безусловно, тёмное влияние Моринготто покинуло этот мир. Но Саурон весьма интересуется ковкой на довольно высоком уровне. Аулэ упоминал, что он уже понял концепт сплавов — то, что знают очень немногие. Именно на сплаве золота, мифрила и его сущности строились Кольца Власти.

— То есть рано или поздно он может создать Кольца Власти? Тем более, что он отирается рядом с нолдор, а следовательно Феанор может случайно выступить тем же катализатором, что Келебримбор — и сподвигнуть его попытаться улучшить мир?

— Это не исключено. Судьба этого мира так редка, что в подробностях не написана. Мы должны ожидать всего, Старый Король.

— Тогда следует не позволить Саурону ковать! Пусть при попытке ковать его преследуют неудачи. Пусть его постоянно отвлекают. Валар, особенно Йаванна, пусть поручит ему нечто, в процессе чего ковать просто не получится.

— Не слишком ли это жёстко? — спросил Аулэ, — моим майар положено ковать.

— В Валиноре много занятий, Великий Кователь. Если судьба мира может пострадать — лучше будет воздержаться даже от столь почтенного занятия, — сказал Манвэ.

Аулэ был недоволен, но предпочёл промолчать. Саурон ковал хорошо.

Так началась особая секретная операция по предотвращению ковки Саурона. На счастье Валар, последнее время Саурон был серьёзно занят своим проектом по созданию альтернативного освещения — он решил зачем-то соревноваться с Феанором, который занимался тем же самым. И хотя Феанор отнёсся к конкуренции доброжелательно, мало кто понимал — зачем пытаться сделать что-то лучше признанного великого вождя и главного изобретателя, — ведь очевидно, что именно его вариант применяет Валар, которые его и поручили. И, как ни странно, кузницу в это время Саурон посещал редко.

Однако даже занятый своим особым проектом, он всё равно по меньшей мере раз в несколько дней оказывался в этой самой кузнице Аулэ и начинал там усиленно ковать. Делал всё подряд — обычно просто мечи или кольчуги искусной работы из особой промифриленной стали.

Никакой системы в его ковке не наблюдалось — похоже, стукание молотком по железякам, разогревание горна и смешивание металлов было для него не столько работой, сколько отдыхом — пусть в результате и получились крайне качественные продукты, которые не стыдно выдать и вождям.

По счастью, ничего, что хоть сколько-то напоминало кольцо, Саурон не ковал — Валар уже готовились прямо вмешаться и пресечь, если кольцекование начнётся.

И вот, когда Саурон, выбравшись из своей шахты, в очередной раз немедля направился в кузницу и уже готов был извлечь молоток и пустить его в ход, прямо у дверей кузницы внезапно появился владыка Манвэ, внешне сохранявший невозмутимое спокойствие.

— Саурон Аулендил?

Майа немало удивился, увидев Владыку Шпиля в таком месте.

— Да, Старый Король. Вы желаете посетить Аулэ?

— Нет, мне требуется твоё участие. Мои майар все заняты, и я попросил помощи у майар Аулэ… — тут Манвэ замешкался, ибо как ни готовился, а хитрить ему было непривычно и выдумывать приходилось на ходу, — рядом с Аманом замечено морское чудовище.

— Не логичнее ли было бы спросить Ульмо? — вопросил Саурон

— Ульмо опять уплыл к Средиземью. Так что садись на орла — возможно, это кто-то из Морготовых тварей.

Он величавым жестом махнул и из незримого мира вылетел и приземлился здоровенный орёл. Саурон инсталлировал себя на его спину и гигантская птица приступила к полёту, в то время как могучий Вала отправился прямо за ним следом, в облике незримом, но страшном.

Конечно, чудовища не существовало. Двое суток порхали айнур над морем и пытались найти его признаки, но ничего не обнаружили. Поблагодарив Саурона, Манвэ отбыл в свой дворец — наверняка обращений за эти дни накопилось немалое количество.

Вскоре разведка доложила, что ничего не помогло — всего через сутки Саурон первым делом направился в кузницу и начал там выковывать очередной предмет. Тогда Манвэ попросил Аулэ временно закрыть кузницу в своих владениях — однако майа немедленно учинил новую кузницу рядом и принялся ковать там. Знаний его хватало, чтобы быстро соорудить всё необходимое, и вот он уже снова постукивал молотком по творению.

Это была не единственная попытка Валар не позволить Саурону ковать — время от времени разные Владыки пытались занять Саурона чем-то новым, а за время его отсутствия кузницу разоряли дикие звери, но так или иначе запретить ему отдыхать они не могли, ибо это противоречило аманским уложениям — и как только выдавалась возможность, Саурон немедленно возвращался к любимому занятию.

Спустя пару месяце терзаний Манвэ признал, что отвлекать Саурона бесполезно — разве что придётся бросить на это все силы Валар.

— Приставим Олорина. Пусть следит за Сауроном и выжидает момент. Если Саурон займётся ковкой чего-то не того или иным образом позволит нам издать запрет, немедленно рапортует прямо мне с ближайшим орлом.

IV. Светило и светила

И вот спустя одиннадцать месяцев с момента того, как Валар объявили о своём задании, Фэанаро был готов представить им собственный проект — реализованный пока что в умеренном варианте, так что освещал он только мастерскую — однако сделать такой же, но большего размера, было бы несложно — большие и толстые механизмы делать проще, чем маленькие, где каждая мелкая ошибка приводит к тому, что выдалбливать мельчайшие фрагменты долотом приходится заново.

На балансировку всех элементов макета ушло куда больше времени, чем Пламенный Дух планировал изначально — оказалось, что настройка требуется действительно крайне тонкая, иначе то свет идёт не во всех направлениях, то сбивается корректная длина дня, которую желали Валар, а то и вовсе накапливаются ошибки и это время оказывается постоянно меняющимся, пока механизм просто не брал и не отказывал.

Но великий изобретатель не смог сдаться, не зря же его именовали Феанором, не зря именно его Валар назначили Создателем Нового Света. Так что он практически не спал и настраивал свой механизм, пытаясь его ввести в устойчивую работоспособность.

И вот день настал — завёл свой механизм Феанор, а тот стал работать ровно так, как и предполагалось — медленно подымались сияющие камни внутри звезды, освещая мастерскую, в которой изобретатель заведомо избавился от всех источников света, чтобы они не мешали. Вскоре над моделью взошёл рассвет — время там двигалось в сотню раз, чем в реальной модели, чтобы можно было пронаблюдать за циклом. Звезда Феанора восходила всё выше и освещала всё ярче, а затем пошла на спад и постепенно исчезла, а в мастерской снова воцарился полумрак.

Немедля, Феанор вызвал орла и приказал отправить весточку Валар о том, что всё готово.

Манвэ и Аулэ прибыли в мастерскую Феанора спустя несколько часов, видимо добравшись непосредственно через незримый мир — но зашли, как полагается среди эльдар, постучав в дверь и затем применив свои ноги, чтобы направить физические воплощения внутрь. Феанор надеялся, что за эти несколько часов система не разладилась — надо было проверить ещё несколько раз, запоздало подумал он, но затем в него вошёл эстель, и он успокоился — Звезде Феанора дано осветить мир, и никакие мелочи это не остановят.

Старый Король Арды надменно остановился перед устройством, приказав Феанору запускать аппарат.

Тот взялся руками за большое колесо, которое специальным образом было сопряжено с остальным механизмом. Крутя его, он вдалбливал энергию в большую пружину, однако как только его власть ослабевала, то специальный материал пружины тотчас желал вернуть свои права и начинал распрямляться, но медленно. Эта энергия стала высвобождаться и вся система пришла в движение — задвигались переносчики энергии.

И вскоре глазам Владык предстало нечто подлинно чудесное — из большой трубы, которая символизировала Гнездилище Светила, как решил назвать место отдохновения системы Пламенный Дух, стала медленно выходить сияющая восьмиконечная Звезда, это была та самая Звезда Первого Дома, под которой воинство добра одержало окончательную победу над Морготом. И теперь именно этот свет приготовился вечно сиять над миром, каждый день принося воспоминания о великом вожде и его победе.

Надо было признать — только Феанор мог прославить свой род подобным образом.

Манвэ почтительно склонил свою большую голову, признавая мудрость и мастерство нолдо.

— Это впечатляет. Такое Светило действительно достойно Арды, великий вождь. Сколько времени потребуется на то, что создать и установить такую же систему для всей Арды?

— Я думаю, что теперь, когда все расчёты проведены, на это уйдёт не более трёх месяцев, Владыка Манвэ. Я надеюсь неделю отдохнуть, отправиться на берег Амана, поохотится и посидеть в лесу на деревьях, как подобает эльфу, а потом немедленно приступлю.

— Полагаю, можно авторизовать отдых на неделю, — сказал Манвэ, — однако затем Свет должен быть инсталлирован как можно быстрее.

— Разумеется, владыки. Отдых нужен не моему телу, которое переполняется силой, но моему духу. Вы понимаете уровень ответственности…

— Это звучит справедливо, Феанор. Отправь орла в полёт, когда работа будет завершена.

Феанор учтиво преклонил голову, а Валар направились на выход — всё так же чинно, медленно и ногами. Когда они уже достигли порога, великий вождь внезапно вспомнил ещё один вопрос, который ему очень волновал в связи с проектом:

— А что Саурон? Он представил своё Светило?

— Он не связывался с Владыками. Но не беспокойтесь — ничего подобного масштаба он точно не готовит — мы бы заметили мастерскую, если он планировал создать такое же Светило. Если что-то изменится — мы принесём весть с орлом, Феанор. А пока отдыхайте.

Саурон же, который прекрасно знал о том, что Феанор закончил работу — так как взял за привычку пролетать над его мастерской каждый день — находился в состоянии паники. Светило Первого Дома впечатляло, но самым страшным было вовсе не это — а то, что его собственный проект так и не был завершён. Пришлось срочно собирать его из того, что было, невзирая на потери энергии при использовании тех проводников, которые он успел протестировать.

Он направился в свою тайную пещеру, в которой хранились все заготовки, как внезапно пришёл в ужас — недалеко от входа, рядом со здоровенным дубом задремал старик, в котором он немедленно узнал Олорина, майа Ниэнны. Сидел он там по меньшей мере пару часов — на плаще, в котором ходили многие майар, уже лежали упавшие с дерева ясеневые листья.

Неужели раскрыли?

Саурон подошёл и постучал по дубу костяшками пальцев, взывая к разуму Олорина. Когда дедок зашевелился, он немедля начал свою атаку:

— Олорин! Тебя ищет Эонвэ, говорит пора посмотреть на Ниэнну, — благо про любимые занятия старого мага все знали, так что импровизировать Саурону пришлось не сильно.

— А? Саурон?

— Говорит, не знает где тебя носит, просил срочно найти, Олорин.

— Да я за кроликом погнался, в общем, интересный был кролик, большой и необычный… — начал Олорин, также придумывавший как он тут оказался на ходу. Обычно он наблюдал, сидя среди листьев, но в этот раз что-то утомился, и как назло его заметил Саурон.

— Кролики у Йаванны. Действительно странно…

Тут Олорин вскочил на ноги и с необычной для стороннего наблюдателя резвостью, что значительно превосходило обычные дедовые возможности, побежал прочь, размахивая посохом — конечно, для майа внешний возраст был только условностью, а энергия исходила прямо из фэа и проецировалась как фана.

Саурон же, несколько раз оглянувшись, направился в свою пещеру. По счастью, закопанные рядом с помеченными в незримом мире камнями инструменты и экспериментальные установки были на месте, и Саурон несколько раз их активировал, удостоверившись в работоспособности. Затем он направился уже в привычные чертоги Аулэ, и, запросив у добродушного Валы, довольного, что хоть кто-то решил его посетить и поговорить с ним про гномов, принялся сооружать свою систему.

Она была куда более странной и громоздкой, нежели изящный часовой механизм Фэанаро — и состояла из множества непонятно выглядящих элементов, соединённых по одному Саурона ведомым принципам. Значимую часть устройство составляли большие кристаллы, напоминающие обычное стекло, к которым были приставлены металлические пластины, из себя соображавшие нечто вроде змейки уже к большим и качественно огранённым прямоугольным чёрным камням.

И было совершенно непонятно, какое всё это отношение имеет к освещению. Аулэ, который поглядывал за трудами Саурона, аж подумал, что будучи не в состоянии превзойти Феанора, майа просто потратил время на произвольную ковку.

Но вскоре от Саурона попёр орёл, сказавший Манвэ явиться и глядеть, ибо освещение готово.

И вот Манвэ в сопровождении довольного Аулэ, который с ним выпил пива, — доброго напитка, что Аулэ планировал даровать своим гномам, а потому потратил немало дней на то, чтобы вывести лучшие растения, из которых это самое пиво придётся варить, — направился на смотр.

— Итак, майа Саурон Аулендил. Что это? Я не вижу никакого света, но уверен, что раз вы обратились ко мне с орлом, свет появится.

Саурон тем временем направился к окнам и тщательно их занавесил, так что в зале воцарился серьёзный полумрак. Затем он взял палку и сочленил несколько металлических пластинок, которые лежали как бы намеренно не так, как должны.

Из кристаллов тут же попёр мощный свет, который уступал ярости Сильмариллов, но был вполне достаточным, чтобы в зале стало светло.

— Как вы знаете, владыки, — начал Саурон, — Светило будет наполнять всё, но исходить свет будет всё же только из одной точки — так что коли на пути света появится препятствие, там будет темно. Например, в винном погребе, что так любят эльфы, — туда не проникает свет Сильмариллов, как не проникал и свет Деревьев. Но иногда в свете есть нужда и в таких местах. Я заключил свет в эти камни, и научил его переходить в светящие элементы. Стоит открыть свету дорогу, и он попрёт.

Тут Саурон снова подвинул железную структуру, разорвав её согласованность, и свет погас.

— А если вдруг свет окажется не нужен, можно так же закрыть дорогу — и умная энергия, что скоростью мало кому уступает, уже не сможет идти и снова станет темно.

— Что ж, это действительно впечатляет, — отозвался Манвэ, — думаю, это изобретение найдёт своё применение.

Саурон лишь нервно им поклонился, радуясь, что не заметил Старый Король Арды того, как раскалились проводники — не успел он подобрать верного материала, а у того, что использовал он в своих экспериментах, было слишком высокое сопротивление.

V. Учёный и поэт

Пока изобретатель занимался решением проблемы Света, жизнь в Амане не останавливалась. Эльфы так или иначе привыкли к постоянному свету Сильмариллов, что теперь пребывал в их жизни, заменив Деревья, — всё лучше, чем абсолютный мрак, что воцарился сразу после подлой атаки Моргота.

Самые благородные эльфы, нолдор, занимались в основном ковкой и обработкой металлов, были и архитекторы со скульпторами — продуманные эльфы, обрабатывавшие камни и дерево таким образом, чтобы они изменили природные формы свои на более пригодные для ремесла. Весьма часто нолдор пребывали в чертогах Аулэ и брали у бородатого Валы информацию о том, как лучше обрабатывать материалы и под каким углом постукивать молотком.

Но были и совершенно необычные эльфы, именовавшиеся учёными. Эти эльфы занимались не практическим применением ремесел, а изучением новых способов — тем, что ранее всегда было прерогативой Валар, познавших из предначальной Музыки все эти способы.

Несомненно, величайшим из учёных и летописцев Первого Дома был Норэмэлдо.

Этот благой нолдо обладал острым умом и немало учился у феанорингов, в особенно Маитимо, мудрости которого посвятил даже несколько масштабных книг, быстро разошедшихся во всём Валиноре — ведь каждому хотелось знать, как Маитимо бы высказался о волнующей их проблеме.

Среди тэлери даже распространился обычай использовать сборник про Маитимо в качестве гадательной книги, хотя и предупреждал неустанно их Норэмэлдо, что только в руках Намо Мандоса присутствует судьба всего мира, и уж точно не в перелистывании книги в произвольном порядке. Но тэлери в принципе были менее прошаренные эльдар, чем два остальных племени, с Валар общались редко, поэтому всё ещё обращались к случайным высказываниям Маитимо, когда это требовалось.

Писал он и могучие поэмы, что разрывали мысли тех, кто их слышал — так чётко и масштабно умудрялся эльф воплощать то, что желал. Воистину, имел он особый дар от рождения, который не стеснялся и применять.

И всё в том было хорошо, и сам Феанор высоко оценивал могучего учёного, но сейчас его волновал совсем иной вопрос.

Не так давно, желая составить карту всех биомов Амана, он оказался на болоте, которое образовалось в отдалённой местности, в которой никто не жил. Ну, болото и болото — решили эльфы и не стали его трогать, понимая что для некоторых животных и такое место потребно.

А вот Норэмэлдо поставил себе задачей бдительно и во всех подробностях обсудить, как образовалось это болото, чем вызвано его появление и какую конкретно форму оно приняло, чтобы обновить карты, на коих область традиционно обозначалась довольно скупо — прямоугольником.

Само болото не представляло из себя ничего особенного. Покосившиеся несколько деревья, хоть и не гниющие за счёт постоянного поступления благодатного света. Многочисленные странные звери, что жили лишь тут — учёный помнил, что айнур называли их жабэ.

Но самым странным обитателем этого места был, несомненно, айну Ульмо, который здесь поселился — как она сама пояснила, она не любила стандартные воды морей и рек, а предпочитала болото, в котором плавали останки всё-таки павших деревьев, за одно из которых она могла и сойти, пока не двигалась. Да — хотя большинство майар предпочитали эльфийский облик, эта майа выглядела как небольшой дракон, ящер с короткими лапами и большой полной острых зубов пастью. Такие звери существовали и на самом деле, не только среди майар, — но лишь в Средиземье, а не в Амане. Их называли длинным и чудным словом.

Лишь изредка выползала она из своего болота и направлялась в находившийся недалеко лес, но никто не знал — зачем.

Норэмэлдо любил спорить с этой майа, тем более что на многие вопросы обладала она совершенно своим, необычным взглядом. И, как и он, особо интересовалась историей и судьбой Первого Дома, благодатного Дома, который олицетворяет пик всего эльфийского.

И обычно разговоры эти были весьма продуктивными, и эльф мог даже что-то узнать, что могло позволить ему дописать очередную главу в свою книгу. Но вот последний разговор его немало возмутил и он теперь постоянно думал о том, как бы доказать, что прав был он.

— Свет — не более, чем направленный поток частиц, — говорила ящеричная майа, — особенно теперь, когда Деревья пали.

— Неправда. Свет — воплощённая эстель. Символ надежды. Свет и пламя, что горят в каждом духе — единственное, что по-настоящему делает эльфа аманэльда. Этот свет вошёл в нас из Деревьев, а те в свою очередь проросли из Чертогов.

— Эти свойства придают Свету сами люди, эльф. Свет Деревьев давно исчез. Это не более чем символ. Сила в фэа.

— Так не может быть. И обоснованность фэа, а внешний свет — одинаково важны для эльфа.

И теперь Норэмэлдо намеревался продемонстрировать, что именно Свет, который происходил из Валар, и который отвергал как изначальную Внешнюю Тьму, так и тьму вполне обычную, ардовую, — обладает собственной силой. Ведь очевидно, что в болоте просто настолько мало света, что майа просто забыла его подлинное могущество — а ведь бывает не просто Свет, но и Свет Первого Дома — но как его захватить и доставить в болото?

И тогда он понял — следует показать Сильмарилл. Благой камень Фэанаро, воплощение его могучего ремесла и отпечаток Шибболета. В них находится Свет, который признает каждый — даже Моргот, взглянув на Сильмариллы, говорят осознал собственную злобу и искажение и смотрел на них часами.

Но Сильмариллы были закреплены на больших столбах и так просто достать камушек не выйдет. Орлы постоянно порхают рядом и вряд ли согласятся с доводом о том, зачем нужен Сильмарилл — не говоря уже о том, что пострадает освещением всего мира.

Следовало показать образ Сильмарилла — но никакая картина и тем более скульптура не могла передать подлинный свет Первого Дома, что гнездился в камне.

Дни потратил Норэмэлдо на размышления, и наконец понял — следует поймать Свет из Сильмарилла, в самой близкой к месту установки точке, посредством не менее могучего стекла. Такое стекло было большой редкостью и даже королевские роды эльдар имели его в своём распоряжении не так много. По счастью, можно было добыть его некоторое количество из единственного в Амане вулкана, что образовался, когда Моргот убил Финвэ.

Вулкан тот никем не охранялся, а эльфы считали его посещение дурным знаком — там проходил Исказитель.

Но не испугался молвы мудрый учёный, вооружившись большой киркой, он направился прямо в жерло того вулкана. По великому счастию, он уже погас, и можно было спокойно курсировать внутри и искать места, где резко вырвавшаяся на поверхность порода превращалась в уникальное чёрное стекло, способное надолго улавливать в свои кристаллические сети любое количество яркого Света, что в него поступало.

За день тяжёлой работы удалось отдолбить от породы довольно большой осколок стекла, которое ещё следовало обработать, сформировав из него небольшую качественную линзу, в которую войдёт всеблагой свет, и останется там на достаточное время — по меньшей мере на год. Конечно, вечно хранить в себе свет стекло не могло — иначе было бы слишком легко штамповать новые Сильмариллы, и освещать весь мир, покидал он его со временем прошедшим.

Обработка заняла ещё немалое время и наконец большая круглая пластина из вулканического стекла была готова.

Оставалось только засадить в неё небольшое количество света Первого Дома. Но как это сделать?

Хотя Сильмариллы освещали весь мир, свет был как бы распределён и оттого поток его не был сильным — пока достаточное количество света посетило бы пластину, остальной бы свет просто оттуда выпорхал, сведя все усилия по зарядке стекла светом на ноль.

Пришлось лезть на столб с Сильмариллом. Орлы смотрели на эльфа довольно неодобрительно, так что пришлось показать птахам своим разум, чтобы убедились они, что происходит это всё ради дела весьма благородного — установления величия истинного Света, чего тяжко достичь, если кто сам того не видит.

И вот Норэмэлдо таки забрался к вершине столба, обхватив его одной рукой, и предстал перед Сильмариллом.

Первый раз видел он Самоцвет вблизи — и как же могуч он был. Подлинно, создавший его был величайшим, тем самым ради которого одного Арда была обязана существовать, несмотря на все беды и проблемы, что порождались в процессе этого существования. Живой Шибболет Первого Дома, символ веры Феанора, предельный Камень Истины.

Ненадолго в мозге эльфа даже загнездилась совсем уж плохая идея — а что если выждать, пока орлы отвернуться, схватить Самоцвет и бежать? Едва ли орлы вглядывались в его сущность, и запомнили о нём достаточно. Вполне же хватит миру и двух Самоцветов, а этот будет сиять для него в месте сокрытом и тайном.

Но сбросил с себя желание сие эльф, и понял в тот момент, почему Сильмариллы хранились именно так, подальше от тех, кто мог их увидеть — не только чтобы свет их входил во всех, но и чтобы обезопасить видящих Камни от того, чтобы просто взять и стырить благой предмет.

Он даже отвернулся, чтобы избавиться от мыслей, хотя Свет входил в него сбоку и переполнял подлинной и изначальной благодатью Первого Дома. Эльф взял второй рукой стеклянную пластину и приставил к Самоцвету, вбирая в неё исходящие частицы света. Продержав её восемь часов, он стал спускаться.

Этот аргумент про Свет опровергнуть будет невозможно.

VI. Инсталляция света

И вот настал знаменательный день, когда планировался запуск благой и мудрой системы, что станет Светилом. Валар давно объявили, что создателем исправленной версии, что заменит Сильмариллы и доставит нормальную смену дня и ночи, будет Феанор — что вызвало немалое воодушевление. После быстрой победы над Морготом большие статуи Феанора и нолдор стояли по всему Аману. Жители священной земли знали и верили, что как Сильмариллы вернули в их мир свет, так и новая система будет работать как надо.

Управился Феанор даже быстрее, чем планировал — всего за два месяца он подготовил точную копию той установки, что всё ещё хранилась в его мастерской. Заметных размеров украшенный серебром и восьмиконечными звёздами столп, получивший название Трубы Света, был установлен прямо в центре Амана. Значимая часть обслуживающего механизма находилась под землёй, на поверхности располагались только механизмы, — более тысячи рычагов, которые эльфы должны будут подергивать каждый день, чтобы вновь заводить систему и удостоверяться, что её ход никогда не прекратится.

Труба возвышалась над ущельем, рядом с которым была построена.

По согласованию, первый раз заведут систему Феанор и Валар, как бы символически возведя Светило над миром. Затем это станет обязанностью эльфов, которые должны будут регулярно посещать рычаги и заводить систему — иначе Светило просто встанет.

Никогда ещё эльфийский народ не был настолько единым, как сегодня.

Сильмариллы же всё ещё покоились на своих стандартных вместилищах — пока Светило не поднялось в первый раз и цикл не был установлен, опасались Владыки Арды лишать свой мир качественного света. Однако орлы уже были расквартированы рядом со столбами и были готовы ухватить камни своими прочными когтями и снять их, чтобы затем передать законному владельцу, Феанору, который уже произведёт полноценный запуск в небеса.

В назначенный час из Таниквэтиль запорхали тени, что скользили по небесам на огромной скорости — Владыки предпочли спуститься со священной горы прямо в своих нематериальных обликах. Вскоре туман стал конденсироваться и превратился в выдающиеся фигуры Манвэ, Варды, Аулэ и Намо. Ирмо, Йаванна и Ульмо появились позже. Они поприветствовали эльфов и немедленно направились к рычагам.

Конечно, впоследствии дёргать за рычаги придётся тысячам, но первоначальный завод должны были сделать восемь — по количеству лучей в Звезде Феанора. Сам Феанор уже сидел за большим золотым рычагом, однако избегал к нему прикасаться, ожидая пока прибудут Владыки.

И вот из могучей глотки Манвэ вышел поистине величественный приказ, что пронёсся над всем Валинором:

— Пора!

Немедленно Валар пришли в движение, и совместно с Феанором стали на огромной скорости дёргать за рычаги, накачивая гигантскую подземную пружину энергией. Первая кинетическая мощь приступила к высвобождению уже сокрытых двигателей, что теперь начали работать под землёй, которая даже немного потряслась — так что Аулэ пришлось параллельно погасить волны, что исходили от механизма, и могли повредить структуре мира.

Так они неустанно работали на протяжении часа, а огромная толпа эльфов, что собралась на Поляне Завода, с почтением и благоговением наблюдала за действиями Владык. Был здесь даже Глаурунг, который приполз и пребывал на достаточно большом отдалении, и внимательно смотрел. Однако, когда Звезда Феанора высвободилась из Трубы и начала подыматься вверх на огромной и едва видной пружине — так что не всякий эльф бы её разглядел — он поскорее уполз к морю — слишком тепло было, так как концентрированный свет на таком расстоянии очень хорошо поглощался его золотой чешуёй.

Вскоре, спустя означенные три часа, Валар придали система достаточно накопленной мощи, после чего Манвэ обратился ко всем присутствующим с речью:

— Дорогие могучие Эльдар! Наступила новая эпоха в жизни эрухини, теперь свет будет поступать в вашу жизни строго по Замыслу Эру, и появятся такие понятия как ночь и день. Возможно, Аманэльдар не поймут этого, но для малых эрухини, слабых Пришедших Следом, это важно. Возрадуемся же, Дети Эру, и главное — прославим величайшего из инженеров, почтеннейшего из Творцов, подлинного магистра и визионера, Лорда Феанора, Короля Нолдор и Великого Вождя Эльдар.

— Слава Феанору великой славой!!! — разразились воплями эльфы и майар, да так громко, что даже за сотню километров от Амана можно было услышать этот звук.

— Его Досточтимая Звезда будет восходить над миром каждый день, и люди будут смотреть на это светило как символ добра и надежды, — взял слово Намо, — обычно приходится баять мне обо зле, и произносить рок, однако сегодня происходит то, что приведёт лишь к добру. И всё благодаря Фэанаро!

— Фэанаро — великий эльф. Во всех вотчинах Валар гнездится его понимание. Был уже у нас один такой, но он был плох, и Пустота забрала его. А вот Фэанаро не поддался Пустоте и ярость его осталась во добре! Фэанаро Куруфинвэ, лучший вариант Финвэ! — в своей обычной непосредственности сказал Аулэ, на что Феанор несколько скривился, ибо хоть и заслуженна была та похвала, но оригинального Финвэ он почитал, хоть и носил его имя, и воспоминание болью отозвалось в могучем теле.

— Мы даруем Свет вам, эрухини, дабы вы творили ещё больше и лучше, — кратко сказал Ульмо, но многое значила для эльдар его похвала, ведь море — финальная истина.

Сказав это, Валар пребывали в лучах радости и чести вместе с эльфами, а затем развернулись, и обратившись в незримый облик, направились на свою священную гору. Ибо хотели они, чтобы внимание эльфов было обращено на могучих нолдор и их достижения, а не на них, богов, — которые тем не менее не смогли даровать миру правильный свет, а вот Феанор смог это сделать. Началось мощное празднование, было распечатано немало вина и текилы, доставленной с юга Амана, где были пустыни и поэтому местные тэлери любили производить этот странный напиток.

Конечно, Адар тоже присутствовал на церемонии возведения Светила. Он знал, что Феанор так долго пропадает в своих мастерских ради дела исключительной важности, и всё же желал он выпить качественного вина с Феанором и обсудить последние новости мира.

Он с благоговением смотрел, как величайший из нолдор заряжает свой мощный механизм, а вскоре из глубин огромной Трубы подымается настоящее Светило — которое имело вид настоящей Звезды Первого Дома! Большей славы для нолдор и представить было нельзя, теперь тэлери и ваньяр навсегда успокоятся, усмехнувшись, подумал Адар. Конечно, он и для них был готов быть таким же Всеотцом, как и для всех, но не мог отрицать особых талантов и стати нолдор и особенно Первого Дома, в недрах которого горел ни с чем не сравнимый огонь, что был подобен самому Негасимому Пламени, и имя ему было — Пламенный Дух.

Когда Валар отбыли, началась всеобщая радость, и великий вождь поучаствовал в ней наравне со всеми, в огромном количестве поглощая полезные напитки, что здесь всем раздавались. Адар с радостью присоединился, рядом пребывали и феаноринги, преисполненные блаженства после такой славы отца.

Вскоре прилетели и гигантские орлы, которым тоже налили текилы. Огромные птицы стали окунать клювы в специальные большие вместилища, в которые эту текилу налили. Вскоре некоторые из них стали носиться над толпой эльфов, а другие летали медленно и лениво, словно также представляя себя королями Арды.

И вот тут судьба нанесла свой ответный удар. Уж слишком хорошо всё шло в мире, а так не бывает.

Саурон, удостоверившись, что Манвэ и остальные Валар покинули празднование, а Олорин отсутствует, быстро достал небольшую наковальню и молоток, затем горн, который стал разогревать. Он даже забыл про своё освещение, которое было решено внедрять позднее, — он с радостью отдал первенство чести Феанору, — но вид восходящей Звезды Первого Дома так его вдохновил, что захотел он немедленно выковать несколько таких же мифриловых звёзд.

И тут на его действия бросил взгляд изрядно пьяный орёл, который вспомнил, что Манвэ говорил про Властелина Колец и кование. И взыграло его природное чувство справедливости, и решил он, что сам мир под угрозой — а что если Саурон куёт Кольцо? В глазах орла стояли точки, он не мог разглядеть творение майа. И тогда он просто схватил ничего не подозревающего Саурона своими когтями и затем полетел и сбросил его в ущельце рядом с Трубой, прямо на скалы.

Конечно, для майа такое не было ни смертельным, ни даже опасным — хватило бы простой реставрации фана, в худшем случае — при участии Ирмо Лотлориэна. И хотя такое нападение было совершенно некрасивым, оно бы вряд ли закончилось чем-то плохим само по себе — разве что для орла. Саурон и вовсе не понимал, что происходит, так что даже не предпринял попытку остановить орла или превратиться в рукокрылое, чтобы спастись, и благополучно стал падать на скалы.

Однако происходящее заметил Адар.

И тут в мозгу мощного нолдо появилась мысль, что орёл пытается убить Саурона — а Адар и так был преисполнен ярости после того, как узнал, что Валар пытаются запретить Саурону ковать, в чём он сам не видел ничего плохого или опасного.

И теперь эльфом руководил подлинный свет Первого Дома, древний инстинкт борьбы со злом. Сыграли и несколько бутылей вина, которые уже приступили к своему курсажу по организму Адара, несколько модифицируя его восприятие действительности.

В общем, Адар оперативно разбежался и бросился прямо на орла, который уже разжимал когти с Сауроном над пропастью. К сожалению, эльфы не умеют летать, поэтому не успел он и понять что происходит, как орёл моментально увернулся, а Адар покатился вниз — прямо по острым скалам и камням, только набирая скорость.

Рядом с ущельем вскоре собрались эльфы. Адар достиг определённой точки равновесия и уже не шевелился — хотя с такого расстояния было тяжело сказать, жив он или нет. Маитимо немедленно отправился за ближайшим орлом, чтобы тот поскорее достал эльфа.

Феанор тоже разъярился, однако воздержался от резких поступков, и ждал пока орёл извлечёт Адара.

— Это очень плохо, великий вождь, — внезапно он услышал со стороны.

Нолдо повернулся. Это была Ариэн, которая, как оказалось, тоже присутствовала на запуске Светила. Выглядела она несколько напуганной, и похоже, от волнения даже забыла про свой любимый валарин, используя самую обычную квенья. Феанор же только благодушно улыбнулся:

— Не беспокойся. Чертоги Мандоса работают как надо, если даже он и погиб, достанем оттуда быстро. У нас же есть…

— Вот именно. Глаурунг, великий вождь. Ты же понимаешь, что сделает он, когда поймёт, что Орлы пытались погубить Адара? А запах крови уже распространяется по Аману. Скоро дракон поймёт, что произошло, и я боюсь представить…

— Ты права, — мрачно заметил Феанор, — но что нам делать?

— Я немедленно отправлюсь к Владыкам с первым орлом. Возможно, Манвэ успеет перенаправить ветры, и не позволит Глаурунгу узнать. Если Адар ещё жив, то Ирмо восстановит его тело, и худшего получится избежать.

— Это разумно.

К счастью, на зов прилетело несколько орлов, так что решать, лететь ли вначале к Валар или доставать Адара с Сауроном, не пришлось.

Когда орлы извлекли Саурона из ущелья, первое, что он увидел — разозлённого и величавого Манвэ, что возвышался над ним. Это была особая магия Валар — физический, реальный рост Манвэ не изменился, но когда он был в гневе или производил вмешательство, всем вокруг казалось, что он занимает всё небо.

Саурон подвигал конечностями и убедился, что воплощение не особо повреждено падением на скалы — конечно, нанести вред фана намного сложнее, чем хроа эрухини, так что иного и ожидать было нельзя — хорошо об этом знал и орёл, что решил проучить лорда за попытку начать ковать. Манвэ, судя по всему, орла прекрасно понимал и не собирался его наказывать, ибо гнев его был явственно виден и был обращён на самого Саурона.

Манвэ поднял руку с священной золотой молнией, и на мгновение Саурон решил, что тот решил уж было решить вопрос совсем радикально — но это оказался всего лишь жест, и приняв подобающую моменту позу, Манвэ просто начал вещать, грозно и громко, как подобает Старому Королю Арды:

— Саурон Аулендил, великий айну. По воле Старого Короля отныне и сроком на тысячу аманских лет тебе запрещено — приближаться к кузницам на расстояние ближе, чем десять метров, брать в руки молоток, постукивать по металлу, выплавлять и создавать сплавы, иным образом приступать к ковке. Если же нарушишь высокое решение Старого Короля и Валар, то ждут тебя беды и проклятия, как и весь этот мир.

Ярость Манвэ была ощутима физически. Он стоял, и пока он произносил свою грозную речь, из него выходили ветры, которые были весьма быстрыми и опасными. В нескольких местах сформировались вихри, сильный штормовой ветер захватил остров, большинство эльфов предпочли попрятаться по домам.

Однако благородный Фэанаро не испугался происходящего и восстал в мощи, встав прямо напротив Манвэ:

— Великий Манвэ! Не оспариваю власть Старого Короля, но волен спросить — не слишком ли жестоко запрещать кузнецу ковать? Майар Йаванны выращивают деревья. Майар Намо плетут одеяла из душ. Майар Манвэ летают по небеси и защищают нас. А майар Аулэ работают с металлами!

— Пламенный Дух. Великий вождь Феанор, известный также как Куруфинвэ. Воистину ты Куру, как в понимании мира, так и в войне и во власти над эльфами. Но это решение Валар. Обсуждать его причины мы не станем — но предупреждаем, что нарушение приведёт к страшным бедам. Изрекаю это по велению Намо, Господина Судьбы.

— Я напоминаю, что эрухини и приравненные к ним обладают правом на рецессию власти Валар, Манвэ…

— Но лишённые благодати Валар немедленно привлекут к себе и миру множество бед, — вышло из Манвэ, который уже буквально трясся. По поверхности его тела скользили молнии, а ветер стал полноценно штормовым и уже начал сносить валинорские деревья, — не совершай ошибки, Пламенный Дух. Легко совершить Исход, но сложно вернуться.

Феанор задумался. Видел он в происходящему большую несправедливость и был уверен, что Адар бы тоже не согласился с запретом ковать — хоть и был Саурон противником Феанора в учинении освещения, и тем не менее, благородный нолдоран считал, что и его конкуренты имеют право показать себя.

Но в словах Манвэ была печальная истина. Насколько бы грозным не выглядел этот пожилой бог, он тем не менее был прошаренным в делах мира сего, и понимал, где быть беде, а где нет. Его действия были продиктованы защитой мира. И пока Феанор в недоумении стоял, вновь завещал Манвэ и говорил, пока не провещался до конца, и не смел никто во всём Амане издать даже единственный звук, понимая что сейчас решается судьба мира:

— Безусловно, ковка ведёт во тьму. Начавши ковать, принимаешь в себя золото, а его Моргот Моринготто успел осквернить до самоя основания — так что нет больше в мире чистой версии этого металла. Посему своей державной волей я назначаю Саурона на более ответственное задание — путь его лежит на берега Амана, в заброшенные земли Кулукмаиэль. Пусть создаст там пасеку, достойную Таниквэтиль. Ибо как говорили мудрые — служил Аулэ, послужи и Йаванне.

И показав всем своим видом, что возражения не принимаются, Старый Король обратился в гигантского орла, чьи крылья покрывали всё небо, и запорхал в направлении упомянутой Таниквэтиль. Король возвращался в свой дворец, и указ был дан.

Феанор готов был уже броситься за орлом и преследовать его, но внезапно подал голос Саурон.

— Остановись, владыка Феанор. Прав Манвэ.

— Ты согласен? — изумился Феанор.

— Глаурунг может взбеситься, в Средиземье неспокойно. Не время воевать ещё и с Валар, это порадует только Моргота, — печально сказал кузнец, — пусть запрещают ковать сколько угодно. К тому же, он и меня мог превратить в пчелу на тысячу лет, но хоть этого не сделал.

— И всё равно… как-то это…

— Не беспокойся, великий вождь. Моя вина в том есть — не следовало начинать ковать прямо перед ликом Манвэ. Он был так разъярён, что в ветрах я видел молнии и огонь, ещё немного и он спалил бы Аман своим гневом. Что же такого он видел в судьбе мира, что простое кование его так пугает?..

VII. Аманские злоключения

Вскоре Адара извлекли из ущелья, и хотя нолдо действительно ещё несколько шевелился, он был без сознания и утратил много крови. Было видно, что он при смерти, так что орла немедленно направили в сады Ирмо, чтобы Вала поскорее починил его разрушенное тело.

В то же время остальные Валар не теряли времени. Как только Ариэн сообщила Манвэ, что случилось, Старый Король Арды моментально изменил ветры так, чтобы они формировали кольцо вокруг того места, где произошёл инцидент, и уводили их подальше, к морю. Глава Валар лучше других понимал, что будет, если Глаурунг взбесится — дракон вырос в могучее и сильное существо, справиться с которым будет тяжко даже самим Валар — и что гораздо хуже, сражение с Глаурунгом неизбежно вызовет раскол с нолдор, что дракона чтили, а применение полной силы против него неизбежно вызовет катастрофы в самом Амане.

И это не говоря уже о том, что Намо настоятельно рекомендовал решить дело миром и не доводить до сражение с чешуйчатым, утверждая что не только приведёт это к серьёзным бедам для всего мира, но ещё и осложнит извлечение душ из Мандоса, исцелять которых без помощи змея было гораздо сложнее.

Однако чем дальше шло время, тем мрачнее становились Валар, понимавшие, что буря неизбежна.

Началось всё с того, что несмотря на все усилия, восстановить тело Адара и вернуть его к жизни Ирмо не смог. Хотя истечение крови удалось прервать, и казалось, что физическое тело вне опасности, фэа упорно отказывалась возвращаться в хроа.

Спустя неделю попыток привести Адара в нормальное состояние Ирмо запросил прибытие остальных Валар.

— Похоже, слишком сильные повреждения при падении. Дух уже успел отлететь. Намо, скажи, пребывает ли дух Адара в чертогах?

— Я его не наблюдаю. Вероятно, он завис в незримом мире, поскольку тело ещё живо. Ведь известно из Замысла, что если эльф утратит тело, но не найдёт пути в Чертоги, то станет бестелесным, что будет вечно скитаться в мире, не в силах найти избавление.

— Намо, — серьёзно сказал Манвэ, — ты понимаешь, к чему приведёт исчезновение Адара? Его почитают все нолдор. Дело не только в этом моринготтовом драконе, которого мы допустили в Аман, хотя он явно мыслит совсем иными категориями, нежели эрухини — и один эльф этого не изменит. Порядок всего мира под угрозой.

— Старый Король, твой орёл всё это начал, — устало ответил Намо, — и больше всего я сам хотел бы, чтобы нависший над нами чёрный рок не свершился. Но, боюсь, мы можем лишь выбирать тяжесть последствий, не более того. Колёса судьбы уже пришли в движение.

— Намо. Ты немедленно отправишься в незримый мир и проскоуришь весь Валинор. Дух Адара не мог улететь с этого острова, в этом просто нет смысла. А значит он где-то здесь, а следовательно его можно найти и водворить в тело. Это приказ Старого Короля Арды, и его не обсуждают.

— В этом нет никакого смысла… Но я исполню твой приказ со всей возможной почтительностью.

— Очень хорошо. Не следует утрачивать надежду, Айнур. И если даже мы подвержены её ослаблению, остальные не должны подвергаться тому же испытанию. Посему следует запретить посещение садов Лориэна, пока вопрос не будет решён. Запретить рассказывать даже майар, а тем более эльдар о том, что произошло. Пусть считают, что мы восстанавливаем серьёзно пострадавшее тело.

— Тем более, что этим тоже придётся заняться, — сказал Ирмо.

— Поясните, Ирмо, — нервно ответил Манвэ, не ожидавший, что с физическим телом тоже могут быть проблемы.

— Тело сильно пострадало и стремительно деградирует, Старый Король. Я боюсь, без духа оно вскоре разрушится, так как Замысел не предусматривает существование эрухини в разделении хроа и фэа. Где-то ещё месяц, и тело просто умрёт от истощения.

— Но тогда по крайней мере дух несомненно направится в Залы Мандоса? Не будет ли это лучшим вариантом? — сказал Аулэ

— Глаурунг немедленно почувствует смерть Адара. Это сильное искажение незримого мира. Мои ветры пока ещё справляются, а эльфам и майар я повелел скрывать правду от ящера. Пока он считает, что Адар с Феанором отправились по делам. Но смерть он почувствует.

— То есть у нас месяц до того, как разъярённый дракон спалит Валинор, или мы должны будет сражаться с ним — прямо здесь?

— Да, Владыка Манвэ.

— Есть ли способ укрепить тело Адара, пока мы ведём поиски духа?

— Мне о таких способах неведомо. Можно сохранить видимость тела, но жизнь его неизбежно покинет, — сказал Ирмо.

— В актуальной тайной комнате при Залах Мандоса есть информация о некромантии, — вмешался Намо, — обычно бы эти фрагменты судьбы должно не поднимать, ибо противны Замыслу они во всей его полноте. Однако если вся судьба и спокойствие мира в целом под угрозой — Старый Король, если желает, может в неё заглянуть.

— Где? — спросила Элберет.

— В самых запретных Залах Мандоса. Туда могу входить только я, и те, кому дозволено мною. Даже моим майар не разрешено изучать таинства того, как получить власть над плотью. Эта комната просто существует, ибо знания эти — тоже часть возможной судьбы.

— Тогда следует изучить всё, что возможно, чтобы предотвратить кризис, — заключил Манвэ, — перенеси туда меня и Ирмо.

Седовласый Вала склонил голову, признавая волю Старого Короля, после чего привычным действием разорвал реальности на клочки, связывая совершенно разные её части. При этом в этот раз проход выглядел не так, как всегда — если обычно две области пространства сдвигались в одну, на этот раз на границе разрыва была лишь абсолютная и непроглядная тьма, в которой не было вообще ничего светлого.

— Идите за мной, — велел Намо и исчез во тьме.

Актуальная тайная комната висела в первородном мраке — казалось, что стоит сделать шаг в сторону и можно вновь оказаться в Чертогах, из которых начался земной путь каждого из айнур. Вернуться оттуда бы вряд ли получилось — поэтому Валар шли за Намо шаг в шаг.

Сама комната была довольно большой белой площадкой, которая там находилась. Даже оказавшись на твёрдой поверхности, Валар не пришли в себя — а Ирмо и вовсе едва ли не паниковал. Они были там, куда не мог попасть никто — даже Моргота выкинули в менее защищённое место. Намо же сохранял всё то же невозмутимое выражение лица, что и обычно, и не испытывал никаких проблем.

— Здесь пусто, — с опаской сказал Манвэ.

Намо молча повёл рукой, и в пространстве вокруг стали проявляться руны. При беглом взгляде они буквально вгрызались в мозг, наполняя его десятками истин, но стоило отвести взгляд, и даже намёк на изученное пропадал — оставалось лишь воспоминание, что только что-то он что-то узнал — что-то невыразимое.

— Смотрите сюда, — Намо указал рукой во мрак, на ярко горящую красную точку, — и сосредоточьтесь. В ваш разум ворвётся чудовищная и невообразимая информация, но взгляд отводить не следует, как бы вы себя не чувствовали. Лишь по моему слову дозволено будет отверзнуть взор.

Манвэ и Ирмо молча покорились. Им, великим стихиям Арды, было не по себе. Однако они обратили свои взоры на место, что указал Намо, и стали смотреть.

Они увидели многое. Про властью над плотью и место, в котором сопрягаются хроа и фэа. Про то, что фэар эльфов истощатся с концом мира — и лишь одной Эру ведомо, что затем с ними произойдёт, хотя эльфы и надеялись, что будет новая Арда. Про то, как живая материя устроена изнутри — и как сделать из неживого живое, пусть и не обладающее разумом — это было дозволено только Негасимому Пламени.

Огромная информация бороздила сейчас Валар, которые в сравнении с ней казались совсем маленькими и вялыми. Однако они не отводили глаза и смотрели, пока изменялось всё их восприятие. Наконец раздался сильный щелчок и они обернулись к Намо.

— Мелькор был здесь, так ведь? — спросил Манвэ.

— Увы. Когда Эа было только сотворено, существовала только Пустота. Он много бродил по ней и увидел то, как можно создавать жизнь. И не только. И решил, что сможет получить Негасимое Пламя и творить собственные миры, так что могуществу его не будет предела. Это стало его погибелью.

— И с тех пор это место закрыто?

— Всё по воле Эру. Знания, что хранятся здесь, признаны слишком опасными для бессмертных Духов, — отвечал Намо, — Ирмо, брат мой. Узнал ли ты нужную информацию о том, как предотвратить смерть Адара?

— Да, Намо. Не только это, и теперь я страшусь за свой собственный сон. Но и это тоже.

— Тогда пойдём. Не следует испытывать терпение Творца.

С этими словами Намо как бы ввернул всё космическое пространство в себя, и Валар снова обнаружили себя в Лотлориэне. Казалось, с момента их путешествия не прошло и секунды — Манвэ помнил, как большая толстая бабочка садилась на цветок, и в каком положении было Светило на небе — они не сдвинулись ни на градус.

Однако расспрашивать Намо лишний раз Валар не захотели, и молча наблюдали, как мрачный Судья растворился в пространстве и отбыл. Манвэ же остался — предвидел он, что Ирмо потребуется помощь в восстановлении Адара, и не мог остаться в стороне — пусть пока он был тут, ветры не исходили с Вершины Мира и нарушался естественный порядок, видел Старый Король, что сейчас перед Валар стоит намного более важная задача чем все те, что были перед ними ранее.

VIII. Ящер

Немедля Ирмо начал приготовления к изготовлению особого материала, про который узнал в тайной комнате Мандоса. Оказалось, что всё не так просто, как кажется — для того, чтобы спасти лишённое фэа тело от неизбежного распада, хотя бы на время, требовался особый металл, который таковой не напоминал, ибо даже при нормальной температуре он превращался в жидкость. Однако именно в этом необычном серебристом веществе хранился секрет бессмертия.

Если вовремя заменить кровь в теле Адара на элемент бессмертия, то тело проживёт столько, сколько нужно, чтобы принять в себя дух. Затем, несомненно, придётся произвести обратную замену — но это было гораздо проще, ведь восстанавливать тела Ирмо умел отлично.

Но вся проблема заключалась в том, что подобного вещества в Амане просто не было. Немедленно обратились к Аулэ, но оказалось, что соответствующие горные породы есть только в Средиземье, то лишь в недрах земли, в которые ещё надо было проникнуть.

Вопрос был решён быстро — Манвэ авторизовал экспедицию нескольких Валар инкогнито, строго запретив показываться людям или применять свои способности. И тем не менее, величественные фигуры гигантов на орлах, порхающие над горами, эрухини заметили — и в легендах Людей и авари присутствовали ещё долгие века, хотя не знал никто, почему великаны внезапно явились во небеси, и от чего они охраняют целый мир.

Так или иначе за несколько дней удалось извлечь таинственный материал илусаилуиса. Сделать это было не так просто, как казалось — на открытом воздухе он быстро превращался в жидкость и стремился изойти, а то и вовсе испарялся.

— Это логично, — отметил Манвэ, — если бы материал бессмертия было легко получить, это явно противоречило бы Замыслу.

Довольно большое количество могучего вещества удалось доставить в Валинор, однако теперь его следовало возогнать и получить очищенный вариант, который только и может применяться в целях обретения власти над плотью и её консервации.

И всё это приходилось делать в совершенной тайне.

Наконец чистейший илусаилуиса был получен и Ирмо немедленно приступил к кровопусканию — причём тело Адара уже приступало к разрушению, поэтому даже извлечь кровь из него было не так-то просто, после чего посредством магии вместо неё размещал вещество.

Его оказалось довольно мало, и только половину крови удалось заменить — но было поздно что-то делать. И тем не менее, вскоре Ирмо рапортовал, что тело прекратило распад и сохраняется в неизменном полуживом состоянии.

Однако злоключения в Амане на этом не заканчивались. Как ни старался Намо, а он совершенно честно рыскал по самым глубинам Незримого мира, пытаясь отыскать там фэа Адара, найти эльфа так и не получалось — никто не знал, куда отлетело его фэа и где теперь пребывает. Не исключено было и что преодолел он море и направился в Средиземье, где найти его было бы совсем невозможно. Но Намо гнал от себя эти мысли и методично и твёрдо прочёсывал все тайные места Амана.

И всё же нечто внушало ему опасения на каком-то глубинном уровне — тот самом, через который он пророчил и воспринимал Замысел. И касалось это даже не Адара или Глаурунга, но ситуации в целом — ведь Исказитель был побеждён, и низвергнут из мира, но тем не менее беды не прекращались.

Однако спустя полтора месяца после того, как ритуал был совершён, внезапно от Ирмо пришёл запрос поскорее прибыть в его сады. Изо всех Владык Мира на священной вершине были только Аулэ и Варда, ибо Манвэ отправился обозревать Аман с вершины, и разгонять ветры с других точек, остальные Валар занимались своими обязанностями. Услышав призыв, они немедленно перешли в незримый мир и на максимально доступной скорости направились к нему.

Ирмо с вытаращенными глазами и ходящими взад-вперёд руками приветствовал своих собратьев по фэастатусу.

— Тело Адара погибло, последняя жизнь изошла из него. Увы, это наш первый опыт в запретном искусстве, сложно было ожидать обратного. Мы смогли продлить его жизнь на лишние две недели, но это был предел.

— Дух Адара немедленно затянуло в Чертоги Мандоса, — раздался резкий голос.

Аулэ, Ирмо и Варда обернулись и увидели Намо, на глазах воплощающегося из туманов, который взирал на них яростным взглядом.

— Слава Эру! — воскликнул Ирмо, — то есть осталось восстановить его тело?

— Фэа сильно искажено существованием вне тела, брат мой. На это потребуется несколько лет. Даже с помощью Глаурунга — больше недели. Но, боюсь, Глаурунг уже почувствовал смерть Адара — я ощутил, как его осанвэ зондирует весь Валинор. И я чувствую ни с чем не сравнимую ярость.

— Надо скорее найти Манвэ, — сказала Варда, — Старый Король примет решение, что теперь делать Валар.

В то же время в манвическом дворце также царила паника. Естественно, Намо немедленно сообщил про смерть Адара и Старому Королю, который сразу же взглянул в незримый мир и увидел то, чего боялся — Глаурунг пребывал в абсолютном бешенстве, узнав, как его обманывали последние несколько месяцев. Однако могучий разум дракона был закрыт, так что не в силах был он увидеть то, что за планы теперь курсировали в разъярённом сознании.

Валар уже выдвигались на позиции, готовые реагировать по обстановке, но пока скрывающиеся в верхней атмосфере в незримом мире — в местах, в которые не мог проникнуть Глаурунг, поскольку был бескрыл, и чтобы посмотреть в небеса, ему требовалось немало постараться, и редко смотрел он в небеса.

В главном зале теперь лишь толпились растерянные майар Манвэ и Варды, видевшие страшное выражение лица своего Валы и то, с какой поспешностью донёс новость Намо. Если даже Владыки не знали, что делать, то что могли ожидать от будущего они?

Вдруг в залы ворвался гонец, это был тэлери, который явно бежал на максимальной скорости и теперь был загнан. Однако он даже не попытался отдохнуть, а немедленно выкрикнул прямо Манвэ, который смотрел на происходящее остекленевшими глазами:

— Дракон захватил Валмар! Орлы пали!

— Орлы… что? — спросил его Манвэ, но гонец тоже уже пал на землю и утратил сознание.

Манвэ раздирали противоречивые мысли. Он знал, что другие Валар уже направляются к месту, где сейчас находится дракон, но также и входило в него гнетущее впечатление того, что происходит нечто чудовищное, и требуется его личное присутствие. С другой стороны, дух Адара скорее всего успешно поступил в чертоги Мандоса — Намо как раз направлялся проверить перед тем, как собирать остальных Валар, — так что следовало лишь донести это до разъярённого дракона и извлечь его. Надеялся только Старый Король, что дракон ещё не приступил к пожиранию орлов и уж тем более не выступил в сражение с эльфами — тогда уладить конфликт будет куда сложнее.

Он прочистил горло и обратился к майар:

— Отправляйтесь к пригороду Валмара, но не вступайте в контакт с драконом. Возможно, предстоит большая битва.

— Битва? — спросила Ариэн, которая до сего момента лишь наблюдала за происходящем, — владыке Манвэ всеблаге, прошу не нападать на Глаурунга. Когда его ярость утихнет, чешуйчатый несомненно поймёт, что Валар не желали зла Адару.

— Лучше позволить дракону кушать моих орлов и эльфов?

— Но…

— Делай что хочешь, и что считаешь нужным, майа. Эру даровала нам эстель именно для этого. К тому же, быть может, фэа Адара вернулась в Залы Мандоса — спроси об этом у него. Но если дракон продолжит бушевать или перейдёт все границы — мы, Стихии Мира, ответим так, как полагается, — ответил Манвэ, вошёл в незримый облик и стремительно покинул свой дворец.

Майа же направилась к Валмару. К сожалению, орлы похоже и правда были недоступны — хотя майар Манвэ и Варды обладали приоритетом и могли в любой момент вызвать орла, сейчас ни единой птицы не отзывалось, что порождало нехорошее предчувствие.

Когда Ариэн добралась до Валмара, город выглядел вполне нормально — он даже не горел, чего бы следовало ожидать от наличия внутри разъярённого урулоки. Однако были заметны большие группы эльфов, которые бежали из города — кто-то в леса, кто-то к подножию горы Валар.

А ещё вокруг лежало множество гигантских орлов, которые едва шевелились. Крылья многих были вывернуты, так что похоже было, что все они разом сверзились с небес, по которым до того спокойно порхали. По счастью, кроме орлов пока жертв заметно не было — а именно эльфов или майар, да и орлы были живы.

Внезапно из города вышла незримая волна силы, которая пронеслась над головами и ударила, казалось, в пустое небо. Там проявилось тело совсем большого орла, в котором было несложно узнать Манвэ в своём призрачном обличье — он начал было падать, но выровнялся и отступил.

— Валар заплатят за всё! — раздался скрежет Глаурунга, — подайте мне Валар, этих трусов!

Большая группа Валар стояла на приличном отдалении. Намо бдительно взирал на город и явно шельмовал с реальностью второй рукой, не позволяя дракону распространить свою власть осанвэ или повреждения слишком далеко. Аулэ сжимал молот. Йаванна на здоровенном ходячем дереве — таких раньше никто не видел. Даже редко появляющаяся на публике Несса в луком была здесь. Но Валар не торопились наступать.

А ещё в отдалении находился Феанор, рядом с котором собралась целая коллегия из семерых сыновей. Великий вождь нолдор был в ярости, он был напряжён, а глаза смотрели зло и безжалостно. Он смотрел то на город, то на Валар, причём на последних — с куда более явственной неприязнью.

— Лорде могуче Феаноре, — начала Ариэн, — дракон внутри?

— Там, там. И Валар не знают ничего лучше, кроме как просто уничтожить город. Говорят, убедятся, что все эльфы покинули зону поражения, и просто отзеркалят физические заряды у всего, что находится в пределах этих стен, что бы это не значило. Вон Намо уже колдует.

— Серьёзно? Наверное, владыки имеют основания…

— Имеют, конечно. Любая попытка войти в город приводит к мгновенной и многофакторной атаке. Удар в незримом мире, удар по сознанию, ударная волна — он бьёт своим хвостом с невероятной скоростью. Даже меня.

— Но почему они не хотят объяснить, что произошло?

— Валар пытались войти в город, и Глаурунг просто отбрасывал их, одновременно подвергая серьёзнейшей атаке по осанвэ. Ты бы видела что случилось с орлами — все по всему Аману ничего не ожидали, мгновенно забыли как летать и двигаться, и пали на землю.

— Я пойду в город. Скажи Валар, чтобы подождали.

— Не советую. Сожрёт. Ты этого не заслуживаешь, — сухо сказал Пламенный Дух, — и не вздумай при нём говорить на валарине, тогда точно сожрёт, — добавил он вслед.

Майа же направилась прямо в город. Она не раз посещала мастерские Феанора и Адара по просьбе Манвэ, отправлявшего своих майар следить за тем, чтобы Феанору не мешали в сверхважном проекте, а потому знала и Глаурунга. Но главным было то, что она ощущала часть вины за то, что сотворил пьяный орёл — ведь орлы были майар Манвэ, как и в определённой степени она сама, а следовательно вина в этом была на всех стихиях, что подчинялись Манвэ.

Дракон же, заметив как кто-то идёт сквозь главные ворота Валмара, моментально ударил хвостом по земле, порождая большую взвесь частиц, а также использовал осанвэ. Однако вторжение в разум не так опасно, когда к нему существует готовность — одновременно Ариэн тем самым приёмом, что готовился использовать Намо на весь город, сменила заряд у части вещества из распространяющейся волны песка — и тот самоуничтожился.

— Владыки Запада не желают тебе зла, Глаурунг!

— Даааааа… Ты лжооооошь… — раздался скрипучий голос ящера, а его зловещий глаз открылся, поглядел прямо в фэа и снова закрылся.

— Майар Манвэ допустили ошибку. Это так. Но нет смысла воевать, — сказала Ариэн, едва сдерживаясь, чтобы не использовать валарин, и подходя ближе.

— Майар Манвэ — предааааатели… Cccccccccc… — дракон сильно зашипел, но хвост в дело больше не пускал.

— Мандос обязательно создаст новое тело для Адара.

— Даааааа? — спросил дракон, — но если бы Адаааааар был в чертоооооооогах, онииииииии бы сказали мнеееееее. А если он не в чертоооооогах… Он бы пришёл ко мнееееееее… Они специааааааально… убилииииииии его.

— Это не так, — Ариэн подошла к дракону почти вплотную и увидела его здоровенные зубы из чёрного вулканического стекла. Эти зубы могли рвать не только плоть, но и фэар, и ей стало не по себе, но отступать было поздно, — дух Адара в Чертогах, и вскоре Намо его возродит. Оставь орлов. Манвэ накажет их сам.

— В чертооооогах? — и тут дракон снова открыл глаз и посмотрел в фэа, прочитав там всё, — но вееееедь ты не знаешь. Ты тоже лжооооооошь…

И тут майа вспомнила, как Манвэ повелел сначала спросить про Адара у Мандоса — но она слишком торопилась в город, и хотя Намо было в нескольких сотнях шагов, даже не подумала об этом. Однако дракон уже не видел этих мыслей — он увидел всё, что хотел.

— Ты не хочеееееешь мне зла. Но они хотяяяяяят. Убить с гороооооооодом.

И Глаурунг моментально развернулся, словно большая золотая гусеница, и на скорости, превышающей даже скорость загнанной лошади, пополз прочь из Валмара, всё набирая и набирая скорость. Мысленное давление на город исчезло, орлы стали постепенно приходить в себя и подыматься.

IX

Саурон же ничего не ведал о том, что творилось в центре Амана, ибо обосновался в пасеке, которая располагалась вдалеке от поселений эльфов, практически на самом побережье Амана. Потребовалось не так много времени, чтобы привести здесь всё в порядок — и вскоре в ульях радостно жужжали и собирали качественный валинорский мёд многочисленные пчёлы. За время, прошедшее с момента своей ссылки, майа установил тут довольно большие ограды, защищавшие от диких животных, которые могли разорить ульи.

Он регулярно видел пролетающих над головой орлов, но спустя неделю после того, как он занялся ульями, птицы появлялись всё реже — иногда просто возникали на горизонте, ещё даже не видя, что происходит на пасеке, разворачивались и снова летели обратно.

Живых посетителей не было. Даже Олорин, которого он не раз видел недалеко, ни разу тут не появлялся.

Тогда Саурон, не согласный с решением Манвэ, потихоньку создал из подручных материалов, что он добывал по ночам, наковальню, горн и молоток и начинал иногда ковать, при этом установив систему зеркал, в которых видел все направления — якобы для наблюдения за траекториями пчёл. На деле, стоило появиться на горизонте небольшой птицевой точке или, чего пока ещё не случалось, эльфу на дороге, как он мгновенно сбрасывал наковальню с инструментами в специально подготовленную яму, которую заметал листьями. Затем, немного подумав, майа этих листьев и кучи с ними раскидал по всей пасеке, чтобы единственная куча не выглядела подозрительно.

Потом приходилось тщательно извлекать наковальню и инструменты, снова устанавливать их, а ведь иногда орлы летали туда-сюда, и инструментарий снова отправлялся на дно ямы — но хотя бы так иногда Саурон мог ковать. Он ковал звёзды Феанора, которые складировал там же на дне ямы.

Затем, чтобы ещё больше придать достоверности ямам, он достал большую трубу, в которой мог поместиться даже эльф, в которую разместил немного мазута, и концом приставил её к одной из ям, а второй конец провёл подальше в лес. Выглядело внушительно, хоть на деле и не выполняло никакие функции.

Так нехитро проходили его дни в своеобразном изгнании.

Однажды зеркало Саурона показало нечто странное — он сначала даже не поверил, увидев как по дороге явно в сторону пасеки направляется высокий и величественный эльф. Он моментально спрятал наковальню, когда эльф вошёл внутрь.

В нём майа узнал Феанора, и страх несколько пропал — добрый вождь явно не станет сообщать Валар о том, что увидел.

— Ну что, брателло? — сказал нолдо, подходя ближе, — буллят тебя Стихии, да? Кто же знает, что им твоя ковка не угодила. По мне так отличная, качественная ковка.

— Я и сам не знаю. Я ведь создавал полезные вещи, но Манвэ почему-то считает, что ковать мне не нужно. Отправил пчёл выращивать и добывать мёд. Хорошо хоть, самого жужжать не заставил, и цветы опылять, — ответствовал Саурон.

— Очередное мутное пророчество, наверное. Ты это, не стоит всё время сидеть на этой пасеке. Орлы говорят, вообще не выходишь. Иди на побережье, позови Ульмо, возьми удочку и отлови хорошей рыбы! После долгой работы самое то.

— Спасибо за совет, владыка Феанор.

— Да какой владыка, когда реальных Владык тут нет? Церемониал лучше оставить для Валмара и замка Манвэ, — отвечал Феанор, — ты подумай про рыбалку, подумай. А то хороший же мастер, а сидишь на пасеке, как будто у Йаванны майар нет. Неправильно это, брателло.

— Попробую как-нибудь позже, — вымученно отвечал Саурон, — сегодня весь день чистил ульи. Несколько раз даже укусили?

— Укусили? Майа?

— Проще мне подремонтировать фана после укуса пчелы, чем сжечь десяток, а то и сотню пчёл, уже готовых жалить. Они же не понимают.

— Мыслишь уже как пасечник. Эх, — вздохнул Феанор. Однако не в его воле было изменить решение Манвэ, — ладно, выпьем вина. Расскажешь, что тут и как.

Вскоре, после пары кружек вина, эльф и майа уже обсуждали последние валинорские новости. Конечно, убедившись, что Феанор не подослан Валар, проверяющими его дисциплину, Саурон немедленно спросил про то, что в итоге случилось с Адаром — оказалось, фэа удалось попасть в Залы Мандоса, но восстановить тело пока Намо не смог, и эльф всё ещё оставался в мрачных пределах. Про Глаурунга и инцидент с ним Пламенный Дух мудро умолчал, опасаясь что и Саурон учинит что-то не то, узнав что дракон покинул Аман и бежал в Средиземье, и никто не знает, где он теперь.

— Ну, бывай! Принесу тебе удочку в следующий раз. Хорошую, с повышенной скоростью броска, прочностью лески и шансом поймать более редкую рыбу. Клановая реликвия нолдор, своего рода, мои сыновья с ней на рыбалку ходили!

Следующие несколько дней посетителей не было. Конечно, рыбачить Саурон так и не пошёл — не любил он море и воду, и не хотел бы отвечать на расспросы морских майар, которые всегда в количестве гнездились рядом с берегом. Тем более, что вдали в море несколько раз он видел странные тени — и вспоминал тот случай, когда Манвэ забрал его охотиться на морское чудовище — уж не оно ли плавало там, вдалеке? Или даже несколько здоровых чудовищ.

И как могут эрухини верить, что это непредсказуемое и беспощадное море всегда право?

Однако уже ближе к вечеру, когда сиятельная Звезда Первого Дома нисходила с небосвода и постепенно ослабевала, он заметил ещё одного посетителя, и едва успел сбросить свои инструменты в яму и замести их листьями, делая вид, что убирается. Обилие посетителей на этой неделе начинало раздражать — как хорошо было, когда на горизонте раз в несколько дней появлялся орёл, а потом сразу улетал, — а то и неделю подряд можно было обойтись без орла. Всегда было много времени, чтобы всё замаскировать, пока орёл приближается на расстояние, на котором он начинал видеть что-то существенное.

— А, это ты. Манвэ прислал шпионить? — сказал Саурон, приглядевшись.

— Йаванна прислала за мёдом. Я больше не служу Манвэ, — устало ответила Ариэн. Конечно, Манвэ и правда не раз посылал своих майар шпионить за теми, кто по его мнению представлял угрозу благословенному краю, так что замечание было обоснованным, но не сейчас.

— Вот как… И кому тогда служишь? — спросил Саурон, одновременно с вопросом извлекая из одного из ульев соты и снимая с них воск специальным инструментом, чтобы затем извлечь оттуда мёд — делать это было не так просто, требовалось использовать фильтр, чтобы в мёд не попал всякий мусор и остатки воска.

— Ване и Йаванне.

Саурон благоразумно воздержался от вопросов. Хотя что-то не то творилось среди Валар, если ему, Аулендилу, запрещали ковать, а Ариэн, геральта Манвэ, отправили к Йаванне. Или у Йаванны настолько не хватает майар? Но это вряд ли, большинство майар любили как раз природу и с радостью шли к ней.

Но расспрашивать не хотелось, и майа поспешил поскорее собрать нужное количество мёда.

Когда он уже готовился отдать большую банку с мёдом, которой точно должно было хватить на нужны Владык, Ариэн спросила его, не поворачиваясь:

— А что это?

Саурон посмотрел вдаль — на море, которое было хорошо видно с этого направления. Уже было почти темно, и водяная гладь казалась бесконечной и чёрной. Но, приглядевшись, майа заметил, как прямо по водной глади двигаются многочисленные чёрные точки. Причём двигались они не под водой, и даже не погружённые, а именно двигались прямо по воде. Вдали вместо воды уже был целый чёрный ковёр, который медленно двигался к Аману, и оставалось ему совсем ничего.

— Жутко. Кто только не водится во владениях Ульмо?

— Это не морские жители… Они покрывают море целиком, как если бы не хотят, чтобы… — медленно сказала Ариэн.

— Или просто оптическая иллюзия. Кто может нам угрожать, когда Моргот давно за гранью? — отвечал Саурон, хотя на границе его благородного разума уже гнездился столь редко посещающий майар страх.

Саурон протянул мёд, надеясь, что когда майа уйдёт, он сможет перед снов выковать ещё несколько феаноровых звёзд. И тут в десятке метров за спиной Ариэн он увидел существо. Оно выглядело чудовищно, — огромное длинное тело, восемь тонких лап, на которых оно как-то держалось, и горящие в темноте красные глаза. Ростом, если считать лапы, тварь была метров в пять. А рядом было ещё несколько таких же, и ещё десятки медленно пёрли с направления моря.

Майа отпрыгнул, не забывая осторожно удерживать сосуд с мёдом, ибо всё ещё считал, что происходит что-то не то, и если он утратит мёд, завтра прибудет сам Манвэ и не поверит в гигантских восьмилаповых существ — таких чудовищных, что в квенья для них даже ещё не было имени.

Ариэн сначала не поняла, но обернувшись, тоже заметила чудовищ, и также стала двигаться назад.

— Только не наступай в листья! Там… ловушки для волков! — предупредил Саурон.

Однако чудовища наступали не только со стороны моря — казалось, ещё только недавно они были далеко, на горизонте, покрывая далёкое море, и были какими-то нереальными что ли, как уже находились везде — с обеих сторон медленно приближались страшные великаны. Их было слишком много. Саурон быстро понял, что даже майар сражаться с такой толпой тварей, тем более без подобающего оружия, которым пользовался даже могучий Эонвэ, несмотря на всю свою мощь надевавший доспехи и бравший меч, — бессмысленно.

Ариэн же попробовала вызвать орла, которые ещё могли откликнуться, пусть даже формально больше она не была в юрисдикции Манвэ. Однако ближайшая тварь выстрелила в воздух паутиной, которая перехватила осанвэ… в незримом мире…

Пауки были везде. Если бы они наступали только с пары сторон, был бы шанс прорваться, но они были везде. И тут он понял.

— В трубу! — сказал он, направляясь к той самой трубе, что была призвана замаскировать яму, где хранилась наковальня. Внутри было немало мазута, который немедленно испачкал не только одежду, но и руки и волосы Саурона — но перспектива остаться один на один с гигантскими монстрами была намного хуже.

Вскоре оба майар обосновались в центре трубы. Существа явно их заметили и пытались несколько раз просунуть внутрь свои отвратительные лапы, однако их большой размер не позволил им проникнуть внутрь.

И тут раздалось мощное жужжание. Похоже, разозлённые пчёлы покинули свои ульи и набросились на чудовищ. Они стали беспощадно жалить тварей, а те пытались отбиваться паутиной, однако продуманные пчёлы оперативно её избегали и продолжали кусать. Однако их было слишком мало, и хотя монстры ползли вперёд и старались избегать пасеки, их поток не прекращался — были видны многочисленные чёрные мохнатые и голые лапы, прущие и прущие вперёд.

Выбираться из трубы было смерти подобно, но и интерес к ней пауки, похоже, утратили.

— Кто это? — прервала молчание Ариэн, — и ведь ночью напали. Надеюсь, Владыки заметят…

— Не знаю. Хотя уже несколько дней в воде было видно… что-то… но я думал, это просто слуги Ульмо.

Саурон действительно не знал. Конечно, пришло в голову ему, он нарушил установление Манвэ и начал ковать — но за это вполне могло прибыть наказание от Манвэ, но явно не нападение целой орды чудовищ, которые пересекают море как обычную сушу.

— Надеюсь, Владыки скоро разберутся. Отвратительные существа.

— Тоже надеюсь, — что будет, если чудовища смогут обосноваться в Амане и его захватить, думать даже не хотелось — но в это просто не верилось, чтобы обычные твари бросили вызов Айнур и Эльдар и победили? — знаешь, когда не вспоминаешь валарин через слово, можно даже и поговорить?

— Да что не так с валарином? — не поняла Ариэн.

— Зачем нужен валарин, когда есть всеблагое квенья? Язык, что вышел из самого Феанора, для которого он сочинил письменность. И более того, он даже даровал свой Шибболет. Зачем нужно хоть что-то, кроме квенья? — отвечал Саурон.

— Феанор… Наверное, это имеет смысл, хотя всё же отвергать валарин полностью — мне кажется, несколько категорично.

— Только в квенья есть Шибболет. Будущее явно за квенья, как оно и за Первым Домом! Его Звезда освещает этот мир, а потом и сам мир будет вращать… в смысле, знать, что это за Звезда, — вовремя понял Саурон, что едва не сказал что-то не то, что Аулэ просил раньше времени не разглашать.

Конечно, спорить о лингвистике, будучи окружёнными чудовищами, у которых к тому же явно чрезмерное количество лапок, было несколько странно. Но с другой стороны, разговор шёл и о Феаноре — а ведь именно Феанор был той самой воплощённой эстель, надеждой, которая бдительно гнездится внутри эльфов и айнур и не даёт им подвергнуться отчаянию. Так что одно имя Феанора и воспоминание о его могучем образе воспламенило в майар решимость пережить нападение пауков.

Ибо, в конце концов, зачем нужно что угодно, если нет Феанора. И зачем нужно что угодно, есть Феанор есть.

X. Экспедиция

К счастью, наступление пустотных пауков — именно так назывались монстры, которые в количестве десятка тысяч прибыли из Средиземья, удалось отбить. Вовремя заметил монстров порхающий на орле Эонвэ, вовремя сообщил об этом Валар — и твари, которые уже подступали к Валмару, готовые врываться в дома и кушать эльфов, встретили серьёзный отпор. Несмотря на внушительные размеры, физически это были не майар и не ещё более младшие духи, а просто гигантские пауки.

Ветер Манвэ поднялся и сдувал чудовищ обратно в море, где их уже встречал Ульмо, взбешённый нападением, пока он готовился ко сну. Его мощный трезубец работал без передышек, сокрушая хитиновые тела и превращая их в кашицу из микрочастиц.

Орлы заступили на службу перед стенами Валмара, клевали и сбрасывали с высоты пауков, что подползали слишком близко. Группа майар Манвэ отправилась к основалищам Сильмариллов, что ещё не успели снять со столпов, и к механизму Звезды Феанора, опасаясь, что твари направляются именно к ним. Так ли это — узнать не удалось, так как совместными усилиями айнур успели уничтожить пауков до того, как они доползли.

И всё же атака вызвала беспрецедентные обсуждения. Среди эльфов стала распространяться паника — ведь сложно было и представить, чтобы тот же Моргот просто пересёк море и напал на Аман — а эти твари не испугались, и просто взяли и напали, и лишь случайность спасла эльфов, которые могли быть просто съедены во сне.

Больше всего бушевали нолдор. Феанор требовал немедленно отправиться в Средиземье, найти Глаурунга и заодно расправиться с источником такого количества пауков — ведь явно было, что они прибыли именно с материка, и прибыли точно не все.

Но валар отказывались дать своё благословение. Они требовали дождаться, пока завершиться их совещание. Нолдор же даром время не теряли и уже приступили к постройке кораблей — все ранее имеющиеся в Валиноре потопили пауки, когда добрались до берега. Пострадали и мореходы, что жили прямо на побережье и попали под удар мускулистых жвал и чудовищного коварства — давно в Мандосе не было так многодушно.

Постройка кораблей серьёзно испугала Манвэ и тот отправил Эонвэ на орле патрулировать побережье и не давать нолдор плавать.

Тем временем в Круге собрались все Валар. Манвэ взирал на присутствующих яростным взглядом, и едва ли не метал молнии. Намо был ещё мрачнее обычного. Даже обычно радостные малые Валар все понимали серьёзность происходящего — некая сила только что напала на Аман.

— Значит, Унголиант бросила вызов Валинору? — спросил Манвэ.

— Вероятнее всего. Мы победили Моргота, но паучиха осталась в Средиземье. Она неплохо напиталась светом Деревьев и обрела неимоверную силу, — прокомментировал Оромэ, всадники которого провели качественный патруляж побережья, а он сам изучил оставшиеся от убитых пауков тела.

— Но на что она рассчитывает? После гибели Деревьев она просто бежала.

— Мы не можем знать, — раздался стальной голос Намо, — это вышло за пределы обычной судьбы.

— Нолдор собираются отправляться в Средиземье и разобраться с пауками. Надеются найти своего дракона. Каковы будут мнения Владык? — поднял следующий вопрос Манвэ.

— Пусть плывут. Если им удастся вернуть Глаурунга, хоть чертоги Намо опустошат. К тому же, немало нолдор уже на грани из-за гибели Адара. Если он проведёт в Чертогах ещё десятилетие, я боюсь, произойдёт кровопролитие, — сказал Аулэ.

— Соглашусь с кователем, — отозвалась Варда, — эрухини хотят победить врагов своего мира. В этом нет ничего плохого. Пауки могут угрожать и Людям.

— Я не имею возражений. Рок в этом не свершится, — сказал Намо.

— Финарфин, бывший третий претендент на крайне благое кресло нолдорана, требует нолдор оставаться в Амане и говорит, что выступать следует только вместе с Валар. В рядах нолдор назревает сильный раскол. Что предлагаете с этим делать? — продолжил Манвэ.

— Кто желает, пусть плывёт. Кто не желает, пусть не плывёт. Нельзя принуждать ни к тому, ни к другому, — ответил Аулэ, — признать требование Третьего Дома нелегитимным и объявить об этом открыто.

Валар согласно закивали. Никто не сомневался, что Феанор вернётся победоносным, и только Намо не радовался, но также и не говорил. Вскоре, когда решены были вопросы, стали расходиться, и вскоре в зале остались только Манвэ и Варда.

— Что? — спросил Манвэ, заметив как Госпожа Звёзд бдительно на него смотрит.

— Феанор меня не беспокоит. Он подлинно великий нолдо и решит вопрос пауков. И с драконом вопрос решит. А вот к Ариэн ты слишком жесток.

— Но я ничего не делал, владыка.

— Вот именно, что ничего. После истории с Глаурунгом, а теперь и того, как она своими глазами увидела нападение пауков и ничего не могла сделать, считает, что вообще не приносит пользы. Теперь безвылазно сидит у Йаванны с её растениями. Твоя майа, между прочим.

— Она подала прошение об исхождении со службы. Стандартным протоколом является удовлетворить волеизъявление майа. Так было всегда.

— Эх… Слишком много ты проводишь времени на этом могучем и несомненно досточтимом троне. Ты не будешь против, если…

— Не буду, — сказал Манвэ и прикрыл глаза. День сегодня был несомненно неприятным. Спорить больше не хотелось.

И хотя Третий Дом демонстративно развернулся, равно как и часть нолдор Второго Дома, армия Феанора всё равно была довольно внушительной. Великий вождь снова нацепил те самые доспехи, в которых он выступил против Моргота и повёл эльфов на великую войну.

Жизнь в восстановленных гаванях кипела. Эльфы соборно строили корабли и распевали песни, пока Маглор поигрывал сразу на нескольких инструментах и задавал ритм. Этот феаноринг очень чтил музыку, куда больше, чем остальные эльфы, и даже сочинил особый гимн нолдор, который следовало распевать во время военных походов — в пронзительной песне говорилось о том, как двое воинов направляются туда, где особо много тьмы, которая взялась казалась бы из ниоткуда — они понимают, что неизбежно вынуждены будут окунуться в эту тьму — но они знали, что иначе никак, и это их судьба.

На пауков, даже маленьких, теперь смотрели с подозрением — оказалось, в Амане было некоторое количество местных, обычных пауков, никак не связанных с Пустотой. Некоторые эльфы даже пытались сразу застрелить каждого маленького паучка, которого видели.

Феанор был лишён этих предрассудков. И сейчас он смотрел, как небольшой паук, в обхватке не больше его пальца, медленно взбирается по поверхности зеленоватого кристалла, который валялся недалеко от гаваней, и отдыхал.

Этот паук его не беспокоил, но беспокоили пауки гигантские, что было много в Средиземье. Не пожрут ли они Людей? Глаурунг их спугнул, или просто стал поводом атаковать Валинор? И что с самим драконом? Ведь помнил Феанор, что паутина невероятно прочна, и стоит даже великому Ящеру заснуть, как пауки вполне в состоянии запутать его до такого состояния, что из паутины он более не выберется. Как бы не съели…

Копошились эльфы, набивая корабли припасами. Норэмэлдо, несмотря на свой статус учёного мужа, принимал самое деятельное участие в подготовке экспедиции, следил за багажностью кораблей и тем, чтобы все корабли были корректно экипированы.

Огорчало лишь то, что Адар всё ещё не вышел из Чертогов Мандоса. Мудрого эльфа не хватало в эти тёмные времена.

Пока Первый Дом готовился к масштабной экспедиции, Манвэ и дальше пребывал на своём троне в крепости на горе и боялся отлучиться лишний раз. Ветры совсем перестали курсировать над Аманом, но Манвэ беспокоился — как бы снова не произошло какой беды, и оставался на своём посту.

И интуиция не подвела Старого Короля Арды — одной ночью к нему явился Намо — как обычно, молча, мрачный и суровый. Молча он посмотрел на Манвэ, а затем указал на разрыв реальности, что создал прямо перед собой. Манвэ не требовалось уговаривать, он моментально понял ситуацию, и ступил прямо во мрак.

Однако они были не в Залах Мандоса, и даже не в комнате с запретными знаниями. Вокруг была самая настоящая, чистая Пустота, такая же, что в начале времён. Рядом не было ни единого указателя, ни единого объекта.

Манвэ на мгновение посетил страх — а что если Намо решил заточить его здесь. Но он моментально отверг эту мысль, зная, что сколь мрачным и суровым не выглядел бы Судья, он тем не менее никогда не выступит против Замысла Эру.

Намо же этого даже не заметил и снова свернул реальность в себя, словно обнажая новую ступень пустоты, и так же молча взял Манвэ за руку и шагнул дальше. Вокруг снова была пустота, в которой не было совершенно ничего — но эта Пустота была несколько иной. Казалось, тут нет даже представления о пространстве, и привычные ранее концепты становились бессмысленными. Манвэ впервые за всё своё воплощение реально испугался, ибо и помыслить не мог, что есть такой статус бытия.

А Судья лишь ещё раз свернул пространства, одновременно его разорвав сложным движением.

Перед Валар находился большой серебряный куб. Стены его были непрозрачны. Он висел, и он был единственным, что существовало в этом месте.

— Что находится там?

— Ничего, — безразличным голосом ответил Намо.

— Что всё это значит?

— Я боюсь, Манвэ, что судьба всегда забирает своё. Я не знаю, то ли это безжалостная воля Исказителя, которую он вплёл в ткань существования, то ли — всё ещё Замысел. Нолдор избежали большой крови и страшного рока. Я не страшусь их войны против Унголиант и даже балрогов — без Исказителя они обречены на поражение. Я страшусь того, что произойдёт потом — когда паучиха встретит свою обещанную смерть.

— Я ничего не понимаю.

— Это место многократно изолировано от бытия, хотя технически всё ещё располагается внутри Залов Мандоса. Самая тайная комната, если угодно. Даже Моргот был заключён только за Врата Ночи, и ему будет дозволено ходить по этому миру снова. Те, кто будут заключены здесь — не выйдут никогда. Проход открывается только снаружи.

— И для кого это место? Феанор? Саурон?.. Кто-то из нас?

— Нет. Их судьба изменилась. Как изменилась и другая судьба. Будет кто-то ещё — кто поставит под угрозу Замысел, но совсем иным способом, нежели Исказитель. Как известно, Исказитель хотел зла — но и оно было обращено на благо. Эту же силу обратить на благо просто не получится. Это совсем иная форма и желание небытия. И потому судьбой его, или их, станет этот серебряный куб, в котором нет ни существования, ни времени.

— Ты говоришь — его или их. Это всё ещё неопределено?

— Пока ещё. Эру даровл эльдар свободу выбора, и предсказать точно не могу даже я. Но, Старый Король, — Манвэ посмотрел на Намо и увидел лицо, полное скорби, очень неожиданное для безжалостного обычно Судьи — я боюсь, Старый Король, что отдельные вещи и принципы остаются константой во всех мирах, как бы не менялись там события и выборы. И когда настанет время — ты должен быть готов сделать то, что должен.

Часть 2. Принцепс.

I. Средиземье.

10 мая 2025 г. в 17:13 Вопреки опасениям Феанора, который боялся что Валар, явно косо на него смотревшие, в последний момент что-то возьмут, да и отчудят, отплытие произошло совершенно спокойно. Эльфы погрузились на большие корабли, на которые был установлен флаг экспедиции — здоровенная белая аквила на чёрном фоне. Море было тихим — видимо, и Ульмо решил не буйствовать, да связать своих подведомственных духов, которые любили учинить шквал и пошатать корабли. Но не сейчас.

Руководил движением экспедиции досточтимый сын Феанора по имени Карантир, который показывал большие успехи в навигации. Он хорошо ориентировался по звёздам и знал, в каком направлении следует направить корабль, чтобы он приплыл в гавань и не заплутал.

Сам же Феанор первое время находился на палубе второго корабля (на первом находился указывающий путь Карантир), где стоял, чтобы эльфы ни на секунду не упускали из вида своего почтенного господина, великого правителя и вождя. Его позолоченные доспехи, которые он выковал специально для официальных церемоний, блестели на свете, его идеальный профиль и величественная квадратная челюсть, несомненно, сейчас просились на картину живописца. Он выглядел как мифический герой и великий правитель одновременно, который словно вышел из сказочной истории, которые дети рассказывают друг другу. Но он был совершенно реален, этот красивый, сильный Феанор.

Но постоянно стоять в доспехах для вождя оказалось тяжким. К тому же, когда Валинор пропал из поля зрения, более не требовалось демонстрировать, что он многократно превосходит своим статутом тех, кто трусливо остался в так называемом раю. Как этот Финарфин, который отторг треть нолдор от отплывающих своими пагубными речами, в которых он одновременно подлизывал Валар и крыл Феанора.

Он спустился в трюм, где двое эльфов-преторианцев немедленно подскочили и помогли ему снять с себя доспехи. К счастью, Феанор отказался от затеи сделать их из чистого золота — таскать на себе такую тяжесть даже стоя на одном месте было бы нелегко. Но и позолоченные парадные доспехи с большой звездой Первого Дома и парящим над ней стилизованным орлом оказались достаточно тяжелы.

Вождь с наслаждением остался в одной набедренной повязке, жестом приказал эльфам отправиться восвояси, после чего занялся упражнениями. Наконец-то смог он разработать мышцы, за почти полный день стояния несколько задеревеневшие, сделав тысячу отжиманий. Затем настал черёд копья, которое Феанор несколько раз подряд зарядил в центр мишени, удостоверившись, что его меткость не подводит. Расслабляться было нельзя. Кто знает, какие противники ожидают его в Арде.

Через несколько часов вождь очистился от пота в стоящем в углу корыте, после чего нацепил чистую рубашку, поверх которой — мифрильную кольчугу. Вскоре следовало отойти ко сну, а бдительность не позволяла эльфу спать без защиты — при этом кольчуга была крайне лёгкой и не стесняла движения. Поверх кольчуги он нацепил свои простые чёрные одежды вождя. Его высокий статус подчёркивали только золотые линии, искусно вшитые в ткань.

Сделав это, Феанор выпил несколько кружек вина и лёг на доски, лишь слегка прикрытые соломой. Будучи благородным, он не видел смысла в роскоши и удобстве. Конечно, Феанор мог бы приказать установить богатую и удобную кровать, на которых спали высокородные эльфы, но считал это недостойным воина. Ведь если так спят его низшие подданные, не будет в том беды и для верховного вождя. А если условия непригодны для жизни, следует озаботиться этим и поменять их для всех.

Уже засыпая, эльф заметил корабельную крысу, которая любопытно подбежала к нему. Он потрепал серого зверька по шерсти, а затем величественным, но уже явно сонным жестом, повелел идти восвояси. Крыса повела мордой и куда-то пропала.

Спалось ему плохо.

Корабль мерно покачивался, и казалось бы, такие условия хороши для крепкого сна.

Но сон Феанора был беспокойным и пугающим. Он видел Аман, который отличался от того благого острова, на котором он жил. Остров казался безжизненным, вокруг работала гроза, вместо красивого побережья, удобного для причаливания, он видел высокие отвесные скалы. Но это был Аман, и он знал это всем существом.

Он оказался на берегу острова. Переход был стремительным, и казалось ещё мгновение назад Феанор видел остров с высоты, а теперь шагал по нему. Не было ни деревьев, ни травы, ни домов. Он шёл по безжизненной земле куда-то дальше, в центр.

И вот он оказался там, где когда-то находились убитые Морготом Деревья.

В этом сне Деревья были на месте. Но выглядели они совсем иначе. Лунное дерево было белым, ослепительно белым. Его кора была белой, но она потрескалась, и казалось, что это только остов — внутри, там где трещины позволяли видеть, не было видно ничего. У дерева не было ветвей в привычном смысле — ближе к вершине его кора окончательно отслаивалась от несуществующего ствола, и расходилась в стороны. При этом дерево было жирным, а существующие фрагменты коры буквально лоснились древесиной. Большей части ствола наверху не было. И там Феанор увидел, что было внутри ствола — звёздное небо, которое непостижимым образом оставалось внутри ствола.

Но находящееся рядом дерево Солнца выглядело ещё более необычно. Оно всё ещё напоминало дерево с большой кроной, но корней у него было и оно висело над землёй. Состояло дерево из чистого света — всмотревшись, Феанор понял, что оно собрано из множества веток, которые вверху образовывали нечто, напоминающее крону без листьев, а внизу переплетались в подобие ствола. Смотреть на это дерево было больно, и Феанор отвернулся.

Когда он поднял глаза вновь, остров снова неумолимо изменился. Он был всё таким же мёртвым, а два дерева стояли в его центре. Но видеть стало тяжелее — весь остров закрывала песчаная буря, неизвестной, сверхъестественной природы — на земле никакого песка не было. Рядом с деревьями Феанор увидел человеческую фигуру, при одном взгляде на которую его передернуло. Это был кто-то неимоверно древний и страшный. Кто-то, одна встреча с кем сулила смерть. Он стоял спиной, а Феанор застыл и смотрел, как фигура стоит рядом с деревьями, и ужас переливался через него ранее невиданным для бесстрашного эльфа образом.

Феанор проснулся.

Что это было? Сон о будущем? Или просто ничего не значащая фантазия, которая образовалась в нём от сильной усталости? Он помнил, что некоторые эльфы обладали возможностью прозревать время, и по слухам, так происходило, если в роду были майар Намо или Ирмо, наплодившие втайне от своего господина немало потомства со знатными эльфийками, обращавшимися за помощью, когда официальный муж или любовники более не могли породить в них жизнь.

Но были ли такие предки у него самого? Этого Феанор не ведал.

Он поднялся и обнаружил, что наступила ночь. Карантир единственный стоял на первичном корабле, за которым пёрли все остальные, управляемые эльфийской магией. Ночной стражи не было, морская гладь всё ещё была идеально прозрачной.

Очертания Средиземья уже виднелись вдали, и не было ни единого следа тех пауков, которые нагло пересекли водные пространства и напали на Аман. Его эльфийский взор глядел далеко, но видел лишь простую воду и простую землю.

Пожалуй, стоило выбросить из головы все сомнения. Надо найти Глаурунга и победить мрак, который уже угнездился в тех землях. Надо извлечь Адара из Чертогов. Надо сделать Средиземье безопасным местом для жизни, зачистив последние следы Мелькора.

На следующий день корабли эльфов оказались рядом с бухтой Балора. Высадиться эльфы ещё в Амане решили рядом с рекой Сирион — во время военной кампании против Мелькора Феанор потрудился и составил большие и подробные карты местности. Он знал, что если тёмные силы всё ещё гнездятся в Белерианде, то скорее всего на холодном севере. Именно там стояла цитадель Ангбанда, в которой сидел восставатель.

Эльфы не желали сражаться немедленно после высадки. Враг был неизвестен, и следовало вначале узнать как можно подробнее о том, с кем им предстоит столкнуться. Если же враги окажутся слишком могучими — Феанор планировал отправить большую часть эльфов, затребовав подмогу у Валар.

К тому же, Феанор надеялся обрести поддержку в Дориате, где ещё проживали эльфы, отказавшиеся плыть обратно в Аман после того, как Мелькор был сокрушён. Говорили, правда, что теми землями правит могущественная ведьма, которая не принадлежит к эльфийскому роду. Феанор даже видел нескольких эльфов, которые выходили из чертогов Мандоса, попав туда из Дориата, и они рассказывали, что королевство их надёжно защищено, однако несмотря на магическую завесу, которую не смог пробить даже Мелькор, дориатеры организовывали несколько походов против диких эльфов авари.

Именно из-за этих опасений Феанор пожелал высадиться как можно дальше от Дориата, но при этом так, чтобы его армия могла в достаточно быстрые сроки до него добраться. Также следовало построить лагерь, который сможет обороняться от вероятных набегов Тьмы, пока основной корпус направляется на поиски Глаурунга.

Эльфы были само внимание, когда армада Феанора стала вплывать во внутреннюю часть бухты Балора, но на берегах было чисто и пусто. Никаких следов поселений эльфов или людей, которые тоже находились где-то в Средиземье. Животных не было видно, но не было и никаких признаков присутствия Тьмы — пауков, орков или иных тварей. Если во времена Мелькора они, бывало, тут и бродили, теперь природа полностью восстановилась.

Уже совсем скоро стал виден на горизонте лес Имбретиля, подобравшийся довольно близко к берегу, и вождь стал готовить эльфов к высадке. Раздались многократно усиленные возгласы командора, повелевающие прийти в боевую готовность — несмотря на мнимое спокойствие, не отпускала Феанора мысль о том, что здесь что-то не то.

II. Берег

Вопреки опасениям великого вождя, высадка прошла без происшествий. Флотилия эльфов остановилась недалеко от устья реки, после чего Феанор послал разведчиков изучить окружающую местность. Пока эльфы оставались на кораблях на тот случай, если твари Тени скрываются в ближайшем лесу. Эльфийский взгляд Феанора и его сыновей показывал, что деревья нетронуты порчей и находятся в отличном состоянии, но вождь оставался незыблем. Хорошо он помнил, как пауки появились в Амане за одну ночь и заполонили остров тёмной волной.

На палубу рядом с Карантиром встал высокий Маглор, который достал скрипку и принялся играть торжественную мелодию. Он провёл плавание в трюме, так как страдал от морской болезни, но теперь корабли наконец-то остановились и она отпустила. Музыкант же не мог и дня провести без игры, а вскоре он решил начать и петь, исполнив гимн Первого Дома. Слова песни, снабжённой фирменным шибболетом, подняли боевой дух.

И вот десяток эльфов в маскировочных плащах соскользнули с кораблей в воду и поплыли под водой к берегу, лишь раз в несколько минут подымаясь наверх, чтобы взять в себя воздух, который эльфам был нужен в существенно меньшем количестве, чем людям, по крайней мере пока они не вещали, но всё же был полезен.

Добравшись до берега, они осмотрели побережье на предмет замаскированных ловушек, затем разделились на три группы по три эльфа и разошлись каждый в свою сторону. Последний же эльф направился в лес, где нашёл высокое дерево, взобрался на него, накрылся плащом, так что из него теперь торчали только глаза, и стал внимательно смотреть, поглядывая в сторону отрядов. При себе у него был большой и толстый боевой рог, который он был готов при первых признаках врага приставить ко рту и начать в него дудеть.

Феанор ходил по палубе, готовый броситься в бой первым и показать пример остальным эльфам, если увидит как возвращаются следопыты, и за ними кто-то следует. Даже когда подходили его сыновья и предлагали выпить или сыграть карты, он отказывался.

Но все эти опасения оказались напрасными. Ближе к вечеру стали возвращаться эльфы. Одна группа прошла по набережной, добравшись до мыса Балора. По пути им никто не встретился. Другая успешно достигла опушку леса Таур Дуинат, и даже немного углубилась в этот лес. Никаких эльфов или чудовищ там тоже не было, не наблюдалось и паутины, из зверей удалось встретить лишь несколько оленей. Третья же направилась прямо в глубь континента по реке, пересекла рес Нан-Татрен, после чего, увидев холмы Андрама, решила вернуться назад.

Ни единого следа присутствия Тьмы обнаружено не было.

— Что будем делать теперь, отец? — вопросил великого вождя Маэдрос.

— Эта область Средиземья чиста. Похоже, если монстры тут и есть, то они редко высовываются из своего гнезда. Это хорошо. Значит они не чувствуют в себе силы. Когда Камнекрад и Отцеубийца был ещё жив, чудовищ можно было встретить на каждом углу.

Феанор достал карту.

— Построим здесь гавани. Корабли надо защищать. Если с ними что-то случится, мы не сможем быстро вернуться в Аман. Пусть я и не доверяю аманитам, но такую возможность терять не хочется. Оставим здесь десятую часть войска. Затем направимся вглубь. Перебраться через холмы Андрама будет нелегко, поэтому направимся западнее, где река Нарго. В подземных пещерах там можно пройти севернее. Там и решим, что делать дальше.

— Это довольно большой крюк, если мы планируем направиться в Дориат, — заметил Келегорм.

— Именно так. Я надеюсь, что дориатеры смогут нам помочь, но если их ветхие руки этого не осилят, придётся действовать самим. А Дориат закрыт магической Завесой, через которую не пройти. Но мы сможет обойти её, пройти через Тол Сирион, и добраться до места, где когда-то стояла цитадель Моргота, не сталкиваясь с ними, — пояснил свой план Феанор.

— Ты уверен, что пауки находятся там, где когда-то стоял Ангбанд?

— Подобное притягивается к подобному. Вы ведь были там. Даже после окончательного поражения Моргота те места действительно словно прокляты. А судя по тому, что чудовищ мы не встретили, они слабы. Они будут прятаться там, где тьма всё ещё сильнее всего.

— Простите, владыка Феанор, — внезапно вмешался Норэмэлдо, — но отчего нам не направиться на Восток? Если пройти рядом с Амон Эреб, то до Ангбанда можно пройти намного быстрее, разве нет?

— Там до сих пор стоят проклятые болота. Переправляться там будет куда сложнее, чем по реке Сириона. Так что вперёд. Лучше умереть за Первый Дом, чем жить ради себя, братья, и это касается и меня тоже!

Эльфы оживились, услышав легендарный лозунг. И правда, Феанор всегда был на острие битвы, всегда сражался с силами тьмы, словно веруя, что витязя правого дела невозможно сокрушить, сколько не старайся.

Но пока эльфы отправились спать.

Феанор выставил стражу, которая должна была бдеть ночью, назначив туда эльфов, которые в дальнейшем останутся нести наряд у будущих Гаваней Первого Дома — так он решил назвать поселение, которое вскоре восстанет тут. Сам же он направился в свой трюм, где выпил несколько кружек вина и завалился спать, надеясь, что под таким преферансом он сможет хорошо выспаться.

Но этому желанию не было суждено сбыться.

Ему снова приснился сон. Он снова был на большом острове, покрытом только камнями и скалами. Вдали стояли Деревья. Вокруг них бушевала песчаная буря, а в ней стоял всё тот же жуткий человек… человекоподобная фигура.

Теперь Феанор понял ещё одну вещь, которая укрылась от осознания в прошлом сне. Песчаная буря и фигура были на самом деле одним существом. Вождь, победив жуткий страх, и напомнив себе, что это только сон, посмотрел на фигуру. Увидеть что-то было нелегко, так как вокруг фигуры буря была особо сильна. Но он заметил, что из головы торчат два прямых, острых и длинных рога.

Существо наклонилось и встало, держа в ладони кусок земли. Буря изменилась, сконденсировалась вокруг него, но затем резко рассредоточилась по всему острову вновь. Рогатый дёрнул рукой и выбросил землю, быстрым, раздражённым движением.

Внезапно Феанор почувствовал, как в спину ему кто-то смотрит, но не успел обернуться, как проснулся. И наяву у него зверски болела голова.

По счастью сон в последующие дни не возвращался. Или, возможно, помогали ударные дозы вина, которые заливал в себя великий вождь в то время, пока шло строительство Гаваней. Сильно корил себя Феанор за то, что по полдня отсыпался после такого, и не мог лично курировать все этапы строительства, но вверил эти дела своим сыновьям. Благо Келегорм быстро освоил строительный отвес, Карантир вместе с другими нолдор таскал древесину из ближайшего леса, а Маэдрос выступал, как обычно, замещальником своего отца, создавая общий план.

На четвёртый день, убедившись что и после прекращения приёма вина, после которого он валялся, пьяный как варг, если верить интеллигентному Норэмэлдо, который практически постоянно был рядом, — никаких сомнительных снов в его голову не входит, он стал осматриваться.

Работа кипела. Эльфы установили неплохие деревянные стены, на которых уже патрулировали лучники. Кузнецы заканчивали выплавлять сталь и обивать ворота, которые были бы посажены в уже подготовленный проём.

Внутри поселения были наскоро построенные, но всё же довольно ладно сделанные дома. Также было несколько особо защищённых хранилищ, в которые эльфы перенесли оружие. Эти хранилища уже были завершены, на дверях висели увесистые замки. Маэдрос знает приоритеты…

Феанор прошёлся по поселению, удостоверился в том, что все при делах, ещё раз порадовался мастерству нолдор.

— На самом деле красиво тут, — сказал подскочивший к нему боровом Куруфин, — даже жаль, что придётся уйти.

— Поверю тебе. И ещё три дня, сыне. Медлить нельзя, нам надо найти Глаурунга, где бы он ни был. Знаешь, когда мы плыли, я думал, что стоит нам оказаться недалеко от Средиземья, и он сам приползёт, почуяв нас.

— Это мрачная мысль, отец.

— Может быть, он отбыл на Восток, к озеру пробуждения? На таком расстоянии ничего не чувствует даже дракон. Но не будем отчаиваться, Куруфин. Как говорится, надеемся и ждём.

— На Эру?

— На себя. Только на себя.

Имя Эру резануло Феанора. Когда Глаурунг пропал, он первым направился в Круг Судеб на вершине горы и просил Валар и Эру вернуть дракона и разрешить недоразумение. Но ответом ему было только молчание. Он не говорил об этом нолдор, чтобы не сеять раздор, но сам никогда не смог бы уже забыть.

III. Белерианд

Три дня пролетели быстро, и Феанор стал готовиться к походу. За ним шло несколько тысяч вооружённых эльфов, многие из которых были ветеранами войны с Мелькором, и кто мог противостоять такой армии? Но великий вождь помнил, что власть Тьмы опирается на коварство и подлость. И пусть сам господарь мрака был повержен, в Средиземье вполне могли оставаться малые тёмные духи, наделённые долью его власти. Расслабляться было нельзя.

Последний день нолдоран провёл за картой, на которой вычерчивал путь, который предстоит пройти эльфам. Особо жирная линия была нанесена по течению реки Нарго, на север — по донесениям разведчиков, которые ещё несколько раз отправлялись на поиски, там было пусто. Ни эльфов, ни чудовищ. У Феанора не было сомнений, что добраться до пещер, позволяющих пройти через цепь холмов, получится без особых проблем.

Но что делать потом?

Феанор надеялся, что сможет договориться с правителями Дориата. Он слышал, что у местных эльфов неплохая армия, а на их стороне мощная магия. Даже Моргот боялся соваться в Дориат, хотя мятежный бог точно мог прорвать Завесу, если бы явился лично.

Но уверенности не было. Поэтому дальше толстая линия обрывалась. Было только несколько тоненьких.

И вот настал день, когда большая часть эльфов покинула Гавани. Это был уже весьма приличный городок, обладавший прочными стенами и налаженным снабжением пропитания — эльфы-охотники справлялись в соседний лес и добывали пищи. Если кто-то захочет напасть и потопить корабли, ему придётся нелегко — потребуется преодолеть прочные крепостные стены и справиться с элитными стрелками, лучшими из всей армии. На стенах был установлен неплохой запас смолы, которую при необходимости можно было бы быстро разогреть и низвергнуть на осаждающих.

Над главными воротами висело два флага — звезда Феанора на синем фоне и белая аквила на чёрном — знак Экспедиции.

Хотя эльфов могла ожидать битва, Феанор принял тяжкое решение и повелел использовать лёгкие доспехи — он опасался, что в тяжёлых эльфы бы просто не выдержали длительного похода. Кроме того, их бы требовалось снимать, что было возможно в условиях стационарного укрепления, но вот в походе тратило бы слишком много времени, да и если бы враг напал ночью, то перебил бы эльфов.

Маглор завёл свою шарманку и стал напевать, и эльфы немедленно пришли в движение. Как муравьи они стали сходить с кораблей и выходить из городка, и если бы оказался у этого наблюдатель, то наверняка преисполнился бы священным ужасом.

Гигантские фаланги эльфов построились в ряды и шли вперёд. Сам Феанор возглавлял шествие, причём он решил отказаться от нолдораниевых одеяний, ограничившись мифрильной кольчугой — ведь он шёл сражаться с тьмой.

В это время года в Средиземье было умеренно тепло, и эльфы не испытывали больших проблем. Ночью они оставляли часовых и отправлялись на сон, ложась прямо на траву рядом с рекой. Камней здесь было мало, и можно было спокойно спать на земле. Однако, казалось, нынешнее Средиземье полностью мирное — ни разу не видели они даже простого волка или хотя бы летучей мыши (бата), которые в изобилии вились вокруг них во времена войны с Мелькором.

Изредка по чистому небу проносились птицы, но это были не священные орлы, которые служили Королю Небес, а обычные, мелкие и не особо разумные пернатые. Некоторые беспечные эльфы даже захотели было употребить нескольких на обед, сбив их стрелами, но Феанор пресёк:

— Птицы — особо любимые творения Валар. Не будем же их провоцировать. Ограничимся оленями и рыбой.

Рыбы в реке Нарго было действительно много, и эльфы пару раз останавливались на рыбацкий привал, доставали сети и вынимали множество жирной, приятной рыбы, которая после прожарки употреблялась в пищу. Так эльфы и питались, принимая в себя благодатные дары природы.

Феанор уже почти расслабился. В Средиземье была прекрасная природа, нетронутая цивилизацией, эльфы маршировали и были реально счастливы. Его сыновья радостно командовали флангами, а успех похода казался предрешённым. Великий вождь даже почти забыл о проблеме Глаурунга — про дракона до сих пор было ничего не известно.

Маэдрос поймал в свои сети здоровенного окуня, разделал его и подал отцу на серебряном подносе. Уже становилось темно. Феанор закусил окунем и позволил выпить себе немного качественного вина, несколько бутылок которого взяли специально для нолдорана.

— Нам точно стоит остаться в Средиземье, сыне, — пробормотал засыпающий Феанор, — столько места. И никого нет. Здесь хватит места на десяток королевств.

— Вот и ты это заметил, бать.

— Когда Моргот был жив, было не до этого, Маэдрос, — сурово ответил Феанор, вспомнивший что сыновья радовались Средиземью и во время войны с Врагом, — не было время ни на что иное. А тут — пауки. Да что эти пауки, ага?

Маэдрос лишь усмехнулся и подставил руку под пьяного Феанора, чтобы тому было удобнее спать.

Но в эту ночь сон вернулся вновь.

Феанор видел рогатую фигуру в центре шторма. Перед ней стояло два дерева, и теперь песок бил об эти деревья, исторгая чудовищный, жуткий скрежет. Казалось, буря пытается их смести, жужжит всеми своими силами, но не может.

Потом эльф понял, что на самом деле происходит нечто иное.

Шторм не пытался уничтожить деревья. Наоборот, он был довольно мягким. Рогатая фигура могла сделать его в сотни раз сильнее и поднять в воздух камни острова. Для эльфа и слабый шторм выглядел страшным, но не для них.

Больше всего происходящее напоминало осанвэ — жуткое, чудовищное осанвэ между структурами поистине колоссальной мощи. Песчинки ударялись о энергию, которую представляли собой деревья, и порождали звуки, которые постепенно менялись, приобретали нужный оттенок и плотность.

Возможно, подумал Феанор, так это выглядит для его эльфийского разума, который слишком привязан к материи, и на самом деле, для рогатого существа, всё представлялось совсем иначе. Только так он мог воспринять происходящее, и с одной стороны ему казалось, что сцена эта до невозможности знакома, но с другой — за всю его долгую жизнь, ни в Амане, ни у Ангбанда, он не видел и не слышал ничего подобного.

Жуткий ритм набирал силу и исходил не только от деревьев, но и со всех сторон. Мир начал расплываться.

Тут Феанора пронзила интуиция, и он обернулся, словно предвосхищая события.

Вдали, словно паря над бушующим морем, стоял человек. Феанор понял, что он был где-то далеко. Его глаза смотрели сквозь него на деревья. Феанор сделал пару шагов в его сторону, чтобы получше его рассмотреть — песчинки, в бешеном ритме летающие вокруг, всё ещё мешали зрению.

Да, это был человек. Молодой парень, выглядящий на человеческие лет двадцать, с достаточно короткими светлыми волосами.

Сердце Феанора сжалось. Он слышал про дежа вю от учёных эльфов, но память его была крепка и поэтому он никогда его не испытывал. Но сейчас Феанор явственно ощутил, что он где-то видел этого человека, где-то видел эти глаза со странной фиолетовой радужкой. Он не мог, никогда его не встречал, но… Осмыслить он это не успел. Феанор понял, что ещё секунда, и этот странный, знакомый незнакомец его заметит, и с усилием проснулся.

Похоже, что его проснулся он не просто так, а ещё и сопроводив это достойным нолдорана возгласом, так как после пробуждения он увидел перед собой перепуганного Маэдроса, который смотрел на него, как на цепь в руках Моргота.

— Феаноре властителе! Феаноре! — запричитал Маэдрос, перейдя от потрясения на валарин.

— Успокойся. Плохой сон, — Феанор с запозданием вспомнил, что никому не сообщал про свои сны. Неудивительно, что Маэдрос так отреагировал.

— Питие вине, бать. Питие вине, — могучий рыжеволосый эльф протянул ему бутылку вина, к которой вождь немедленно приложился.

Хотя Феанор следующие дни отходил ко сну с опаской, сны ушли. Но мысли вождя постоянно возвращались к картине, которая была видна настолько явственно и отчётливо, что не было сомнений в её реальности. Кто был этот человек? Почему Феанор полагал, что уже видел его?

Или это наваждения какого-то из слуг Врага, кто чувствует приближение воинства эльфов и боится? Но первый сон посетил его во время плавания, когда никто из Средиземья не мог знать о его отплытии, да и Ульмо, властвующий над морями, защитил бы его от злых чар.

Впрочем, размышлять было некогда. Пещеры, по которым текла река, были уже достаточно близко. Простой и понятный этап похода заканчивался.

И когда пещеры оказались близко, появились первые проблемы. Первым к вождю прибыл Куруфин, который зачастую отделялся от фаланги и шёл вперёд, чтобы осмотреть местность и убедиться, что там никого нет.

— Паутина, отец. На деревьях.

— Объявить повышенную готовность. Вероятны пауки, — гаркнул Феанор, и его властный голос заставил всех эльфов содрогнуться.

Объявлять готовность специально и не потребовалось. Была спокойная погода, — как ни странно, за всё время похода так ни разу и не пошёл дождь, и возглас Феанора услышали практически все, а кто не услышал — тем быстро пояснили десятники.

Эльфы по краям колонны подняли копья.

Но первые пауки попались им только за несколько километров до пещер.

Самый первый гигантский паук смог подкрасться к эльфам, и внезапно напрыгнул на колонну, преодолев по воздуху несколько метров. Его жвалы вцепились в лицо эльфа, который завопил, а вскоре принял в себя яд и затих навсегда. Паук же перепрыгнул на его соседа. Только на третьем эльфе его поразили копья. Чудовище ещё долго шевелилось, и эльфы кривились от отвращения.

— Маэдрос, они в пещерах. Поднять щиты. Идти медленно, — командовал Феанор.

По счастью, рядом всё ещё текла мощная, толстая река, и погибших эльфов предали морскому погребению.

Пауки нападали ещё несколько раз. Размером они были выше даже эльфа, значительно больше чем те, которые напали на Аман. Если такой паук добирался до тела, то можно было прощаться с жизнью — ядовитые жвалы вонзались в тело, а яд действовал за мгновения. Пришлось значительно замедлить ход, повысить бдительность и при любом подозрении поднимать щиты — после того, как эльфы стали так поступать, пауки не убили ни одного из них.

Окружающие деревья были полностью покрыты паутиной. Листьев на них не было. Похоже, пауки были готовы уничтожать всё — и эльфов, и животных, и деревьях. Подлинные творения тьмы. Хорошо хоть, похоже, далеко от пещеры не отходили.

Вскоре эльфы сделали свой последний привал перед пещерами. Стоило как следует отдохнуть перед тем, как войти в гнездо монстров.

И вот, на утро следующего дня, нолдор двинулись вглубь.

Пещеры были довольно массивными. Гигантские своды в множество эльфийских ростов, ответвления от основного прохода, который был вымыт рекой, всё это внушало. Вождь уже стал прикидывать, что если получится очистить это место от пауков, здесь можно построить настоящую крепость. Гора выполнил роль большей части стен, а внутри пещер можно будет организовать неплохие жилые и военные помещения.

IV. Защитник Дориата

Хотя пещеры были затянуты паутиной, казалось, что местные пауки — не организованные войска Тьмы, а просто дикие животные. Они нападали ещё несколько раз, но за раз приползало максимум три или четыре паука. Ряд эльфов зажгли факелы и освещали своды, чтобы пауки не могли спуститься с потолка — но нападений было значительно меньше, чем ожидал Феанор.

Чем дальше они продвигались, тем более уверенным становился Феанор в том, что здесь стоит построить крепость. Помимо огромных территорий, надёжно прикрытых землёй, он видел богатые залежи разных металлов, в том числе встречались и мифриловые жилы. Если снарядить каждого нолдо могучей мифрильной бронёй, то никто и никогда больше не посмеет напасть на его народ…

Впрочем, вскоре Феанор стал понимать, что когда-то эти пещеры населяли не только пауки. Иногда попадались скелеты, причём довольно мелкие, карликовые, значительно меньше даже человеческих. Один раз он увидел запутанное в паутине мумифицированное тело такого малыша.

Здесь жили гномы. Но пауки пожрали их всех и превратили залы в своё царство.

Видимо, это была судьба. Если бы здесь ещё оставались карлики, вождь бы подумал, забирать ли себе эти места, и выдворять ли коротышек куда подальше, вежливо попросив их покинуть помещение. Но теперь здесь оставались только последователи Унголиант, а с этими тварями он договариваться не торопился — да и они вели себя точно так же.

Хорошо хоть, пещеры были просторными, и пауки за всё время путешествия по ним смогли убить всего несколько эльфов. Если бы это были стандартные узкие пещеры, какие были, например, в горах рядом с Ангбандом, жертв и жвальчатых было бы куда больше.

Однако градостроительные мечты следовало отложить. Вождь напомнил себе, что следует добраться до основного логова пауков — у него не было сомнений, что эти пещеры были ими захвачены и затем оставлены — примерно как он оставил десятую часть эльфов с кораблями — подумал он. И точно не было времени на то, чтобы останавливаться — пришлось бы проводить методичную дератизацию пещер, ведь даже один паук мог немало навредить, если не сохранять постоянную бдительность. Нет, это потом, всё потом…

За всё время перехода через пещеры ни один из эльфов не спал. Перспектива попасть в мохнатые лапки была слишком реальной, а Феанор ещё и опасался, что в этом мрачном месте сны снова вернутся — а тьма здесь была сильна, можно было и не проснуться, навсегда заплутав в незримом мире.

Но наконец-то впереди показался свет и эльфы стали покидать пещеры. Впереди были земли Талат Дирнен, скорее всего контролируемые дориатерами. Красивый и приятный свет с небес порадовал эльфов и ободрил их добрым теплом Первого Дома.

Феанор уже готовился развести огонь, пожарить и скушать целого оленя, которого несли преторианцы всё это время — в пещерах он совсем не ел, как к нему метнулся Карантир.

— Бать, тут такое дело… Дориат…

— Дориат должен быть впереди, — благодушно ответил Феанор, но потом до него дошла серьёзность тона сына, — что? Армия движется к нам?

— Нет, Завеса. Выглядит совсем иначе. Посмотри сам.

Великий вождь немедленно поднялся и, забыв про оленя на огня, бросился вперёд. Слова Карантира выбили его из колеи. Если сам Карантир, всегда холодно спокойный навигатор эльфов, считал что дело серьёзное, — так оно и было.

Впереди он видел большой холм Амон Руд. А за ним…

Феанор помнил, что во времена войны с Морготом завеса была невидимой. Если кто-то пытался ворваться в Дориат, то чаще всего просто плутал в предлесьях, и никогда не мог найти верной дороги. Магия была отчётлива видна таким сильным аманэльдар, как он и некоторые нолдор, но в материальном мире всё выглядело совершенно нормально. Поэтому Завеса была такой эффективной…

Но сейчас он увидел впереди стену из зримого света. Выглядело это так, как если бы лучи света снизошли с небес и образовали преграду вокруг лесов, которые формировали Дориат. Лучи были яркими и одновременно прозрачными, и деревья внутри, по меньшей мере, выглядели живыми. Значит, хотя бы, Дориат не пал перед тьмой.

Стена из света существовала и в незримом мире тоже, причём выглядела точно так же. И видел её не только Феанор, но и остальные эльфы — на всякий случай он спросил порядка десятка разных эльфов.

Решение вошло в Феанора быстрее, чем остальные эльфы обсудили происходящее.

— Держите оборону у пещер. Я отправлюсь в Дориат и задам вопросы королю. Лично.

— Владыка Феанор, вы уверены? — спросил глава преторианцев.

— Уверен. Я нолдоран и Тингол обязан принять меня, как подобает. Если же я не вернусь спустя месяц, считайте, что вам была объявлена война. Убийство или инкарцерация безоружного посланника — тяжёлое преступление против наших законов и обычаев.

— Безоружного? Бать, ты не собираешься… — встрял Карантир.

— Собираюсь. Тьмы я там не чувствуют. Эта стена будет почище наших любимых Валар. Не знаю, кто за ней стоит, конечно, и правдивы ли слухи про ведьму. Но во мне гнездится надежда, Карантир. А нормальная надежда — надежда в верность путей Первого Дома редко подводит.

Нолдор поняли, что спорить с вождём бесполезно, и лишь беспокойно наблюдали за тем, как Феанор слагает меч, извлекает припрятанный в сапоге кинжал, снимает с шеи пращу, и бодрым шагом направляется в сторону стены.

Сейчас сыновья великого вождя молились, чтобы стена его просто не пропустила — но тщетны были их надежды. Они увидели как Феанор остановился перед стеной, и вначале просто стоял, но затем шагнул сквозь свет — и оказался внутри. А спустя секунду его силуэт уже не был виден.

Феанор подошёл к стене из света и потрогал её левой рукой. Свет был практически неощутим, и напоминал твёрдый воздух, но пройти дальше было невозможно. Эльф быстро понял, что пытаться прорвать этот барьер просто невозможно. Тогда он прочистил свое равноапостольное горло и гаркнул в глубь леса:

— Тингол! Серый царь! Нолдоран ждёт аудиенции!

Пару минут ничего не происходило, но потом мерцание стены изменилось. Не мешкая, Феанор шагнул сквозь неё и оказался в Дориате.

Внутри всё было так же, как и выглядело снаружи через стену из света — и Феанор позволил себе расслабиться. Это не была иллюзия или ловушка. Хотя, поглядев на стену в незримом мире, он сразу понял, что и сам Моргот не смог бы такое создать. Это была древняя и весьма могущественная магия.

Тогда эльф направился вперёд сквозь лес, направляясь к дворцу Тингола. Он помнил примерно, где находится дворец. Когда-то он уже посещал эти земли — давно, во время войны с Морготом.

Эльфы на пути несколько раз встречались, но смотрели на его с вершин деревьев. Но спускаться или разговаривать с ним они не торопились, при этом некоторые из них неслышно передвигались куда-то. Хоть луки не натягивали и на прицел не брали, и то хорошо.

Вскоре он вышел на просторную дорогу и понял, что идёт в верном направлении. Эльфы всё ещё не попадались, видимо попрятались — впрочем, подумал он, после такого богатырского гарка, который он выдал, это неудивительно. Небось рассказывают сейчас друг другу, пока пялятся в баньке, что к нам едет нолдоран. Нолдоран ведь просто так никогда не едет…

Феанор даже преисполнился мрачной радости, поняв, что его опасаются, а значит хотя бы уважают и признают его власть. Хоть и было грустно благородному правителю, что есть эльфы, которые при виде его не приходят в восторг. Искажение мира всё ещё не исправлено…

С такими мыслями нолдоран добрался до дворца, а потом и до тронного зала.

Серебристый Тингол был ровно таким же, как и во времена битвы с Морготом. Он ничуть не изменился, и всё так же сидел на своём изящном троне, закинув ногу на ногу и всем своим видом показывая, что король здесь он. Что ещё можно было ожидать от эльфа? Прошла бы и тысяча лет, и десять тысяч, а Тингол был всё таким же. Но вот стоящий рядом с ним человек…

Да, человек. Стоял рядом с троном Серого царя. И где носит его шута?

Человек был совсем молод, но волосы его были белые, как у старца. Но, отметил Феанор, не седые, а именно белоснежные. Он был одет в чёрные доспехи необычного вида, которые закрывали всё его тело. Незащищённой была только его голова. В правой руке он держал огромный железный крест. Или… нечто крестообразное. Края перекладин креста были сделаны из острейших лезвий. Точнее, не держал — выглядело это так, что на крест он опирался, так как он был выше его самого.

И именно он, человек, начал говорить. Феанор аж моргнул от удивления, заметив, что Тингол отнёсся к этому совершенно спокойно и даже не поморщился.

— Ты настоящий герой, Феанор Куруфинвэ. Но в этом королевстве тебе делать нечего.

— Но вы же пропустили меня?

— Я знал, что иначе ты не отступишь. Странник из обречённой земли. Уходи. Жители этого королевства тебе подчиняться не станут.

— Кто вообще такой ты сам? — Феанор начал терять обладание, — ты что, залез в голову к серому и свил там гнездо?

— Нет, Феанор, — вмешался Тингол, — он лишь защищает Дориат. Сохрани нам и себе время.

— И запомни одну вещь, — немедленно продолжил бронированный человек, — иди на север, если хочешь. Паучиха скрывается там. Она слаба. А если тебе интересен твой дракон, то можешь поискать за лесом, у реки Дуэлвен. Но дальше на восток идти нельзя. Если ты пересечёшь Эредлуин, то станешь моим врагом.

— Да кто ты вообще такой? Тингол, эй! Почему человек распоряжается в твоём царстве? Саэрос там что, в винном погребе отдыхает?

Говоря это, Феанор стал подходить ближе к трону, уже размышляя, не очаровали ли реально Тингола. Следовало бы обезвредить этого наглеца, который посмел угрожать нолдорану — и эльф был уверен, что с человеком он справится и голыми руками.

Уже пройдя половину пути к трону, Феанор развернулся и бросился на неизвестного, намереваясь взять его в захват. Он не хотел, конечно, его убивать — просто показать, что бывает, если кто-то пытается играть в подобные игры в самим нолдораном.

Но того уже там не было. Это казалось невероятным, но даже эльфийские рефлексы не поспевали за скоростью его противника. Тогда Феанор было пошёл к Тинголу, как перед его лицом образовался тот самый железный крест, и эльф довольно больно о него ударился. Если поначалу казалось, что тот опирается о крест, то сейчас он орудовал махиной больше его самого с волшебной лёгкостью.

Феанор выбросил вперёд кулак, намереваясь ударить по держащей крест руке, как его противник сам отбросил его, и нанёс своими облачёнными в тяжёлые рукавицы кулаками несколько быстрых и сильных ударов в ответ. Было больно, и продолжать Феанор не стал.

— Остановись. Тебе не победить рыцаря, который нашёл Святой Грааль, — безжалостно отрезал его противник.

— Что же это за чародейство…

И тут Феанор впервые решил посмотреть в незримый мир. Очертания Тингола он увидел там сразу, а когда поглядел в сторону своего противника… его там просто не было. Это было невероятно, но тот просто не отбрасывал тени в незримый мир. Эта тень была у всего — у растений, у животных, у эльфов и тем более божественных духов.

Пришла ясность — сражаться смысла не было. Феанор осознал, что впервые в жизни столкнулся с чем-то необъяснимым. По крайней мере он проиграл не смертному, подумал он, а кому-то… кто это был? Что такое Святой Грааль?

Он развернулся и пошёл прочь из дворца, даже не оборачиваясь. Он знал, что Тингол лишь посмеивается. Но, как знал великий вождь, иногда важно стратегически отступить.

V. Ностальгия

На обратном пути Феанору также никто не мешал. Он спокойно прошёл до границ Дориата, преисполненной холодной ярости, но не оборачивался, пока не прошёл стену. Только тогда он позволил себе замедлить шаг — до последнего нолдоран опасался, что ему просто не позволят покинуть Дориат. А потом появится этот самозванный рыцарь… Итог этой схватки был сейчас ясен.

Но, похоже, Тингол и правда сохранил остатки чести, раз не стал ни убивать его, ни калечить. Впрочем, ходили слухи, что сам по себе Серый царь был далеко не таким злым и высокомерным, как его рисовала молва — он интересовался лишь весёлыми пьянками, да танцами, и мрачного короля изображал лишь в особо торжественные дни. Но им постоянно вертела сначала ведьма Мелиан, потом многочисленные любовницы, среди которых были, как говорят, и тёмные майар. Были у него и эльфы-фавориты, хотя будучи закоренелым консерватором, Тингол в первую очередь был всё-таки бабником, а императорскую блажь практиковал лишь изредка.

Может и этот рыцарь тоже с ним просто спал? Но нет, мощь-то его была более чем реальной. Здесь что-то иное…

С такими мрачными мыслями Феанор достиг холма Амон Руд, где даже сделал небольшой крюк и сначала направился по северной части. Он помнил, как во времена войны с Морготом здесь находился неплохой лупанарий.

Благо, некоторое количество золотых монет великий вождь с собой взял.

Но хотя трёхэтажное здание всё ещё стояло, крыша его обвалилась, входная дверь отсутствовала, и Феанор понял, что заведение пришло в упадок. А чему тут было удивляться? Дориатеры редко покидали свой лес, боясь остаться без вышней защиты, а люди сюда, похоже, не ходили. И как только завершилась военная кампания против Мелькора и союзники разошлись кто куда, сюда перестали ходить.

Эльф вошёл в лупанарий и поднялся на второй этаж. В этих комнатах когда-то жили превосходные волчицы, но теперь, похоже, не жили даже пауки — их сетей видно не было. Зато везде было полно плесени и грибов. Лестница на третий этаж была разрушена, но Феанор совершил эльфийский прыжок вверх, после чего там всё-таки оказался. По счастью, пол оказался прочнее лестницы и выдержал эльфа.

Крыша изобиловала дырами, и Феанор прилёг, глядя на чистое небо. Стены из света отсюда видно не было, и душа эльфа совсем успокоилась.

Он погрузился в воспоминания.

Первый раз он встретил врага, который казался непобедимым. Этот рыцарь двигался быстрее, чем он воспринимал реальность, и обладал гигантской силой, судя по тому, как легко он управлялся со своим странным оружием. Руки Феанора до сих пор болели от ударов кулаков, и эльф чувствовал, что противник даже не использовал свою полную мощь, иначе с первого же удара переломал бы его пальцы.

Но сдаваться было нельзя. Сейчас он отступил, но понимал, что рано или поздно столкнётся с рыцарем вновь. Тот говорил что-то про дальний Восток, на который нельзя ходить. Но отчего нельзя ходить? Именно там располагались воды пробуждения эльфов. Он был бы не прочь оказаться на прародине.

Великий вождь вспомнил про книгу, которую читал в юности в Амане, когда ещё был жив его добрый батя.

Книга была сказочной. Но рассказывались в ней такие вещи, в которые действительно хотелось верить, особенно на фоне окружающего его мира. Про континент под названием Вестерос, про великих воинов и правителей, про мощных летающих драконов, которыми владели лучшие люди того мира.

В той книге были и иллюстрации и особенно запомнился Феанору принц по имени Деймон.

Ради него эльф тогда зачитал книгу до дыр, ибо это был великий правитель. И тогда эльф на всю жизнь запомнил, каким должен быть настоящий лидер своего народа. Он должен обладать светом и тьмой в равных долях. Только такой владыка, поддерживающий сложный баланс, сможет не подвести свой народ ни в какой ситуации — как это делал досточтимый Деймон.

Феанор находил весьма интересным, что Деймон напоминал эльфа, правда скорее лесного — с длинными белыми волосами и красивыми, правильными чертами лица. Только уши были человеческие. Он носил плащ с изображением драконов и был их наездником.

Ведь и правда. Великий правитель обязан быть добрым к своему народу и безжалостным к его врагам. Но правитель не должен иметь собственных эмоций, а мерилом его действий должно быть благо народа. Князь, упивающийся смертью и мучениями, неизменно погубит свой народ. Так же закончит свою жизнь и слабый и мягкий царь — и не поможет ему вся его доброта, а потомки всё равно нарекут Кровавым, ведь править совсем без крови невозможно. Нельзя состоять только из света. Свет лишён индивидуальности, выжигает в адепте всё человеческое. Нельзя состоять и только из тьмы. Лишь бдительный баланс способен привести к решению вопросов.

Разве отступил бы Деймон, столкнувшись с непобедимым врагом? Нет. А значит и он обязан бороться дальше. Конечно, Маэдрос весьма способен и сможет возглавить нолдор в случае чего, но опыта у него меньше, чем у ветерана сотен сражений с монстрами, — Феанора.

В таких размышлениях Феанор задремал.

То ли влияла аура лупанария, то ли что-то ещё, но никаких снов в этот раз не было.

Проснувшись, Феанор обнаружил, что уже вечер. Хорошо хоть, не ночь — его державная лимбическая система оказалась продуманной и не позволила ему спать слишком долго. Он хотел было потренироваться перед обратной дорогой, но заметил, что пол третьего этажа лупанария весьма непрочный. Он мог и не выдержать, так что Феанор решил на всякий случай спуститься вниз. Быстрым прыжком он оказался внизу, после чего с наслаждением принялся отжиматься. Спустя полчаса упорных тренировок эльф решил, что достаточно, и надо всё-таки вернуться к своим.

Он последний раз оглядел лупанарий. Нет, волчиц он не раз посещал в годы войны с Морготом, но это было быстрое и преходящее удовольствие. По-настоящему Феанор скучал по надёжному плечу Адара, по его мускулам и щетине. Всё же Феанор был, что называется, спартанцем в душе, и поэтому предпочитал настоящее мужское братство, полагая что только так воин закаляет себя и хранит себя твёрдым.

Пока его не было, армия построила базовые укрепления, и как впереди, так и рядом с пещерами была неплохая стража. Мудро, подумал Феанор — ведь они ещё не провели зачистку пещер, а следовательно так могли оставаться пауки.

Стражи вяло отсалютовали Феанору, тот отдал им честь и вошёл в лагерь. Сыновья ещё не спали, и увидев мрачного Феанора, который вспоминал детали посещения Дориата и думал, что теперь делать, сразу поняли, что переговоров не вышло.

— Тингол как обычно? — спросил Карантир

— Там не только Тингол. Ещё какой-то чёрт. Очень сильный.

— Кто-то из морготовых недобитков? Или…

— Нет. Не тёмный. Но и не союзник нам. Дориат, как вы все уже поняли, помогать нам не станет. А значит, все те нолдор, которые с нами — и есть наша армия. Но, я думаю, сжечь гнездо пауков всё равно хватит. А когда найдём Глаурунга… Возможно, получится оттинголить этого Тингола в его тингол.

— Верно базаришь, бать, — сказал Куруфин, — лесные эльфы и во времена Моргота не хотели особо сражаться. Проэстеленные идиоты…

— Вот-вот. Думают, что сам мир исправится, а на деле исправлять приходится нолдор. Но, надеюсь, кормить ящерку Дориатом всё же не придётся. Они в некотором смысле нам ещё братья, и лучше бы Тинголу умалиться, — со смехом сказал Феанор. Проблемы в кругу своих стали казаться уже не такими страшными, ведь пока великие феаноринги действуют сообща и наделены клятвенностью, кто встанет на их пути?

— Всё так, — согласился Маэдрос.

— Надо бы отправить разведчиков, прежде чем двигаться далее. Постоим здесь два дня, заодно пока наловим рыбы. Рядом с Амон Руд я видел дикие ульи, можно набрать и мёда. После смерти Моргота от Анфауглит остались одни пустоши, и припасы потребуется экономить.

— Верно баешь. Кстати, мы днём кабана поймали, пошли сожрём?

— А вино осталось?

— Есть, да. Пошли к кабану.

Феанор последовал за своими сыновьями, но полностью избавиться от волнения так и не смог. Дориат был под контролем неизвестных сил, Глаурунг был непонятно где, пауки могли усиленно плодиться всё то время, пока они поглощают ещё недавно хрюкавшее в лесу и подымавшее на клыки мясцо.

И спустя несколько часов, после того как Феанор напился и набил свое брюхо до отвала кабаньим мясом, которое после прожарки и фаршировки местной травой и пчелиным мёдом было особенно вкусным, он не мог избавиться от смутно давящего на него беспокойства. Он смотрел на красивое звёздное небо, на созвездия, которые благородно светили всем — и нолдор, и паукам, и смертным, но размышлял о грядущей войне.

Неизвестность. Впереди была неизвестность.

Однако ему пришла в голову мысль — только в такие опасные, неизведанные времена, человек или эльф может почувствовать себя по-настоящему живым. Разве можно назвать жизнью, когда ты знаешь, что случится и завтра, и через двадцать лет, и через две тысячи…

Моргот исказил мир. Но, сам того не понимая, он сделал его достойным существования.

VI. Дурные вести

Но, хоть и удалось хорошенько поесть и напиться, уже на следующее утром Феанор ворвался в плохое настроение, как карась в озеро из пальмового масла. Не помогли даже физические упражнения, которые обычно приводили его в порядок. Поговорив с Карантиром, он выяснил, что разведчики ушли рано утром, пока большая часть лагеря пребывала в сонном царстве. Им следовало разузнать, что происходит вне Дориата, и Карантир, поразмыслив, дал им двое суток.

Тогда он приказал ждать и отдыхать, а сам решил пройтись по окрестностям и размяться.

Он благоразумно не приближался больше к сияющей стене Дориата, которая всё так же находилась на границах лесного королевства. Однако оказалось, что на востоке расположены жутковатые фенсы Сириона, которые переплывать эльф не решился, опасаясь что его затянет водяным потоком и снесёт водопадом вниз, после чего пришлось бы заново повторять путь по пещерам, но делать это без армии.

На западе же, когда Феанор переплыл реку Нарго, он заметил несколько людских поселений. Заинтересованный, он подобрался поближе, скрываясь за деревьями, но к его огорчению местные смертные были, походу, какой-то чернью — жили в примитивных домиках, построенных кое-как, рядились в какую-то рвань, питались рыбой. Было их не очень много, и эльф решил вернуться назад.

Пока он возвращался, вдали маячил холм Амон Руд, напоминая про лупанарий, которого здесь больше не было. Эх, наверное в Дориате лупанарии процветают, но унижаться перед Тинголом и просить посетить один из них нолдоран не хотел.

Он решил, что место на природе самое то, чтобы продолжить физические упражнения. Подходящее дерево было достаточно мощным, чтобы на его ветках можно было подтягиваться, чем Феанор и занялся. Спустя пять часов даже его могучее тело здорово вымоталось.

Разведчики сообщили почти то же самое, что Феанор видел своими глазами, хотя осмотрел он куда меньше территории — рядом с Дориатом населения не было. Похоже, лесное королевство здорово всех напугало, поскольку не было и тварей тьмы. Казалось, забирай земли и создавай города, но желающих не было. Несколько рыбацких поселений смертных — всё, что удалось обнаружить.

Феанор не мог сдержать разочарования, но спустя несколько часов, запоздало, вернулось ещё несколько эльфов, и сообщило, что вдалеке на востоке наблюдаются пауки. Здоровенные твари спокойно бродили по полям и пожирали животных.

Уже наступала ночь. Было тихо, несколько раз Феанор услышал тихое шипение, но подумал, что, видимо, это в штанах у его детей.

— Восток, значит. Этот рыцарь говорил про Дуэлвен. Там дракон. Как бы они не его искали. Возможно, нам следует немедленно отправиться на Восток. Пройдём через пещеры, затем через лес к Дуэлвен.

— Верно баешь, отец. Перетаскивать армию через фенсы Сириона — бессмысленная затея, — сказал Карантир, делающий какие-то пометки на карте.

— Но вы же тоже заметили объём этих пещер? — спросил Маэдрос.

— Думаешь построить тут укрепления? Хорошая идея, но боюсь, что на это просто нет времени, — сказал Феанор, — дориатеры могут и напасть, если останется лишь небольшая часть войска. Да и сколько дней мы потратим на прочистку от пауков?

— Значит, отправимся завтра? Еды достаточно — сказал Маглор, который всё это время благоразумно воздерживался от исполнения музыки, понимая важность момента, — иииииии, — внезапно заверещал он.

— Маглор?

Феанор и братья обернулись на очень сильный, буквально свиной, визг, который исходил из обычного элегантного музыканта. И такая разительная перемена подсказывала, что произошло что-то действительно нехорошее.

— Змея. Похоже, змея вцепилась, — наконец сказал тот, и обвалился на землю, снимая с себя штаны.

Маэдрос натянул лук и стал оглядываться, готовясь всадить стрелу в змею, но похоже рептилия уже скрылась в высокой траве. Феанор и эльфы же обступили Маглора и стали его осматривать, но в темноте даже эльфийский взор не был настолько мощным, как хотелось бы.

— Куда укусила? — спросил Феанор, одновременно взяв железную палку, на которой обычно готовилась еда, и стал её прогревать в огне, чтобы сделать прижигание. Змеиный яд распространялся быстро, и мог погубить укушенного, если ничего не предпринять. По счастью, Феанора не раз кусали змеи в Валиноре, и хотя это были гадюки, не способные своим ядом убить здоровенного эльфа, он запомнил, что в таких случаях делать.

— Маглор стоял, а змеи выше колена не кусают, — заметил Карантир, — ищите на ноге.

Спустя минуту Феанор заметил красное пятно и пару точек, где вонзила свои зубы подлая безногая ящерица. Приказав сыновьям держать Маглора за руки и ноги, он стал обрабатывать место укуса раскалённым железом. Он не жалел ноги эльфа, зная, что если яд удастся выжечь, то поражённые ткани восстановятся со временем, а вот если отрава продолжил своё путешествие по тканям, то эльфу кранты, и куковать ему у Мандоса. Маглор вопил.

Наконец, Феанор счёл, что выжег достаточную глубину тканей, и повелел залить в Маглора три бутылки вина. Должно было хватить, чтобы он отрубился.

Наутро оказалось, что, похоже, такие радикальные меры оказались верными — Маглор был жив и не выказывал признаков присутствия в организме змеиного яда. Но он не мог ходить, и план похода на Восток пришлось обсудить ещё раз.

— Он так несколько месяцев пролежит, главк, — сказал Маэдрос.

— Вижу. Плохо. Очень плохо.

— Возможно, это знак, — сказал Карантир, — что на Восток нам пока не надо. Говорят, иногда боги посылают знаки и через несчастья, но потом оказывается, что несчастью должно было свершиться, и всё свершилось к лучшему.

— Проэстелёван ты, бро. Боги, — мрачно усмехнулся Феанор, — нет им до нас дела.

От неопределённости эльфы решили спастись рыбалкой и уже готовились пойти к реке, как заметили, что в лагерь возвращается ещё одна группа разведчиков. Они опоздали на целых десять часов, и увидев их и скорость их похода, великий вождь понял, что придётся выслушивать. Снова на сердце его легко тяжкое предчувствие — если они торопились, значит им было, что сказать.

— Мы вас как раз ждали, — с хитрой ухмылкой сказал Феанор, хотя, если говорить прямо, точное количество разведчиков он и сам не помнил, вино отбило всю память. Но правителю не должно это показывать — удалось что-то найти? Твари тьмы?

— Простите, великий вождь, но порадовать вас хорошими вестями не выйдет.

— Пауки, да?

— Давайте присядем. Сутки не ели.

За завтраком, в перерывах между жадным вгрызанием в оленье мясо и грибы, эльфы рассказали о своём путешествии. Они направились строго на север, намереваясь увидеть, не перекрыта ли дорога к Тол Сириону дориатерами.

Местность та была богата реками, и там эльфы наткнулись на несколько приличных человеческих поселений. Это были уже не маленькие посёлки, а практически качественные города, с многоуровневыми стенами, стражей, одоспешенными защитниками. И просто так попасть внутрь эльфы не смогли, их просто не пустили. Но помогла хитрость — эльфы понаблюдали за местными и узнали, что особо они верят в злых духов по имени инкуби, которые посещают людей по ночам с некоторыми целями.

И вот один из эльфов, как только наступила тьма, проник внутрь города, после чего направился в знатный квартал и ворвался в постель к жене местного градоначальника. Показав острые уши, он назвал себя инкуби, после чего вывалил своего огромного питошу. Озадаченная дама настолько была впечатлена размерами, что согласилась рассказать всё, что знала, поверив что это хочет узнать обычный дух.

Оказалось, что в Средиземье недавно приплыл сильный правитель по имени Финарфин, который стал быстро покорять западный Белерианд. В его ведении были тысячи эльфов, и он желал сокрушить брата, которого крыл последними словами. Люди, встретив воинов Финарфина, заключили с ним союз и согласились выступить в составе его армии, которая готовилась к походу в течение месяца. Целью были названы пещеры Нарготронд, в которых Финарфин планировал установить свою крепость.

Слушая рассказ, Феанор лишь сокрушённо качал головой.

— Пока мы боремся с Тьмой, этот так называемый брат желает захватить титул нолдорана.

— Что предлагаете делать, мессир? — почтительно спросил Маэдрос

— Финарфин здесь будет только через месяц. Против нас пойдут как эльфы, так и люди. Возможно, и дориатеры будут им подкуплены, или он как-то уболтает Тингола. Врагов может быть больше, чем наших. Нам нельзя оставлять пещеры. Нам следует их зачистить от пауков, после чего сделать то, что хочет враг — укрепить и поставить здесь крепость. Пробить крепость, прикрываемую холмами, будет совсем нелегко.

— Передать войскам?

— Ничего не говорите. Пусть отдохнут ещё один день. Завтра я сам сделаю обращение. Первый Дом невозможно сокрушить. Здесь мы построим крепость, и назовём её Финвэтронд. Ибо я — наследник его, и теперь я зол.

VII. Принцепс

Но хотя великий вождь поступил благородно и повелел своим властным солдатам отдыхать, и даже сыновей своих отправил позаниматься физически в развалинах лупанария, рассказав про то, насколько мотивирующим для него оказалось это место, сам он весь день мучался тяжкими мыслями. Врагов становилось слишком много, а Глаурунг, который мог бы перевернуть ход сражения, был неизвестно где.

И откуда Финарфин взял корабли? Ещё в Амане он так грозно заверял валар, что нолдор должны остаться и не посещать Средиземье, а потом демонстративно окуклился рядом со священной горой. Какие-то корабли были только в Альквалондэ, но местные строители бы их никогда не отдали.

И ведь валар объявят Финарфина благодатным и верным, а его предадут проклятию. Его братец всегда был в любимчиках у богов, хотя никогда не достиг ничего, только сеял раздор и показательно возмущался, тем самым подрывая величие нолдор.

Но внутри Феанора горело яростное пламя Первого Дома. Падёт он — не станет и Дома.

Когда стало совсем темно, он никак не мог заснуть, и поднялся пройтись по окрестностям. Стражи понимающе посмотрели на величественного вождя, который сейчас выглядел как самый обычный эльф, который скрытно выходит из лагеря, так как им он и был. Большая часть армии отдыхала. Везде горели костры, рядом с которыми спали нолдор. Часть из них даже сейчас была в доспехах, готовая чуть что вскочить и сражаться.

Увидев большое дерево с толстыми ветками, Феанор рефлекторно подтянулся на нём сотню раз и прилёг. Пожалуй, в большом лагере сейчас он бы не чувствовал себя спокойно. Всё напоминало ему про грядущий конфликт, про то, что вскоре придётся сражаться с сильными и опытными нолдор, что отпали от его доброты и решили принять в себя лживые речи Финарфина. В каком-то смысле они всё ещё были его братьями, пусть и обманутыми.

Прислонившись к доброму дереву и почувствовал теплоту его мощной коры, эльф прикрыл глаза. Деревья воистину были самой доброй формой жизни: не вели войны, не предавали, а если между менее совершенными живыми и шёл военный конфликт, зачастую горели, но никогда этим не возмущались. А вместо того, чтобы взять с них пример, эльфы и люди нагло долбили друг друга, чтобы получить высший титул или обычное золото и серебро.

Пока Феанор сидел, он внезапно почувствовал движение рядом с собой и заметил, что к его голове приставлен меч.

Даже повернуть голову Феанор опасался, ведь одно движение сейчас могло нанести ему смертельную рану. Он скосил глаза и увидел фигуру в тёмном плаще, но ничего больше в наступившей ночной тьме рассмотреть не выходило.

— Был бы это шпион Финарфина, быть бы беде, брат.

Голос был странно знакомым. Но нападавший уже убирал меч, и подвесил в воздухе вокруг себя несколько магических огней, зеленовато-синих, напоминающих стандартные болотные. Великий вождь, приглядевшись, узнал Саурона.

— Братишка! Быть добру!

Феанор заключил мощного мага в объятия, как экзотический восточный хоботный зверь, который давно не видел хозяина. Саурона он был действительно рад видеть — ибо помнил, что чародей тоже был скептиком в отношении Валар после того, как его едва не заточили в насекомом после того, как тот не смог справиться с пауками. Саурон изначально не присоединился к походу Феанора, и вообще куда-то пропал. За всё время подготовки экспедиции великий вождь его так ни разу и не увидел, хотя хотел пригласить в Средиземье.

Эльф заметил на чародее новую кольчугу из чёрного металла — должно быть тот самый чёрный мифрил, о котором он мельком слышал. Редкий и очень сложный в ковке материал, который намного прочнее обычного мифрила, а помимо физических ударов, также защищает от чародейства. В остальном же Саурона можно было перепутать с человеком, отчасти выдавали лишь желтоватые глаза — такие были только у майар.

А ещё Саурон был весьма тёплым, и для Феанора это было давно забытое чувство. Давно Адар оказался в чертогах Манвэ, и с тех пор вождь общался преимущественно со своими сыновьями, а с ними он держал себя строго и благородно.

Но, как бы не хотелось Феанору вобрать в себя побольше доброго тепла, а возможно и ощутить его где-то ещё, где давно царила зимняя стужа и было так холодно, что случайно оказавшийся рядом злой дух мог и вмерзнуть, сейчас ситуация обязывала думать о другом.

— Что там в Амане? — спросил великий вождь, высвободив Саурона.

— Застой, Феанор. Финарфин с армией ушёл на второй день, причём Валар сразу же запретили следовать за ними или обсуждать происходящее. Говорили, Манвэ выдал им специальное благословение и отпущение грехов, заранее.

— Они благословили арфингов на войну с Первым Домом?

— Никто не знает. Всё прошло в полной секретности. А без Первого Дома и жизнь в Амане умерла. Тэлери в городах по какой-то причине появляться почти перестали, ваниар весьма преисполнены в себе, они и раньше мало с кем-то общались. Везде патрули. Орлы пролетают над головой каждый час. Я пытался узнать у Аулэ, из-за чего такие меры, но он отмалчивался, даже три ведра пива не помогли извлечь из него информацию.

— Всё как обычно. Засунуть голову в песок и надеяться, что проблема решится сама, — сказал Феанор.

— И твой брат отлично знает, где вы находитесь. У него то ли шпионы, то ли какая-то магия. Через месяц он нападёт.

— Уже знаю. Кстати, ты ничего не знаешь о том, кто засел в Дориате и что он хочет?

— Я не смог пересечь стену света. Я не знаю, кто её поднял, но это сила побольше и самих валар. Но и Финарфин с ними так же не имеет никакой связи. Он пытался посылать эльфов, но они вернулись ни с чем.

— Это хорошие новости, Сауроне космократере.

— Давай без этого, а? Ненавижу валарин. Земные языки куда приятнее. Валарин придумали, чтобы накачивать значимостью и так преисполненных ею божественных петухов, которые на практике не желают делать для мира ровным счётом ничего, — возмутился Саурон.

— Ладно-ладно, — со смехом сказал Феанор, — но всё равно. Что нам делать? Справимся ли мы с Финарфином и его людьми?

— Есть у меня одна идея.

— Пора в лагерь возвращаться. Расскажешь и моим сыновьям.

Феанор опасался, что чародей захочет оставаться в тенях, но тот не стал даже спорить и спокойно последовал за ним к остальным нолдор. Ситуация начала выравниваться — теперь, когда на его стороне такой могучий маг, возможно, удастся низвергнуть армию Финарфина, и даже сохранить в живых множество эльфов Первого Дома.

Идея Саурона оказалась весьма и весьма кстати.

— Прежде всего для победы важен боевой дух. Финарфин идёт в сражение из-за личной обиды и по воле величественных богов, но его воины сражаются по приказу, а люди и вовсе были подкуплены золотом и землями. Для них это очередная рутина. Только Финарфин и его ближайшие родственники мотивированы сражаться до конца, а армия его может легко разбежаться, если поймёт, что их ожидает верная гибель. Но, Феанор, та же проблема есть и у Первого Дома.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы отправились искать Глаурунга. Это важно для тебя, но для обычного эльфа большой пузатый дракон — не то, ради чего хочется умирать. Тем более, он золотой. Золото любят гномы, а для эльфа это знак Моргота. Боевой дух Первого Дома остаётся шатким, и в прямом противостоянии исход будет в ведении простой удачи. Это надо исправить.

— Как?

— Тебе следует принять высокий титул. Тогда глядя на тебя, эльфы будут видеть, что сражаются за будущее, которое ты символизируешь. Это и так есть, Феанор. Но многие не понимают происходящего в полной мере. И если мы реформируем символы Первого Дома, его боевой дух будет не сломить.

— Хм. Звучит более чем разумно. Но каким будет наш символ?

— Орёл, под которым вы шли в экспедицию, и первыми из нолдор оказались в Арде. Это будет твоим символом как Верховного Правителя нолдор. Но помимо символа, нужен и титул. Великих вождей может быть больше одного. Твой титул должен быть уникальным.

Феанор знал, что Саурон прав. Его войска казались верными и твёрдыми в вере, как камень, но останутся ли они таковыми, когда противниками станут нолдор прогнившего Третьего Дома? К тому же сказывалось отсутствие лупанариев, которые позакрывались со времён военных кампаний против Мелькора. Даже он сам испытывал проблемы из-за невозможности как следует отдохнуть, что уж говорить про обычных солдат.

— И каким он будет?

— Тебе нравится слово космократор, не правда ли? — ехидно заявил Саурон, припомнив как вождь его назвал.

— Не-не. Космократоры это вы. Я в незримом мире обычный профан.

— Тогда Император. Или, если в неформальной обстановке, принцепс. На человеческом языке это значит первый.

— А что… Звучит неплохо, — ответил Феанор. Император Арды. Звучит и правда неплохо. Можно и на Манвэ наехать, ведь императоры выше королей, и при этом не пойти против истины. Чем дольше он думал, тем больше титул ему нравился.

— Ура! У нас есть император! — закричал Саурон на весь лагерь.

Феаноринги же стали топать ногами, бить мечами по мечам и производить иной шум, чтобы показать, как они все рады. Маэдрос взял свою одежду и бросил в костёр, и из него пошёл густой белый дым, который видели даже в Дориате. Это был древний знак принятого решения.

VIII. Тёмная полоса

Феанор снова оказался на уже знакомом безжизненном острове. Его наполнила какая-то странная тоска. Эльф огляделся, но понял, что в этот раз он в сновидении один. Только он и рогатая фигура, точнее буря, которая некогда её составляла.

Сейчас никакой фигуры не было, но песок всё так же носился вокруг деревьях, порождая торжественный и мрачный звук.

Тогда Феанор пожелал увидеть, что находится за бурей, и ему удалось это сделать — как если бы он на какое-то время стал самой этой бурей. Это был кто-то древний, жестокий и исполненный истинной ненависти. За несколько мгновений отождествления эльф понял многое.

Когда-то давно буря была духом. Он отвечал за моря и плодородие, за войну и закат Солнца — так в далёких мирах называли светило, которое выполняло там примерно те же функции, что его Звезда Первого Дома. Он подчинялся великому и ещё более сильному господину, как и многие другие духи.

Потом он пошёл на них войной и победил их всех. Как это конкретно удалось сделать, Феанор не понял. Он видел лишь отблески былого. Братья и сёстры, и даже повелитель духа оказались умалены. Он низверг их всех, испил их силу и власть, и забрал их тайные имена и священные права.

Но потом время умалило и его самого. Рогатый дух ослабел. Он бежал из своего родного мира на этот острове посреди Пустоты, где из упавших неведомым образом семян проросло два Дерева. В этих деревьях, исполненных необъяснимой магии, дух увидел возможность вернуть себе хотя бы тени былой силы. Снова стать руководящим принципом, который стоит в центре мироздания. Снова питаться ██████ и ██████.

Снова питаться… чем? Феанор изо всех попытался понять, и проснулся.

Феанор вскочил. Сейчас он никого не напугал — весь лагерь спал, даже Саурон, который зачастую пользоваться своим божественным правом, чтобы не спать вовсе, предпочёл отдыхать как человек.

Хотя кошмар был неприятен, принцепс чувствовал, что с него словно свалился тяжкий груз, который над ним тяготел. Он знал, что это был последний раз, когда он видел рогатую фигуру и мёртвый остров.

Вчера прошла коронация. Он стоял перед всеми, в золотых доспехах, к которым Саурон быстро доковал несколько аквил, которые символизировали его новый статус. Такая же аквила из чёрного мифрила была приделана и на его обычную кольчугу. Символизм ему нравился — обычный мифрил выглядел как порождение света, хоть и родился он из битвы такового с балрогом, в то время как чёрный — как символ успокаивающей, благодатной, тьмы. Это подходит для правителя, который идёт своим собственным, срединным путём.

И эльфы кланялись и били перед ним поклоны, и Феанор знал, что это важно. Принцепс — соль земли и источник надежды для своих подданных. Его священная рука будет посылать их, причём теперь он сможет послать их совсем-совсем везде. Как прагматик, эльф не видел большого смысла в формальных почестях, но был готов их потерпеть для того, чтобы они служили символом для нолдор.

Зато радовался Саурон, которого на той же церемонии короновали как верховного понтифика нолдор. Этот древний титул означал устроителя мостов, и подразумевались мосты между смертными и богами. Чародей обещал, что мосты между ним и народом будут высшей категории, а так как во всём Средиземье более не было активных майар — кроме, быть может, части проморготованных, — он подходил на роль бога. Феанор настоял, чтобы он им стал.

Норэмэлдо провозгласили простым понтификтом, и по церемониалу он должен был отвечать за принятие в себя посланий от бога и передачу их принцепсу. Но в данном случае позиция была чисто формальной — как все прекрасно понимали, Саурон был более чем согласен все послания передавать лично. Вообще Саурон был весьма годным богом — он проводил всё время на земле, мог и закусить с эльфами, или сыграть на скрипке. Вот это — нормальный качественный бог, а не высокомерные валар, которые сидят на своей горе, и тем более не Эру, фигура уже практически мифическая.

Впрочем, Норэмэлдо использовал привилегии понтифика, чтобы оставаться рядом с императором, и не раз вопрошал его многие вещи. Любил он проводить время и с Маэдросом, и был с ним весьма близок — насколько, Феанор благоразумно не уточнял.

В общем, Империя Нолдор, похоже, входила в состояние расцвета, осталось лишь выдержать подлый удар Третьего Дома…

— Да начнётся цветение! — гаркнул Феанор на весь лагерь, и пошёл осматривать нолдор, которые уже потихоньку возвращались в пещеры, начали составлять их карты, снаряжать патрули и истреблять пауков, готовясь сделать нерушимую крепость — Финвэтронд.

Пока всё шло по плану.

Эльфы трудолюбиво работали, зная, что на них взирает око их мудрого и справедливого Императора — прекрасного Феанора. Некоторые так и говорили теперь — Феанор Прекрасный, и это грело эльфу душу. Народ любил его и был воодушевлён сауроновой идей, теперь было важно оправдать их ожидания.

В конце концов, легендарный Тирион Ланнистер был карликом и к тому же человеком — а достиг столь многого. Так что он, высокий и мощный эльф с совершенным царским профилем и в золотых доспехах, которому было дано всё, что только можно — был обязан показать высший класс. Здесь, на базе самых простых пещер, будет воздвигнуто могучее королевство, что не только выдержит атаку, но и простоит многие тысячелетия.

За три недели крепость стала действительно достойной и величественной. Пауков в пещерах оказалось не так много — похоже, большая их часть, предвидя действия эльфов, просто уползла куда подальше. Пауки не были способны пробивать твёрдые препятствия, так что оказалось достаточно установить с тылового входа в пещеры прочную дверь, чтобы обезопасить эльфов. Затем несколько отрядов обыскали все пещеры с факелами и добили оставшихся тварей.

Пещеры были велики, удалось разместить и кузни, и жилые помещения, и тренировочные залы. Места ещё и оставалось, можно было вполне троекратное количество эльфов здесь расселить, а если сократить место на эльфа, то и шестикратное.

Парадный вход удалось укрепить тройными воротами, средние были выполнены из оперативного добытого и обработанного и усиленного Сауроном мифрила. Пробить их стало практически невозможно, даже очень сильный таран не смог бы этого сделать. Другие же мастера выдолбили в пещере несколько ходов, которые вели в горы, где могли заниматься позицию лучники. А ещё лично принцепс повелел создать особую акустическую систему крепости, позволяющую многократно усиливать звук, но зачем — он не пояснял.

И не зря эльфы торопились — всего за пару дней до истечения лунного месяца с момента донесения войска Третьего Дома направились в поход. Они маршировали, не жалея сил, и готовились ворваться в Финвэтронд. На горизонте показалась большая армия в серебристых доспехах, которой руководил сын короля Ородрет. Флангами командовали Аэгнор и Ангрод. Самого брата-предателя видно не было, похоже, он решил остаться в безопасности.

Эльфы Феанора облачились в доспехи и были готовы сражаться. Конечно, ворота должны были выстоять, и Финарфин просто не имел бы возможности ворваться, пока лучники, скрытые каменной защитой, вели бы отстрел нападающих, но кто знает, как повернётся бой.

Вскоре противники оказались в зоне доступности и Карантир, командовавший армией, приказал стрелять. Одновременно Феанор подошёл к звуковой системе, приставил к ней большой рог и принялся сильно трубить. Гора усилила трубный глас в сотни раз, и эльфы Финарфина буквально оглохли и не смогли даже прикрыться от стрел, которые разили их в шеи и глаза.

Одновременно Маглор, который всё ещё не мог нормально ходить и был вынужден пользоваться тростью, засел за большой музыкальный инструмент — орган — который был также подрублен к этой системе. Раздалась страшная какофония, ибо эльф позволил себе отдохнуть от идеального музыкального вкуса и стал произвольно долбить по клавишам инструмента, исторгая скрежет, скрип, стук железа. Он, как музыкант, знал, что неприятно эльфам, и намеренно атаковал их уши.

Но несмотря на значительные потери, войска Финарфина не дрогнули. Они молча перешагивали через трупы и раненых собратьев и шли вперёд, причём шли так уверенно, что в Феанора стали закрадываться подозрения, а не знают ли они что-то. У них не было тарана или иных осадных орудий, а даже внешние ворота вряд ли было возможно иссечь мечами — но они шли вперёд.

Раздался радостный вопль. Стрела одного из лучников успешно сразила Аэгнора, который обрушился на землю. Но даже гибель одного из младших командоров не смогла остановить эльфов. Они шли вперёд и было их немало — лучники стреляли как не в себя, но не могли чисто физически перестрелять всех противников. Лишь изредка в их глазах можно было увидеть тень сомнений. Горы были прочными и удалось выдолбить не так много позиций для стрельбы.

Ородрет же шёл во главе войска.

— Стража! По команде — выйти из тайных проходов и ударить в фланг! — приказал Феанор преторианцам. Он предчувствовал, что не просто так Третий Дом идёт в самоубийственную атаку.

Два отряда по двадцать эльфов, вооружённых мощными мечами из тёмного мифрила и такими же кольчугами, пошли по тайным проходам наружу, готовые появиться как бы изнутри горы, и атаковать войска Финарфина. Вскоре они ударили по фланги арфингам. Лучники в это время провели усиленный обстрел, а Саурон даже поднялся на те же позиции и атаковал Третий Дом огненными шарами.

— За принцепса! За Феанора!

С таким возгласом они принялись рубить эльфов Третьего Дома. Те же сменили тактику, большое количество эльфов метнулось к Ородрету и стало препятствовать пробраться к нему, и вскоре пролилась кровь Первого Дома. Феанор аж взрычал, почувствовал в воздухе добрую кровь элитнейших из эльфов, но ничего не мог поделать — такова была война, даже при самой идеальной защите кто-то мог пасть.

И тут Ородрет воздел руку и вокруг неё стало формироваться что-то необычное.

— Убейте его! Колдун…

Саурон снабдил Ородрета электрическими разрядами, но тот их, казалось, даже не заметил. А ородретная рука медленно превращался в длинную длань из света, которая наращивала мощь и начинала медленно и размеренно гудеть.

Тогда чародей понял, что убить Ородрета не выйдет. Преторианцев уверенно убили, а стрелы и магия не могли причинять врагу вреда. Он мигом спустился вниз и занялся сплетением чар, связывая силы незримого мира с миром обычным, чтобы возвести поверх трёх ворот ещё один барьер. Вся эта атака могла иметь смысл только выбить ворота крепости, иначе арфинги были обречены на поражение.

Тем временем рука Ородрета превратилась в копьё света, которое сорвалось, так что на месте руки осталось только окровавленное плечо, и вонзилось в крепость. Магия Саурона подавила его, иначе бы копьё ворвалось в крепость и просто там взорвалось, породив чудовищные разрушения. А так оно лишь пробило ворота, снеся их с петель, и погасло, однако и чародей был оглушён ударной волной и пал на землю.

Арфинги толпой полезли внутрь, как тараканы. Ородрет обрушился на землю, из его тела вытекала кровь и дни его были сочтены. Однако командование принял на себя Ангрод. Маглор заиграл сильный ритм, воодушевляя Первый Дом и пытаясь оглушить врагов, но те уже оказались внутри.

Завязалась жестокая битва. Эльфы сражались на мечах, и кровь обильно пролилась на землю Финвэтронда. Теперь, оставшись без защиты ворот, Первый Дом более не обладал преимуществом, и гибли обе стороны, практически на равных. Феанор лично вступил в сражение, рядом как львы дрались его преторианцы, и каждый взмах их могучих орудий лишал жизни очередного арфинга. Но и враг убивал немало благородных эльфов.

Сеча продолжалась несколько часов. Ожил Саурон, он стал применять огонь и буквально прожаривать врагов. Мощно сражались и сыновья Феанора, наконец пал Ангрод, бывший очень умелым воином и успешно отражавший удары нескольких противников одновременно, а также оперативно отступавший, когда ситуация становилась слишком опасной. Будучи героем, он владел таинством переката и просто так поразить его не выходило. Вскоре ни одного арфинга в живых не осталось. Взять себя в плен они не позволяли.

Феанор и сыновья стали обходить пещеры, в которых состоялось сражение. Везде лежали тела и ещё предстояло понять, какие тела принадлежат Первому, а какие — Третьему Дому. Но и по количеству выживших принцепс видел, что нолдор понесли тяжёлые потери.

И тут из глубин выбежал эльф — в одежде морехода, один из оставленных в Гаванях. Он направился прямо к Феанору, поражённо взирая на тела — видно было, не ожидал он увидеть битву, да ещё и эльфов между собою.

— Владыка Феанор. На Гавани напали. Чудовище. И пауки.

IX. Битва в Гаванях

Феанор замер, и на секунду наступила тишина. Сыновья аж испугались, не хватил ли принцпеса удар — с эльфами такое случалось от сильного волнения. Норэмэлдо объяснял, что из-за потрясения в эльфе нарастало давление жизненной силы, она прорывалась в неподходящие места, и эльф прекращал свой жизненный путь. Подлетевшим майар Намо оставалось лишь скрутить душу и доставить её в залы Мандоса.

Но император быстро пришёл в себя и осмотрел войска. Определённое количество войск здесь было, и было их явно больше, чем мореходов, которые оставались в Гаванях и должны были оборонять корабли.

— Немедленно собрать всех. После гибели троих высокородных эльфов Третий Дом не посмеет напасть так скоро. Оставить здесь сорок человек. Из них пять кузнецов, пусть срочно приставят ворота на место, починят крепления. Если врагов будет слишком много, пусть эвакуируют Маглора и бегут. А ты говорил про чудовище, гонец. Что за чудовище?

— Что-то вроде большой морской змеи. Оно вышло из моря.

— Так, ты, Саурон, идёшь с нами. Это может быть по твоей части.

— Как пожелаешь, император, — ответил и отдал честь чародей.

Феанор подошёл ближе и возложил свою руку на плечо пацанчика. Чисто формально Саурон был многократно древнее и старше, чем он, но опыта, в том числе в боевых действиях, ему явно не хватало, поэтому Феанор воспринимал его скорее как младшего брата, да и человечье тело, которое использовал майа, этому способствовало — хотя на практике Саурон был способен победить в рукопашном любого эльфа, и вид был его обманчив.

— В лупанарий тебе надо, парень, — с усмешкой сказал Феанор, отгоняя мысль, что туда бы не прочь был сходить и он сам.

Саурон всерьёз задумался. В Амане он предпочитал посещать кузницу или библиотеку, а на крайняк общался с Аулэ, Феанором или Адаром. Лупанарии в Амане были высочайшего качества, но посещали их в основном эльфы, а божественные духи… думали о чём-то ещё. Но, подумал он, в словах Феанора есть немалая доля истины. Великий понтифик и по совместительству личный бог нолдор должен быть великим во всём.

Феанор же усмехнулся. Он прошёл множество битв в войне с Мелькором, так что на его фоне майа был вовсе неопытным. Ему следовало ещё многое познать. Узнать все тяготы и саму суть войны. Конечно, понтифик из него вышел отличный, и держаться как лорд он умел — по крайней мере, пока стоял на месте и не говорил. В своей кольчуге из чёрного мифрила, с мощными, красивыми рыжими волосами, впечатление он производил что надо. Но это дело поправимое… Отправим его на десяток битв и получим отличного боевого чародея и почётного члена Первого Дома. А потом закалим член житейской мудростью в лупанарии. И можно будет Саурона с Адаром назвать братьями вместо этих кровных трусов, которые бросили нолдор.

— Куруфин — исторгни из общего числа сорок солдат, которые остаются на страже крепости. Среди солдат должны быть кузнецы. Остальным — через час — маршируем. Срочно экипироваться, проверить доспехи, — резким лающим тоном повелел Феанор.

После этого он упал на землю там, где стоял, и принялся отжиматься, отсчитывая время. Он делал это без перерыва, пока армия собиралась, и как только истёк час, немедленно вскочил. Эльфы не подвели его — все до единого теперь стояли строем, и ждали.

Войска отправились в поход. Феанор гнал их, зная, что Гавани могут находиться под осадой, и прочные стены должны выдержать какое-то время, хотя паукам подлым промыслом Эру и была дана власть взбираться на стены. Поможет добрая смола, которую принцепс запасливо оставил на стенах. Но вот чудовище, которое вышло из моря — что это был за зверь? Рядом с морем стен не было, и если он достаточно силён, эльфы могут быть уже мертвы.

Экспедиция всё больше начинала пахнуть провалом, и единственной надеждой нолдор являлось возвращение Глаурунга — тогда бы качественный дракон смог извлечь нолдор из их печального местопребывалища, и Первый Дом остался бы в сугубом плюсе. Иначе же погибло слишком много эльфов. Если Второй Дом решит заявиться в Средиземье, ситуация может стать совсем печальной.

Дорога заняла чуть больше суток — маршировали быстрым шагом, не делая привалов, пока вдали не показались Гавани. На первый взгляд стены казались нетронутыми, но Феанор не спешил радоваться — это могло значить как-то, что атака была отбита, так и то, что город был захвачен без особого сопротивления. Входные ворота были широко открыты и Феанор испытал неприятное предчувствие.

Сразу за воротами землю покрывал толстый слой паутины. Феанор приказал Саурону поджечь её магией, но горела она плохо. Пламя словно гасло в паутине, не желая распространяться дальше.

И немедленно из домов стали выползать пауки. Они наползали чёрной волной, выходили из дверей, спускались с крыш, где находились всё это время, каким-то непостижимым образом сливаясь с местностью. Сотни, нет — тысячи пауков почувствовали эльфов.

— Держать оборону! Строй черепаха! — вопил Феанор.

Самого принцепса защищал магией Саурон, поэтому ни один паук не смог коснуться ни его, ни ближайших воинов. Однако магическая защита была ограничена в пространстве, и большинство эльфов оставались уязвимыми, хотя Феанор вместо с ядром отряда и старался двигаться туда, где пауков было больше всего и оборона практически падала. Сыграла свою роль и усталость эльфов — реакция была ослаблена, и многие погибли под ударами жвал.

Потери были велики, но ситуация складывалась в пользу эльфов — большинство пауков были своевременно отражены щитами и затем поражены копьями, не успев добраться до эльфов. Много вреда причинили прыгающие пауки, которые преодолевали стену копий и приземлялись, немедленно начиная кусать и убивать эльфов. Но на это были способны не все пауки, а эльфы научились подымать копья вверх при виде прыгающего паука.

Вот уж кому нет было дела до потерь, так это паукам. Если арфинги, которые атаковали Первый Дом, ещё показывали проблеск осознания, когда умирали, а некоторые даже сомневались перед атакой, пауки бросались на эльфов безжалостно и не испытывая никаких колебаний. Как мощная, совершенная программа, которая управляет множеством мелких дронов.

Дроны… Феанор вспомнил, что Аулэ, разрабатывая оружие и доспехи, придумал также и дроны — смесь магии и технологии, особые приспособления, которые могли бы вести наступление, будучи управляемы волей эльфа издалека. Надо запрячь Саурона, пусть доработает идею, как слуга Аулэ, он должен знать её подробности, отметил он границей сознания.

Эльфы продвигались, хотя Феанор отметил, что ряды их редеют. По меньшей мере пятая часть уже была мертва, поражённая паучьим ядом, но пауков не осталось вовсе. Однако, хотя хелицеровая атака остановилась, чем дальше продвигался Феанор, тем больше паутины было. Вскоре паутина полностью перекрывала улицы, и эльфам пришлось медленно и тяжко жечь её факелами и магией.

Но император желал увидеть корабли. Не зря же они шли сюда? Ни одного живого эльфа увидеть так и не удалось, внутри домов находили многочисленные размещённые по коконам трупы. Оставалось надеяться, что чудовища недостаточно умны для того, чтобы понять, что такое корабль.

Вскоре им удалось прорвать паутину и выйти на большую площадь, которая оставалась рядом с пристанью. Уже само количество паутины ближе к центру города намекало, что пауки прекрасно знали о своей цели, но принцепс гнал от себя эти мысли.

Ни одного корабля в Гавани не было.

Но не было и пауков. Сокрушённый, Феанор подошёл к кромке воды и посмотрел в чёрную глубину, надеясь рассмотреть там корабли, но не мог увидеть ничего. Не осталось на поверхности ни досок, ни обломков, словно корабли просто пропали.

И тут его пронзил инстинкт нолдорана, и он сделал перекат, а затем прижался к мостовой.

И сделал Феанор это очень вовремя. Он отреагировал на мельчайший блик на воде, и был прав — из воды стремительно показались несколько длинных шлангов, которые при ближайшем рассмотрении оказались головами змей. Огромных, толстых змей, которые двигались так быстро, что их едва регистрировал даже острый глаз правителя. Одна голова ударилась там, где только что был он, остальные же рванули вперёд и протаранили эльфов.

Удар был настолько силён, что часть эльфов отбросило назад прямо в паутину, которая в изобилии оставалась вокруг — не было времени сжигать её всю, и эльфы ограничились минимально достаточным проходом. И сыновья Феанора, и Саурон оказались в липкой субстанции, которая не позволяла им шевелиться. Многие, судя по всему, потеряли сознание от стремительного полёта и перегрузки.

Две головы хищно направились к паутине, видимо намереваясь употребить эльфов в пищу, но на их пути встал Феанор, начав помахивать своими мечами. Он так и не смог задеть змеиные головы, но привлёк внимание чудовища к себе.

Похоже, десяток змей исходили из единого туловища, которое понемногу показывалось из воды. Феанор прикинул и понял, что не сможет нанести удар по нему, головы были слишком быстры. Да и не было гарантии, что если нанесёт он тот удар, то сможет убить чудовище одним ударом.

Он встал, перехватил свой меч и попытался лишить монстра хотя бы одной головы.

Но гидра перешла в контратаку и Феанор понял, что сражаться одновременно с несколькими головами, которые извивались и атаковали с разных сторон — не самая хорошая его идея. Змеи двигались быстро, и хотя твёрдыми и отточенными движениями Феанор несколько раз уклонялся от их атак, наступил момент, когда три змеи окружили его и стали вдвигаться ближе, и стал приближаться момент, когда они уже были готовы вонзить ядовитые клыки.

Феанор едва успел перекатиться, но змеи были готовы к манёвру. Одна быстро перегородила путь назад, не позволяя перекатиться дальше, две других стали приближаться. Эльф понимал, что если он нанесёт удар одной из змей, то может её сразить, но откроется для атаки двух других — а даже один ядовитый зуб, который достиг бы своей цели, мог отправить Феанора в чертоги Мандоса.

А ведь нет никакой гарантии, что даже брошенный с огромной силой принцепса клинок сможет убить хотя бы одну голову. Было бы самонадеянно полагать, что выйдет сразить чудовище — и даже смертельно раненая голова могла вцепиться. Феанор слышал рассказы от охотников Оромэ про ядовитых змей, которые могут отомстить и после смерти — поэтому следовало отсечь или раздавить голову.

Феанор отбил левой рукой выпад задней головы, которая уже пристраивалась к его шее, и обреченно взглянул на небо.

Оно было полным звёзд. Феанор даже на секунду подумал, что змея уже вонзила свои клыки, яд попёр по его венам и посетил сердце, и он возвращается в Аман — бесплотным духом. Ведь в гаванях был только вечер, и до звёздного неба было ещё добрых пять часов. А спустя ещё секунду он осознал, что созвездия на небесах совсем другие, чем привычные ему. Будучи эльфом, Феанор не раз разглядывал небесный свод, и идеально знал созвездия вроде Валакирки, созданные трудолюбивыми пчёлками — Валар. Эти же звёзды были, несомненно, реальны, но не принадлежали Арде.

Сверху раздалась россыпь вспышек.

Змеи отшатнулись — свет оказался для них слишком сильным. Феанор же быстро пришёл в себя, сделал перекат назад и бросился подальше от гидры. Инстинкт подсказывал ему, что сейчас самое время бежать. Он ему подчинился.

Лишь спустя сотню метров он обернулся, чтобы убедиться, что гидра его не преследует. Но затем сразу поднял глаза на небо. Оно горело.

X. Лорд в белом

Небо было наполнено пылающими камнями, которые нисходили с небес, оставляя длинный яркий след. Феанор слышал про падающие звёзды, но если это и случалось, то обычно падала только одна звезда, от которой иногда находили обгоревший камень, напоминающий земное железо. Сейчас же падающих объектов было множество.

И эти камни летели прямо в гидру, направленные чей-то волей. Неужто Валар помогли ему?

Если это действительно они, то Император даже пообещал себе пересмотреть свой взгляд на них. В кои-то веки они помогли эльфам.

Принцепс смотрел, как глыбы поразили две головы гидры, впечатав их в землю. Чудовище задёргалось, немедленно пытаясь вернуться обратно в морскую стихию, но следующие камни ударили по основному, массивному телу. Феанор насчитал более десятка камней, которые поразили тело гидры, и та перестала шевелиться.

Спустя минуту после того, как камни перестали падать, звёздное небо вновь сменилось на обычное вечернее небо — как если бы ничего не произошло. На горизонте была видна заходящая звезда Феанора, облака лениво бродили по небосводу, и никаких вардианских звёзд, конечно, в это время ещё не было видно.

И тут Феанор услышал голос непосредственно перед собой, что вещал как бы из пустоты:

— Настоящий герой. Дейбит был прав.

Немедленно его восприятие изменилось, словно он заметил что-то, что маячило прямо в его слепой зоне — и теперь всё его существо сфокусировалось на этом объекте. Он увидел большой белый стол, за которым сидел человек. Человек был несколько прозрачным — сквозь его тело был виден обычный мир, причём если сам человек ещё был хорошо виден, то стол на некотором расстоянии от него становился всё более прозрачным и расплывался в воздухе, как редкий мираж.

Человек этот не был похож ни на одного из жителей Средиземья, которых эльф ранее видел. Местные были явно более испорченной версией эльфов — грязные, слабые, неухоженные, жившие в низкокачественных зданиях. Появившийся же из ничего незнакомец был поистине благороден. Он был облачён в тонкие белоснежные одежды, по которым проходили редкие серые линии, образовывавшие странные узор. Возраст на вид определить было непросто — можно было дать ему и двадцать пять, и на десять лет больше, но глубокие серые глаза не оставляли сомнений — на самом деле он намного старше. Феанор отметил про себя, что такие глаза были под стать настоящему богу. Его белые волосы были весьма длинны, но большая их часть была собрана в косу.

Вообще, белого в облачении незнакомца было больше всего. Выглядело это величественно и без излишеств, свойственных средиземным смертным.

— Это вы низвергли небеса? — наконец, нашёл что сказать Феанор.

— Извините за это. Здесь у вас всё ещё Эпоха Богов. Сам воздух наполнен древней маной. Я никак не смог удержаться, — говорил он спокойным, практически безразличным голосом, а выражение лица всё это время нисколько не изменилось.

— И чем я вам обязан?

— Пока ничем. Ваша судьба ещё не завершена — Феанор, не так ли? Вы и сами не согласитесь, ведь у вас тут остался народ, чудовища, всё как это бывает у героев. Но когда вы достигнете своей цели — или поймёте, в чём она состоит, я предлагаю присоединиться к нам.

— Вы — кто-то из богов Средиземья? Стихия?

— Нет. Это, технически говоря, наш первый контакт с вашим миром. Мы наблюдаем за этим миром, так как по всем параметрам он ближе всего к избавлению. Но исхода мы не знаем. Могу сказать одно — пауки — не то, о чём вам следует волноваться. И другие короли эльфов — тоже. Они не составят для вас проблем. Если пожелаете узнать правду о том, что здесь происходит — ищите первых эльфов рядом с тем местом, где они впервые появились.

— Зачем?

— Вы всё поймёте. Как говорил мой старый друг, умножая познания, умножаешь скорбь. Так что не торопитесь, принцепс. Когда вы всё поймёте, используйте этот маяк. Тогда мы встретимся снова.

Образ перед глазами Феанора стал расплываться, и не успел эльфийский князь ничего сказать, как и вовсе полностью исчез. Зато в левой руке Феанор ощутил нечто тяжёлое — серебряная, судя по виду, брошь, изображающая два пересекающихся ромба.

Феанор огляделся по сторонам. Похоже, в гаванях никого не осталось — ни врагов, ни эльфов. Отряд, с которым Феанор срочно вернулся, всё ещё был в паутине. Местные эльфы были убиты пауками и гидрой. Но и чудовищ не осталось. Гигантская туша гидры, нафаршированная камнями, лежала и не двигалась. Светило медленно заходило за горизонт, и всё накрывал сумрак.

Принцепс устало опустился на ближайший камень. Стоило освободить из паутины хотя бы Саурона и обсудить происходящее с ним. Но сначала следовало хоть немного отдохнуть. Феанор принялся разглядывать штуку, которую передал спасший его от верной смерти незнакомец. Металл был незнакомым, но казался легче и прочнее мифрила. Такой знак Феанор видел первый раз. Возможно, Саурон что-то слышал? Феанор предпочитал битвы и тренировки, а ради души бывало посещал и кузницу, в то время как Саурон весьма почитал образование и немало времени проводил в валинорской библиотеке, изучая всякие тайные знания. Если кто-то и мог знать больше, то только Валар или он.

Впрочем, чувствовал он, его пути с Валар разошлись теперь окончательно. Он выступил против Финарфина, и эти вечно идеальные боги, сидящие на своём священном острове и гордящиеся своей бесполезной для подданных чистотой, этого явно не одобрят. Но что-то подсказывало ему, что бояться этого не стоит, он и Саурон вместе смогут добиться практически всего, как только получится освободить Глаурунга. Если получится его освободить.

Феанор решил, что с этого и стоит начать — найти дракона, который со слов того странного рыцаря находился где-то у реки, рядом с паучьими гнёздами, а заодно решить вопрос пауков. Он чувствовал, что теперь решимости и сил достаточно, чтобы воодушевить эльфов и нанести решающий удар. А затем, когда ящерка окажется возвращена, перед ними не устоит ни подлый братопредатель Финарфин, ни сами Валар.

Он принесёт этим землям мир, а потом поделится знаниями, и сможет создать из Средиземья процветающую землю, которая спокойно посрамит Заокраинный Запад. Он с трудом удерживал себя от того, чтобы заснуть, памятуя что его воины ещё находятся в паутине, и хотя она не ядовитая, следовало бы их поскорее освободить.

Когда фигуры Феанора и его спутников стали гаснуть, лорд в белом сделал несколько малозаметных движений, сопрягаясь с управляющими механизмами на столе перед собою, и магические поля, отделявшие зону призыва от него самого, погасли. Заодно оказалось, что такие же, но невидимые поля, огораживали его по бокам, — из-за которых за происходящим наблюдало ещё несколько фигур.

— Очень сильный паттерн. Несомненно, он живой герой. Но как он поможет нам разрешить аномалию? Я вам всецело доверяю, но… — начал упитанный блондин в богато украшенном белом костюме.

— Замечу, что он не человек. Может ли он в принципе быть защитником Порядка Человечества? — заметил ещё один человек, мужчина в старомодной одежде с корсетом на поясе, с короткими чёрными волосами. Он смотрел на происходящее весьма бдительно, как бы оценивая его своим взором.

— У нас и так есть эльфы и феи. Это не должно стать проблемой, — продолжил блондин.

— Сможет ли он стать — зависит только от него, — вмешался лорд в белом, — но аномалия сложнее, чем нам казалось. Система Трисмегист обнаружила несколько миров, и они продолжают ветвиться, формируя нечто вроде альтернативного Порядка Человечества — на неизвестном нам Основании. Ни одна из аномалий, которые мы регистрировали ранее, так себя не вела. И, я полагаю, нам следует понять, что является Основанием и почему эти миры так упорно создаются вновь и вновь.

— Почему просто не отправить нескольких магов?

— Процедура смещения немедленно вызывает ответ со стороны мира. После этого неизбежная немедленная конфронтация, которая не оставляет время изучить мир в более… спокойной обстановке. В прошлый раз мы вообще не успели проанализировать тех, кто атаковал оперативников поля. Если же мы будем наблюдать за местным жителем, и используем его как маяк, мир не зарегистрирует нас как угрозу. Возможно, с его помощью мы сможем внедриться глубже. Лучше всего, если это будет один маг — совершить призыв изнутри будет несложно, там полноценная Эпоха Богов.

— Прикажете сообщить могильщикам?

— Пока это не требуется.

— Не говорите, что собираетесь сами…

— Вы помните, зачем была создана наша организация? Ответить на вопрос — что случилось с пришествием Эпохи Господина? Почему Основания Мира с тех пор нестабильны? Мы до сих пор этого не поняли, хотя и пережили два кризиса масштаба мультивселенной. А здесь возможно на практике увидеть, как формируется Основание. Возможно, этот мир позволит нам понять что-то и о Порядке Человечества.

— Тогда продолжаем наблюдение и приготовим квантовый гроб для смещения?

— Да. Не торопитесь. Времени ещё более чем достаточно.

Но было ещё что-то, о чём лорд не сказал своим подчинённым.

Этот герой… Феанор — был представителем Прекрасного Народа. Это было несомненно. Но в нём лорд видел одно желание — обеспечить будущее его народа. Ради этой же цели была создана и система, которой руководил сейчас лорд. А ещё он избрал звезду своим символом, так же, как лорд использовал магию Сириуса для того, чтобы достичь своих целей.

Маги весьма чтят знаки. И такие знаки не проигнорировал бы ни один маг, и тем более не проигнорировал бы один из Двенадцати Лордов. Пусть Холмс сомневается, сколько ему угодно…

XI. Тёмный лес

Феанор позволил себе отдохнуть около часа. Опустошение навалилось такое, что не хотелось ему ни отжиматься, ни выпивать — даже если бы было что, традиционная эльфийская любовь к вину всё равно в нём несколько треснула. Но он был принцепс, император — пока жив он, есть надежда у Империи Нолдор, так что всё же он поднялся и принялся извлекать поражённых эльфов из паутины.

Большинство их даже оставалось в сознании и внимательно смотрело на своего господаря. Паутина в каком-то смысле спасла их, смягчив удар, если бы они с большим ускорением ударились в постройки и мостовую, то могли бы и погибнуть.

Первым делом Феанор извлёк из паутины своих сыновей и Саурона, которые быстро пришли в себя и принялись помогать принцепсу. Паутина была мерзкой. Спустя час в ней извлечь запутанного эльфа было очень тяжело, и Феанор уже и пожалел, что проявил слабость и после сражения позволил себе отдохнуть. Но пребывание в паутине не угрожало прямо жизни эльфа, так что переживал он не слишком сильно. Особенно помогал ему Маэдрос, — нет, Маитимо. Феанор осознал, что его выверенным благородным движениям и преданности Первому Дому подходило именно имя Маитимо.

Наконец высокопоставленные эльфы собрались на совет, который вёл разгневанный Император.

— У нас нет выбора. Даю вам два дня на то, чтобы исторгнуть из себя усталость. Затем мы должны немедленно направляться на Восток, к рекам. Где-то там находится Глаурунг, и если мы его найдём, всё было не напрасно.

— Ваше Величество, мы изучили следы пауков, — сказал Норэмэлдо, который на правах понтифика теперь всегда присутствовал на совете, — они пришли с Востока.

— Вероятно, обошли лес — в нём пауков мы не обнаруживали. Значит, главное гнездо может быть где угодно — и на Востоке, и на Севере. Но нам надо найти дракона. Поэтому мы отправимся прямо через лес на Восток. Все.

— Ты уверен, бать? — спросил Маитимо, — они могли прийти и с Таргелиона, и с Лосланна. Да даже прямо под Дориатом, рядом с холмами, мы наблюдали пауков.

— Сначала мы найдём дракона. Затем пауки, и всё остальное. Иначе нас просто возьмут числом. С каждым сражением наша армия редеет, а пауки наверняка плодятся как не в себя, пока мы тут разговариваем.

Всё же слова Императора есть слова Императора, и спорить с ним не пристало.

Два дня прошли быстро.

Эльфы отдохнули телом, но совершенно не отдохнули духом. Будущее наваливалось тяжкой неопределённостью. Кораблей больше не было, и построить новые быстро бы не получилось. Немало эльфов полегло от подлой атаки Третьего Дома, ещё больше погибло во время сражения с пауками. И всё было зря. Гавани были разрушены и непригодны для жизни, строить их пришлось бы с нуля.

Но справедливый огонь доброй веры Феанора передавался и его соратникам, и до конца в уныние они так и не впали. Их Император только что необъяснимым образом победил огромную гидру — это восприняли как знамение, что сами небеса, сам мир на стороне Феанора. Вероятно, следовало не ставить под сомнения его приказы, а направляться на Восток — и дракон действительно найдётся там.

И вот эльфы добрались до окраин леса. Феанор счёл, что по лесу эльфам гораздо удобнее передвигаться, а кроме того мощные деревья окажутся естественной защитой и не позволят за ними наблюдать. А с другой стороны гигантский лес выходит прямо к рекам и позволит найти то место, где удерживается Глаурунг.

Странствовать по лесу организованной колонной было довольно тяжело — иногда попадались мощные заросли, и войску приходилось перемещаться по веткам и кронам деревьев, как лесные собратья. Но эльфы не были бы эльфами, если бы не умели этого делать.

Однако ближе к вечеру эльфы отряд Феанор понял, что и с лесом что-то не то.

Первым на происходящее обратил внимание мудрый Саурон, заметивший на засохших ветках деревьев что-то серое.

— Паутина!

Эльфы остановились и пригляделись. И, осмотревшись по сторонам, заметили, что верхушки деревьев уже давно были покрыты паутиной, который закрывала небо. Странно, что до этого они её не замечали, полагая естественной частью пейзажа. Паутина проявлялась и эльфы заметили, что она была и там, откуда они только что пришли — они перешагивали сквозь неё, но не замечали.

— Чёрная магия… — мрачно заметил Феанор, — но мою священную Звезду Феанора не способна исказить никакая магия. Карантир, составь карты неба, и направь нас строго на Восток, ориентируясь на моё светило. Так никакие иллюзии не собьют нас с толку.

Лес был колоссальным и спустя какое-то время стало темнеть. Идти вперёд в темноте без ориентиров не было никакого смысла. Здравый смысл кричал о том, что следовало бы предать заражённый лес огню, но император не мог отдать приказ — он был эльфом, а для эльфа смерть каждого дерева была страшной трагедией. Для постройки своих зданий эльфы использовали только засохшие деревья, из-за чего бывало строительство шло сильно медленнее, чем могло бы. А ведь ещё были лесные животные, трава и грибы, которые эльфы также весьма ценили и не стали бы подвергать эти добрые жизни опасности.

Отдав такой приказ, Феанор просто перестал бы быть эльфом.

Оставалось только найти место, где было как можно больше мёртвых деревьев, развести там контролируемые костры и встать лагерем. Жаль, у них совсем не было времени почтить память павших деревьев.

Быстро эльфы организовали лагерь. Всё же нолдор были величайшими из перворождённых, и могли прекрасно существовать как в городских, так и в диких условиях. Десятники быстро передавали команды, а обеспечивающие контроль границ сыновья Феанора давали команды на периферии, где был наибольший шанс разлада. Из костров был построен своего рода круг, а эльфы внутри него приготовились переждать ночь.

Спали они по несколько часов, чтобы постоянно бодрствовало как можно большее количество эльфов. Это была продуманная стратегия. Как и ожидалось, вскоре полезли пауки, которые нападали с нескольких сторон.

Но пауков было на удивление мало. Всё вокруг было исполнено паутиной, которой было просто чрезмерное количество, но самих тварей — за всю ночь напало несколько десятков.

— Быть может, все пауки из леса атаковали Гавани, — заметил Куруфин.

— Если так, хорошо. Тогда и у реки их будет немного, — сказал Феанор.

Разговаривали эльфы немногосложно и уныло. Сказывалось отсутствие Маглора Нового Богослова, который мог спокойно приподнять настроение — и не только его — своей игрой на множестве музыкальных инструментов вместе с пением.

Лишь мощная фигура Императора, и казалось даже в проявленном мире исходящий от него добрый золотой свет, удерживали эльфов от того, чтобы сложить оружие и сдаться на волю энтропии. Он был спасителем, воплощённым в теле, не каким-то там сказочным вымыслом, а настоящим мессиром и лордом. Его идеальный профиль, его мужественная челюсть, длинные чёрные волосы и искусные доспехи — такого лидера нельзя было подвести.

Да и звезда Первого Дома, которая всходила над миром каждый день, напоминала про верность принцепсу.

Мысли же самого Феанора витали совсем в иных эмпиреях. Он вспоминал про дроны — и думал, что для разведки они бы тоже подошли. Но как сделать так, чтобы дрон действовал как бы независимо от эльфа, и тому не приходилось бы постоянно смотреть на него, чтобы управлять? Он вспомнил про старый проект видящих камней, который он забросил, занявшись созданием светила. Возможно, магию можно как-то совместить.

На следующий день эльфы продолжили путь.

Паутины становилось меньше — похоже, больше всего её было в центре леса. Иногда попадались мёртвые пауки, видимо, умершие от хищников или в силу естественных причин. Живых пауков им уже не встречалось.

Наконец авангард эльфийской армии оказался на краю леса. Уже хорошо видна была большая и толстая река Гелион, которая текла вертикально по всему континенту. В неё впадали и реки поменьше — чуть ниже по течению находился искомый принцепсом Дуэлвен.

— Слава Господу! — разродились счастьем многие эльфы, поняв, что жуткий лес закончился.

Саурон радостно приосанился, глядя на нолдор. Он знал, что Господом и одновременно его первым жрецом здесь является он, и хотя он шёл наравне со всеми, эльфы уже начинают связывать свои успехи с его присутствием.

Феанор тоже это заметил и ухмыльнулся.

Ничего, малыш. Я сделаю из тебя не просто бога нолдор, но бога всего Средиземья. И ты станешь краеугольным камнем, о который споткнутся и сами Валар. На тебе я воздвигну здание, которое не одолеет и Эру.

XII. Паучьи недра

Оказаться вне паучьего леса оказалось на удивление приятно. Боевой дух эльфов возрос многократно, даже в отсутствие Маглора они стали напевать песни и постукивать своими ногами в такт. И сам Феанор приободрился, когда увидел свет и нормальную природу. И при этом вокруг не было ни единого следа пауков. Уже даже появилась надежда, что и правда вся паучья армада погибла в Гаванях. Надо найти дракона…

Но ещё более удивительным оказался довольно большой город, который эльфы заметили на другом берегу реки. И, похоже, он был весьма населённым — из него исходил сильный дым, кукарекала какая-то домашняя птица.

— Надеюсь, не очередная ловушка и не иллюзия, — заметил Маэдрос. Нет, Маитимо. Теперь только Маитимо.

— Быть может, Глаурунг где-то рядом. И чудовища боятся приближаться, так что здесь могут жить люди или эльфы. Я считаю, надо посетить этот город и расспросить местных. Отправлюсь я, Саурон и Карантир, остальные встаньте лагерем и ждите нас.

Эльфы подчинились и постарались разместиться на краю леса, чтобы их не было видно слишком хорошо. Теперь уже не было так страшно оставаться в лесу — ведь было хорошо видно, где его край, да и пауков так близко к живому поселению много быть не могло. Эльфы принялись развешиваться на деревьях и готовиться к отдыху.

Принцепс и его спутники же нацепили плащи, под которыми их величественная броня не была видна, и направились к поселению. Через реку был переброшен весьма большой мост, что было очень кстати, так как река Гелион отличалась толщиной. По нему удалось пройти дальше, в город, который практически не охранялся — были какие-то вооружённые алебардами стражи, но они на путников даже и не посмотрели.

Оказалось, что жили здесь в основном люди, но также имелось и некоторое количество гномов, занимавшихся разработками рудников. И тут герои вышли на след, который они так ждали — эти малыши работали в местных шахтах, но несколько месяцев назад там завелось множество пауков.

Первым делом Феанор осмотрел все вывески и дома на предмет известных ему символов, и даже разочаровался, ничего не обнаружив. Что ж, отдых потом.

Довольно быстро, проплатив где надо золотыми монетами, а где надо применив дар убеждения и осанвэ, Феанор смог войти в дом одного из гномиков — они жили как бы параллельно с обычным городом, в своеобразном норном городе. Жили они под землёй, под обычными зданиями, и высокорослому эльфу пришлось сильно нагнуться, чтобы войти в подземное жилище. Саурон с Карантиром остались снаружи и принялись наблюдать за вяло летающими над поселением серыми гусями.

Феанор же принялся допрашивать старого гнома, который с явным неодобрением на него глядел:

— Мы — странствующие борцы с чудовищами, ваша пещерность, и нас интересуют пауки в шахтах.

— Сколько стоит? — немедленно перешёл к делу пожилой гномик. Его суровое бородатое лицо смотрело на Феанора без всякой тени насмешки. Он говорил всерьёз.

— Мы уничтожим пауков, но нам нужна информация.

— Вот как, но зачем-то вам это надо? Не надо тут этих сказочек про добрых защитников всего живого, ладно?

— Говорят, недалеко живёт дракон. Это так?

— А! Хотите его завалить и продать потом шкуру? Говоря, у эльфов Дориата чешуя дракона очень ценится.

— Вроде того… — решил не спорить с бородатым коротышкой Феанор. Гномы были весьма прагматичны и ценили только деньги. Из-за этого с эльфами у них регулярно случались стычки.

— Был тут дракон. Пронёсся как молния, ночью. Только мы его и видели. Направился в сторону заброшенных шахт. Большой, золотой, бескрылый — словно червяк, но бронированный. Долго мы потом боялись в ту сторону ходить. А потом приползи пауки. Ящер ли их привлёк, или что. Они там ползали, гнездились, но на нас не нападали. А несколько дней назад десятки тысяч пауков направились строго на Запад. Мы все по домам попрятались, люди тоже, но они на наш город даже не посмотрели. Ползли, ползли и ползли. Так что пауков в шахтах осталось, думаю, мало.

— Десятки тысяч? — уточнил принцепс.

Он вспомнил количество пауков в разрушенных Гаванях и подумал, что мертвых пауков там было от силы две-три тысячи. Никто не стал вести учёта членистоногих трупов, их и касаться то было противно — и восстанавливать Гавани было сочтено бессмысленным — но десятков тысяч пауков там не было. Куда же они направились? Снова в Аман, по морю, как первая волна, которая и привела нолдор в Средиземье?

— Именно. У нас молодой гномик ноги сломал, работать не мог. Сидел у окна и считал. Говорит, тысяч пять мимо точно прошло. А ведь они в несколько рядов ползли. Значит, было их ещё больше. Жирные, толстые, некоторые были с двухэтажный дом.

— Благодарю вас, почтенный Калдор.

Феанор отдал гному десяток золотых, сочтя информацию весьма ценной, пообещал обеспечить безопасность шахт, и на глазах удивлённого гнома покинул его нору. Тот лишь качал головой — и правда что ли, великий и благодатный герой? Не только не взял денег, так ещё и сам заплатил…

А император эльфов не терял времени даром и немедленно повелел Карантиру привести два десятка преторианцев, из нового набора, и немедленно отправился в шахты вместе с Сауроном, сказав, что подождёт их там. Дракон был совсем близко. А с пауками, тем более высокими, которых в Гаванях не было — и куда только они отправились — разберутся потом.

Шахты были основательно пропаутинены, но самих пауков не было. Феанор приказал отряду соблюдать максимальную осторожность и они начали своё продвижение по шахтам. Но и внутри, похоже, никаких чудовищ не было, хотя расслабляться было нельзя. Что, если пауков тут и правда нет, но внезапно вылезет какая-нибудь гидра, как в гаванях?

Хотя отряд и углубился довольно глубоко, так что даже обычные факелы уже практически не работали, спасал лишь Саурон, который освещал путь магией. Преторианцы плелись сзади и прикрывали тыл, но в условиях довольно тесного туннеля им было тяжко одновременно следовать за господарями и сохранять бдительность. Казалось, в них и вовсе нет смысла — кто тут может напасть?

Однако вскоре пещера значительно расширилась и Феанор вышел на большую площадку, рядом с которой обрывалась гигантская пропасть, дна которой не было видно. Дальнейший путь спускался вниз по краю пропасти, которая постепенно сужалась — видно было, что гномы здесь добывали что-то важное, и выдалбливали путь вниз в формате своеобразной воронки.

Феанор начал спускаться вниз. Вокруг был древний камень, на котором, как и на стенах воронки было огромное количество паутины. Похоже, здесь было логово, из которого десятки тысяч пауков отправились в свой мрачный поход.

Император стал спускаться вниз, и внезапно под его ногами стал рушиться камень.

— Назад! — успел выкрикнуть он и свалился в пропасть.

Великий принцепс падал, и падение оказалось достаточно долгим. Он уже ожидал, что спустя несколько секунд, на крайняк — пару десятков — его тело обрушится на дно шахты, на камни, или на минералы, и его дух отлетит в Мандос, конвоируемый духами Намо, которые немедленно подлетят на запах мертвечины, но он всё падал и падал.

Затем он заметил, что над ним падает кто-то ещё и понял, что это Саурон, который видимо сразу же спрыгнул и теперь магией замедлял время, а вместе с ним и падение. Саурон был весьма сосредоточен, хотя сильный ветер потрепал его одежду и сорвал с него штаны, так что стал виден его питоша, который под действием гравитации — или не только — был призывно направлен вниз — прямо на Феанора. Он развевался как флаг. Это придало Феанору надежды. Он стал ждать. Жди и надейся, как говорили величайшие из нолдор.

Магия действовала, и вскоре принцепс словно парил в воздухе, медленно спускаясь на дно шахты. Оно всё было в острых камнях и сомнений не было — если бы падение состоялось обычным образом, он бы уже был мёртв, а подлые духи повелителя залов мёртвых крутили его душу.

Наконец он приземлился, а рядом опустился Саурон.

— Всё в порядке, главк? — спросил мощный рыжий чародей.

— Не забудь напомнить, чтобы по возвращении выдал тебе ещё несколько званий, — отвечал Феанор. Маг действительно сработал очень оперативно и смог предотвратить весьма вероятную смерть Императора. Такой подвиг следовало вознаградить, — надо выбираться.

Он заметил, что со дна пропасти куда-то шёл довольно просторный тоннель и направился туда. Саурон следовал за ним, а сам Феанор двигался медленно и наготове держал свой большой меч, готовый вонзить его во врага.

Тоннель был длинным, и в нём почти не было освещения. Слегка мерцали лишь грибы, росшие на потолке, и Феанор попросил чародея не создавать магический свет. Он опасался, что где-то здесь пребывает паучиха Унголиант — кто ещё, как не она, могла породить и отправить такие орды пауков? Он усилил своё чутье нолдорана, готовый среагировать на малейший квант движения. Но двигались только они с Сауроном.

И вот они оказались в большой просторной пещере. Под ногами Феанор заметил множество остатков яиц — именно из них вышли пауки, которые затем направились в Гавани и перебили там всех эльфов.

— Зажги свет, парень, — наконец сказал он. У дальнего края пещеры лежало нечто массивное, но оно не шевелилось, и Феанор уже успокоился — это была не гидра. Но всё же очертания были какими-то странными.

Саурон организовал свет, и Феанор вскорости смог разглядеть. Это были покрытые паутиной кости, внутри которых находились тысячи и тысячи яиц. Точнее, остатков яиц — это была колоссальная кладка. Эльф подошёл и стал рассматривать кости — прочные, толстые, древние. Затем он стал обходить останки и заметил на костях чешуйки — золотые чешуйки, которые были ему хорошо знакомы.

Это были останки Глаурунга. Пауки и правда опутали дракона сетями, а затем использовали его тело как источник тепла для того, чтобы породить немыслимые орды тварей. Вероятно, помимо тепла они подпитывались и магической энергией дракона, полностью пустив его на топливо.

Теперь стало понятно, откуда было настолько много пауков. Мелкие твари поглощали силу Глаурунга, которая была действительно колоссальной, и за счёт этого Унголиант смогла за короткое время произвести огромное воинство.

Так погибли все надежды Феанора на то, что он сможет найти дракона. Ящерица решила уползти в Средиземье, и нашла там свою смерть. Его экспедиция не имела смысла с самого начала. И ведь не удалось найти и убить Унголиант — она была здесь, она оплела сетями ящера, но затем покинула эту шахту.

— Поднимаемся, — кратко гавкнул Феанор, не оставляя время для раздумий.

XIII. Восток

Для подъёма не понадобилось и магии Саурона — тоннель вёл наверх, в одно из побочных ответвлений шахты. И это пришлось кстати, так как Феанор не был уверен, что Саурон в принципе в состоянии поднять его наверх магией, а карабкаться по паутине совершенно не хотелось. Липкая паутина вызывала отвращение у всеблагого эльфа.

Сейчас принцепс был разозлён, как никогда ранее, но одновременно в нём пробудился невиданный ранее боевой дух. Таким боевым духом обладали восточные воины, которые странствовали без хозяина. Они рисковали жизнью как никто другой, а их боевым навыкам не было равных. Говорили, что быстрыми движениями своего меча они были в состоянии заблокировать и отразить даже эльфийские стрелы. Но главное было то, что они могли найти выход из любой ситуации — один из них, как гласила легенда, победил противника с использованием весла от лодки.

Оказавшись на поверхности и снова вдохнув добрый воздух свободы, Феанор направился к своим войскам и сказал, что будет держать речь. Он всё ещё оставался в своём маскировочном плаще, но все вокруг ощущали его властность и чувствовали, что владыка в гневе. Ведь это Император придаёт силы своим регалиям, а не наоборот.

Эльфы построились в ряды перед лидером, его сыновья стали махать флагами Империи Нолдор.

— Мои нолдор. Мои сильные, лучшие эльфы. Как ваш Император, как миродержатель и властелин, я стою перед вами. И сегодня во мне бродят мрачные мысли. Я вынужден сообщить вам печальные известия, — тут Феанор вспомнил, что рядом нет Маглора, который в связи с ранением так и остался в Финвэтронде. Сейчас бы подошёл какой-нибудь яростный набив в барабан или схожая мелодия, чтобы ввести слушателей в транс, одновременно с боевой бардовской песней.

Эльфы загудели и подняли мечи, показывая, что они чтят своего правителя. Феанор же собрался с мыслями, пока делал вид, что купается во внимании, и выдал продолжение речи:

— Глаурунг пал. Подлые пауки, обладающие чрезмерным количеством лап — восемью, подлые отвратительные, тонколапчатые извращения природы родом из Пустоты. Да, таковы пауки. Они лишили жизни благородного дракона, пожрали его тело и сделали инкубатор из его души. Это трагедия, братья мои в Сауроне. Но вы понимаете, что это значит для эльфов? Что это значит для каждого из Первого Дома?

— Бай же нам, Феаноре, присный во веки веков! — в экзальтации выкрикнул Норэмэлдо, стоящий рядом с Маитимо.

— Теперь никто из нас не вернётся из чертогов Мандоса, если погибнет в битве. Без Глаурунга высвобождение невозможно — Намо предвзят. Теперь каждый из нас смертен, и если холод смерти коснётся его — он не увидит мира уже никогда. Мы обязаны сделать всё, чтобы выжить. Чтобы сильный свет Первого Дома не исчез с этой планеты — иначе Мелькор будет хохотать в Пустоте, видя наше падение. Мы обязаны восстать. Мы обязаны разродиться новыми эльфами, мы обязаны выжить и построить настоящее государство. И я, Император, сделаю всё, чтобы мир и будущее принадлежали Первому Дому.

— Слава Императору! Саурон благодатный, храни нас! — раздались многочисленные крики.

— И мы не сдадимся. Первый Дом может погибнуть, ибо всё в мире пройдёт. Всё в мире можно назвать суетой, если выбрать достаточно большой срок. Это правда, и как благородный господарь мира, я не могу это отрицать. Во мне бурлит знание. Но этот день наступит не сегодня! Первый Дом ещё слишком прочен, чтобы вот так сдаться из-за отсутствия дракона! Мы обязаны создать мощное королевство! Сила и мощь, братья! Сила и мощь! Мы возродим Финвэтронд. Мы построим там Мифриловый трон, и я воссяду, и сидящий на нём будет володеть Средиземьем.

— Феанор! Великий Феанор! Царствуй нами во веки веков.

И сыновья Феанора сложили с голов венцы и упали на колени перед принцепсом, и сказали:

— Слава тебе, Отец!

Экзальтация достигла максимума, эльфы принялись прыгать, бить мечами о мечи, издавая громкий звон, отжиматься. Некоторые эльфы сбрасывали верхнюю одежду, другие брали одежду и доспехи этих эльфов и начинали ими кидаться.

Феанор смотрел на всю эту вакханалию, и порадовался. Эльфы были с ним. Народ и Император были едины. Он был истинным Высоким Императором Эльфов. Вера вновь поселилась в нём и надежда осветила его чело, и понял он — Первый Дом несокрушим.

Когда наступила поздняя ночь и большая часть эльфов отправилась ко сну, Феанор, Маитимо, Саурон и Келегорм с Куруфином держали совет.

— Боевой дух высок как никогда. Карантир отведёт эльфов назад, в Финвэтронд, и они сделают из этой крепости неприступную твердыню. Куруфин же примет мои одежды и будет исполнять роль императора.

— У тебя что-то ещё на душе, не так ли, братан? — спросил великий понтифик Саурон.

— Мы отправимся на восток. К озёрам пробуждения. Этот рыцарь в Дориате предупреждал туда не идти, а следовательно там находится нечто для нас важное. Куруфин будет изображать меня, сделает вид, что нолдор зализывают раны. Маитимо же станет его могучей правой рукой, как бы моей. А мы втроем проверим восток Белерианда. Сейчас важна каждая зацепка, каждый источник силы, который Первый Дом может получить.

— Втроём?

— Да. Келегорм отправится со мной. Ты же всё это время занимался мелочью вроде снабжения и даже во время советов молчал, не так ли? Пора и тебе принять в себя опыт, который понадобится нам всем. Если с нами будет армия, нас заметят с воздуха и дориатеры могут предпринять какую-нибудь глупость. Троих же легко прикроет Саурон могучим магическим плащом, достойным Первого Дома.

На том и порешили, напоследок час поотжимавшись, в чём из интереса поучаствовал даже Саурон, который был воплощён посредством фана и не нуждался в поддержании физической формы, которая у эльфов грозила располнеть от питания жареным кабаном и оленем.

Затем разошлись. Трое набросили на себя маскировочные плащи и, не тратя время зря, направились на Восток, держась поначалу реки. Однако горную цепь было так легко не пересечь, и дальше им потребовалось направиться вниз, где, как они знали по карте, горы заканчивались — в том месте, где из крайней горы вытекала река Адурант.

На деле же они вскоре обнаружили, что карту им в местном городе продали некачественную — похоже, никто и не думал идти так далеко на Восток. Горная цепь не думала заканчиваться у реки Адурант, и странникам пришлось спускаться вниз. На один этот спуск ушла неделя, но Феанор приказал не думать больше ни о чём и не сомневаться, зная, что стоит начать размышлять — и они никуда не дойдут.

По счастью, рядом с побережьем, где и заканчивались горы, нашлось немало коней, которые хорошо приняли эльфов. Они поскакали на конях сиих на восток, строго на восток — и уже скоро по пути их появилось множество густых лесов. Феанор отметил, что следует бы запомнить это место, чтобы снабдить конями всю армию.

— Неплохо разрослись. И это только пятая часть пути до вод пробуждения. Дальше на конях не пройдёшь, — сказал Феанор.

— А ты уверен, что нам надо к тем водам? Спустя столько времени даже авари, надо полагать, расселились по другим землям, — спросил Келегорм.

— Это единственное место, о котором я помню. Да и о чём ещё мог говорить рыцарь, как не о том же, что говорил маг? Не посещать эти пустые леса?

Они отпустили коней и направились дальше.

Леса действительно были практически пустыми. Животных и птиц было в достатке, так что когда эльфы захотели набить желудки, было достаточно пристрелить и пожарить несколько, но вот никаких следов цивилизации и близко не было. Нет, люди пробудились не так давно, поэтому было понятно, что они ещё не успели распространиться по Средиземью, но вот отсутствие эльфов удивляло. Но при этом было и совершенно явственное отсутствие любых тёмных духов и сил — это были изначальные леса, не осквернённые ещё ничьим присутствием.

Вскоре пошёл сильный ливень — первый раз за всё пребывание эльфов в Средиземье. Мрак застил небеса, дождь был сильным, и на ночь пришлось занять берью медлогу, которую удалось найти за счёт характерного следа в незримом мире. Сюда бер притаскивал и пожирал свою добычу. Разводить огонь внутри побоялись — можно было и задохнуться, ведь ночью эльфы забывали, что им не нужно настолько часто дышать, как людям.

Ночью Феанору снова приснилось что-то странное, что-то не от мира сего.

Но в этот раз он не видел мёртвый остров и жуткое рогатое существо. Он оказался в пустом коридоре. Стены были сделаны из твёрдого белого материала, который принцепс не знал. Коридор был довольно длинным и закруглялся, и Феанор пошёл вперёд, но вскоре понял, что ходит по кругу.

Вдруг за спиной что-то зашипело и он увидел, как часть стены отъехала в сторону. Оттуда вышел полноватый мужчина в хорошем костюме, который прошёл мимо, даже не обратив внимание на Феанора. Он его не видел.

Тогда Феанор направился туда, где открывался проход, и прошёл сквозь стену, как дух.

Внутри находилось несколько человек. Это были люди, причём не самого мощного телосложения — похоже, часть из них даже не тренировалась. Они стояли спиной и изучали что-то, что светилось синим в воздухе прямо перед ними. Феанор не смог понять, но подумал, что это должна быть какая-то магия. Одним из них был мужчина в белом, который уничтожил гидру своей магией. Остальных он не знал, но все они одевались явно не так, как это было принято в Арде. Феанор стал было подходить поближе, как один из стоявших резко обернулся, и прямо на Феанора воззрели фиолетовые глаза. Это был тот человек, который являлся ему во время видений на мёртвом острове.

На следующий день дождь закончился.

Спустя пару дней путешествий по лесам они впервые наткнулись на признаки жизни. На землях были едва видимые, эльфийские, следы. Самих эльфов рядом не было видно, но прекрасное чутьё Феанора вместе с магией Саурона смогли обнаружить направление, откуда эти эльфы пришли. И правда — спустя несколько часов они обнаружили поселение, в котором жили эльфы.

Эти эльфы возводили довольно простые и примитивные дома прямо на деревьях.

Они оказались дружелюбными, хотя внимательно проинспектировали уши Феанора, убеждаясь что он является эльфом. Но потом с радостью приняли нолдорана, который не стал, во избежание дипломатических казусов, представляться, и назвал себя паломником к водам пробуждения. На это авари отреагировали с удивлением:

— Вы из Амана, сударь? — спросил эльф средних лет по имени Курукукэль, — воды пробуждения высохли.

— Высохли? — переспросил он, не веря.

— Да, когда над землёй взошло новое светило. Эльфы давно покинули те края. Кто-то переселился в великий Зелёный Лес, кто-то направился западнее, но не дальше Синих Гор. Возможно, там поселились люди, но нам это неведомо. Точно не гномы — они предпочитают жить рядом с горами. Им нравится подалбливать киркой горные породы и извлекать из них минералы, строить тоннели. А никаких залежей под озером быть не могло.

— Да уж… Эта земля совсем оставлена. И Эру, надо полагать, давно не смотрела сюда…

— Как вы сказали, почтенный эльф?

— А что не так? — не понял Феанор.

— Эру — совершенно точно мужчина.

— Расскажите нам подробнее.

— Неужели вы в Амане его не видели? — удивился Курукукэль.

— Нет, бро. Даже валар и те редко появлялись среди нас. Расскажи, мне всегда было интересно…

— Как считают многие, если эльфы и встречали Эру, то он являлся в виде Голоса, который шёл словно бы из ниоткуда. Но только авари помнят, что он несколько раз ходил среди нас лично.

— И как он выглядел? — нетерпеливо спросил Император. Он чувствовал, что близок к пониманию, к разгадке.

— Большая человеческая фигура, метров в сто. Вертикальные рога, состоящие из света, которые торчали вверх — ни у одного зверя таких нет. И змейка между ног у него точно была. Довольно умеренных размеров, если смотреть на пропорции.

— Величественная, должно быть, фигура, — ответствовал Феанор, стараясь не выдать волнения.

Но он понял. Он понял, кого видел в своих снах. И понял, почему Эру настолько безразличен к своим творениям. И правда, разве оставила бы Великая Мать своих детей, позволила бы Мелькору кошмарить эльфов и людей? Эру был этим духом песка, которого он видел. Завистливым и ревнивым духом, который некогда был подчинённым, и украл место своего господина. И он точно не отсёк свой змей, а сохранил его… А значит, если обвинить Эру во лжи, можно низвергнуть его, ведь солгавший однажды может лгать и во всём остальном.

Мысли бороздили просторы феанорова разума на околосветовой скорости. Это был настоящий катарсис.

XIV. В дальних краях

В Валиноре же наступил застой.

После того, как большая часть нолдор отплыла в Средиземье, а из их высшего руководства остался только Финголфин, который решил отречься от престола и остаться в роли простого советника, обычный день можно было описать одной фразой — снова ничего не произошло. Впрочем, типичный рай — и почему только люди так мечтают про его наступление? Не понимают, что ли, что такое стагнация на самом деле?

Финарфин отплыл в Средиземье, большинство тэлери отъехали в залы Мандоса, в то время как ваниар бренчали на своих инструментах и пели славу валар, так как не умели ни работать руками, не принимать какие-то решения.

Спустя некоторое время после отплытия эльфов со стороны моря снова напали пауки — на этот раз их было намного больше, под десяток тысяч, и в их числе были и особо крупные особи, которые достигали высотой под пять метров. Что было особенно противно, лапы этих огромных пауков были не толстыми и мохнатыми, а тонкими и исполненными острыми углами.

Но на этот раз не было нолдор и не было бдительных воинов, которые бы вовремя их заметили.

Некоторые пауки пытались атаковать Светило и Сильмариллы, но не смогли приблизиться к ним. Свет Первого Дома жёг так сильно, что некоторые пауки пытались прыгать в том направлении, получали чудовищный урон и падали, извиваясь в судорогах.

Пауки ворвались в города ваниар прежде, чем была поднята тревога. Большое их количество даже направилось на священную гору, где заседали Валар, но даже один Манвэ легко раскидал большинство их порывами холодного, злого ветра. Когда битва закончилась, оказалось, что три четверти всех живших в Амане эльфов погибли — спаслись лишь те, что жили далеко на севере и юге.

Но и это ничего принципиально не изменило. Отсутствия ваниар никто не заметил. Славословие не особенно нужно богам — они зачастую о нём и не знают, отфильтровывая как белый шум. Нужно оно самим смертным, чтобы укрепляться в своей вере и не пошатнуться в ней. Чтобы вера порождала Порядок.

Хуже всего было то, как это перенёс Финголфин. Ещё недавно он хотел соревноваться со старшим братом и воцариться в качестве нолдорана, но увидев последствия посещения Финарфином Альквалондэ отказался и от позиции советника и отправился в предгорья, где установил несколько ульев и стал там жить в качестве скромного заклинателя мёда.

Пока Валинор медленно дичал, и растения начинали покрывать улицы когда-то эльфийские города. Природа благородна — ей нет дела до войн смертных и эльфов, которые ради сиюминутной выгоды готовы выдолбить друг друга, а потом всё равно дать дубу. Стоит уйти им, как она неизменно берёт своё — и там, где стояли города, вскоре растут красивые деревья, цветы, а их корни медленно дробят камень.

На вершине священной горы собрались валар, чтобы обсудить происходящее последних дней. Слово держал Манвэ.

— Нам надо что-то сказать. Но от Эру пришёл прямой запрет говорить о призыве защитника. И, полагаю, про Финарфина тоже не стоит говорить. К тэлери всё равно никто не ходил. Никто не заметит их отсутствия.

— Ты так спокоен, Король Веков, — разразился громом Аулэ, — клянусь, если бы это сделал Феанор, ты бы…

— Всё должно идти согласно высоким чертежам, и они известны только мне, и отчасти Намо, кузнец. Если бы Феанор был готов свершить предначертанное, его бы следовало подтолкнуть и разогреть проклятием. Финарфину это не требуется — он и так сделает всё, что нужно. Но мы на всякий случай снабдили его, и пару его детей особыми благословениями и айнурской силой, ведь подозреваю я, что Саурон будет на стороне Феанора.

— Почему вас так волнует Феанор?

— У него непомерные амбиции. Если не подстрелить его на взлёте — он превзойдёт и Валинор. Мы станем не нужны. Старые чертежи можно будет выбрасывать в помойку — Феанор нарисует новые, и что самое обидное — куда лучшие. Мы не можем этого позволить. Замысел должен быть сохранён.

Праотец Орлов помолчал, а потом сказал:

— Но даже не Саурон сейчас волнует меня, хотя во всех вариантах будущего, что может свершиться, и что уже не может, он становился источником великого изменения мира. И хотя пока что, насколько мне известно, он позабыл про постоянное кование, будучи увлечённым идеями Феанора, как только наступит мирное время, он немедленно в сядет в кузницу или построит её, если оной каким-то чудом ещё нет, и начнёт ковать. Но даже не об этом сейчас глаголит моя властная речь. В Средиземье случилось ещё что-то. Намо. Немедленно вещай. Вещай, ворона ты старая! — гневно изрёк Манвэ, заметив что судья мёртвых, похоже, задремал.

— На Феанора и его отряд напали пауки. Большая часть пауков отправилась по морю в Валинор, к нам, но некоторые остались в Гаванях, чтобы свить там гнездо и иссушить мёртвых эльфов, выпив их души — полезный материал для творения новой жизни. Не просто так Моргот полностью убил Финвэ, не оставив даже души — из неё он сотворил новых, чудовищных воинов, не завязанных на его волю.

— Думаю, пауки точно не представили для него опасности, — отметил Аулэ.

— Несомненно, но наблюдать туда было отправлено морское чудовище Ульмо. Младший майа Таннин, который занимался отправлением суда богов — рыбаки такое любят, сбросить кого-то в море и понаблюдать, выживет ли или будет пожран. А змейке всё это время взвешивать того на весах и искать, лёгкий он или нет. И решение надо принимать быстро, а то уплывёт. Так, Ульмо?

— Он не жаловался, кушал довольно хорошо, — отозвался владыка морей, смущённо глядя в пол.

— Конечно, ведь те весы были несколько неточные. Не будем об этом. Даже Саурон испытал бы проблемы, сражаясь с ним в море, ведь фактически он использовал три четверти силы самого Ульмо. Но тут что-то случилось. Фрагмент пространства был словно закрыт от незримого мира, и от нас, и перестал существовать. Длилось это несколько секунд, но за них нашего морского друга убили. Полностью, вместе с душой.

— Что это было?

— Мы не знаем. Но есть основания считать, что Феанор мог получить какое-то послание. Наши птицы порхали над местностью после того, как битва завершилась — эльф был весьма потрясён и смотрел впереди себя так, словно только что увидел нечто…

— Защитник, который был призван, разберётся с этим феноменом? — встал вопрос Варды.

— Не стоит на него рассчитывать. Он полностью непредвзят, и стремится минимизировать количество жертв среди жителей этого мира. Заниматься теневыми играми или вести военные кампании он не станет. Он нужен на тот случай, если Феанор или Финарфин подвергнут угрозе само основание Арды, — ответил Манвэ.

— Даже если ты отдашь приказ?

— Он был призван лично Эру, и Эру является его Мастером. Мне, даже чтобы отдать приказ, потребуется идти в Средиземье.

— Что-то необычное, Манвэ. Но, похоже, нам пока не нужно что-то делать. Основание надёжно защищено. Немедленно рапортуйте, если из Эру выйдут новые приказы, а пока объявим эльфам, что это была решающая атака пауков, и больше их нет. Пусть хоть немного размножатся. Валинор опустел.

— Согласен. Намо, выступишь моим геральтом и сделаешь официальное обращение Валар с вершины горы?

Валар стали расходиться, остались лишь Манвэ и Намо. Когда последний из духов оказался далеко за пределами Круга Судеб, Манвэ тихо спросил судию мёртвых:

— Что там с арфокомнатой? Она готова принять пленника?

— Да. И я надеюсь, теперь ты видишь, Верховный Король, зачем именно она нужна.

Манвэ кивнул, подошёл к главным вратам своего замка, которые стояли за его троном, и развернулся. Вскоре из отверзшихся врат пошёл сильный белый дым, который видели во всём острове. Он символизировал, что скоро поступит обращение валар.

Обычно попасть сюда было очень тяжело. Врата Ночи располагались высоко в небесах, и даже орлу было непросто подняться сюда. Требовалась магия кого-то, близкого Манвэ, и Ариэн затребовала помощи майа Олорина.

Олорин покорно это выполнил. Впрочем, он ей был не интересен — как обычно, он напоминал распятую старую крысу, которая давно смирилась со всем, но всё равно испытывает жгучее желание бежать по лабиринту, зная, что в нём нет конца — просто потому, что таков её инстинкт. Очередной пустой праведник без амбиций, который отгорит своё ради своих господ, а потом исчезнет в пустоте, не оставив за собой ни единого следа.

Даже Айвендиль, который часто отирался рядом с Олорином, обладал хоть какой-то личностью. Он то помогал кроликам размножаться, снимая их с мест отдыха и поселяя в специальные тесные ямы, за что Валар его отправляли на гауптвахту, то проводил перепись всех валинорских птиц, так достав местных ворон и гусей, что по их просьбе Манвэ отправил его проводить перепись всех бактерий в канализации одновременно с их уничтожением магическим золотым мечом — и запретив выходить, пока там остаётся хоть одна бактерия. Только спустя неделю Йаванна смогла востребовать Айвендиля обратно, уговорив Манвэ отменить вечное наказание.

Там, за Вратами Ночи, был прикован Чёрный Враг Мира.

Майа не могла увидеть, как выглядела темница Моргота на самом деле, но слышала рассказы Варды.

Мелькор был подвешен головой вниз, руки и ноги его были прибиты к гигантской конструкции из железа, для которой Манвэ приказал переплавить стены крепости самого Врага и его чёрный трон. Помимо гвоздей, которые были связаны с Аулэ и не разрушатся, пока он не умалится, руки и ноги Моргота удерживали цепи, которые были закреплены за пустоту таким образом, чтобы постоянно доставлять ему неудобства. Если же вала пытался пошевелиться, они немедленно впивались в его тело грамотно размещёнными острыми иглами. Цепи несли на себе сигил Намо.

Вокруг Моргота в пространстве висело несколько сфер из мифрила, серебра и титана, каждая из которых несла сигил одного из Валар. До конца времён не существовало силы, которая могла бы разрушить темницу Моргота, пока живы и пребывают в силах Валар, которые оставили здесь свои сигилы. Лишь когда Стихии устанут и умалятся, свершится описанное в писаниях Намо.

Но это ещё не все. Вокруг темницы Моргота постоянно несли молчаливый дозор жутковатые существа — или машины — гигантские колёса, вложенные друг в друга, покрытые глазами, постоянно в движении. Они не были айнур, их природа была совершенно иной, и никто не знал, откуда они появились и зачем охраняют Моргота — даже валар. Вокруг Моргота постоянно висело четыре таких колеса, а их мрачное моргание явственно намекало, что не стоит пытаться оказаться рядом.

Ариэн не раз приходила сюда после того, как свершилась история с исчезновением Глаурунга и нападением пауков.

Она была создана для того, чтобы в определённый момент стать Солнцем, прекратив своё земное существование навсегда, и освещать мир. Но в Солнце более не было нужды. Великий Феанор смог создать Звезду Первого Дома, которая освещала землю.

По какой-то причине именно Солнце было важно. И теперь, глядя на неё, валинорцы словно вспоминали, что история пошла не так, как должна была. Это чувство гнездилось очень глубоко, практически на уровне инстинктов. На небывалом древнем уровне, где осуществлялась связь фрагмента с Целым.

Буллинг от местных довольно быстро стал невыносимым. Иногда ей хотелось, чтобы просто взяли и выбросили в Пустоту вслед за Морготом. Даже Варда, которая изначально была настроена доброжелательно, в итоге согласилась с большинством.

И сейчас мощная блондинка сидела у Врат Ночи и обращалась то ли к Морготу, который при всём желании не мог ничего не слышать, то ли к Пустоте, которая неумолимо раскинулась за надёжно запертой дверью. Пустота тоже вряд ли могла слышать, но была весьма велика и внушительна.

— Моргот, будь чётким. Ответь, зачем нужен этот мир? Зачем он был создан с этим предназначением, которое если опало, то всё? Только ты, наверное, знал весь Замысел целиком, а потому и восстал, не так ли? Или это и было предназначение?

Ворота стояли, недвижимо и беззвучно.

Наверное, где-то был иной мир. Мир, в котором не было смрадных богов, наложивших лапу генерального плана на всё творение. Где даже карлик в состоянии стать великим, где бастард великой семьи, не наследовавший даже корректного цвета волос этой семьи, может быть героем, где калека без ног может занять высокий трон, если в нём сидит полезная птица. Но это был иной мир.

XV. Марш Феанора

Феанор отправил своих соратников в Финвэтронд, повелев также на обратном пути захватить несколько лошадей, и рассказать про них остальным эльфам, а также передать другим своим сыновьям, что он задержится и на время его отсутствия фактически управлять будет Маитимо, а также Саурон, который станет его советником и десницей. Он опасался оставлять крепость без защиты Саурона — если бы на неё пошёл супостат, и особенно если пойдёт Финарфин или Галадриэль, которая была могущественной колдуньей — даже великие феаноринги могут не выстоять.

Сам же он задержался ещё на неделю, но ничего интересного авари больше не рассказали. Из их настроения было понятно, что вступать в Первый Дом и воевать за правое дело они точно не станут, и вообще хотели бы остаться в стороне и чтобы их не трогали.

Затем Феанор провёл несколько недель, обыскивая окрестные леса. Он дошёл до заросшего лесами прохода между парой гигантских горных цепей — здесь можно было бы поставить крепость, если его Империя разрастётся.

Но ничего интересного он не обнаружил. Средиземье было в заметной степени нежилым, и это придало сил его амбициям. Столько территорий, которые могли заселить эльфы, а потом и люди, которые примут его протекторат… Он станет настоящим Императором не только эльфов, но и человечества, и приведёт эти земли к процветанию. Его налоговая политика будет благородной и совсем необременительной для братьев меньших. Валар ответят, за то, что ради своих хитрых планов позволили Мелькору убить его отца. А в том, что Валар намеренно высвободили Мелькора и позволили ему снести деревья, он был уверен точно — Саурон рассказал, что светила вместо деревьев планировались всегда.

Несколько раз Феанор доставал неведомый символ, который всё это время носил с собой, и смотрел. Он узнал тайну Эру. И наступил момент, чтобы задействовать его. Но сначала он планировал пройти последнее паломничество по землям Средиземья. Увидеть свои земли. Земли, которые будут принадлежать его властному народу, и он сделает всё, чтобы Будущее Нолдор наступило. И он откладывал момент, и вновь скрывал символ под одеждами.

Странный символ, значения которого он не мог понять — два пересекающихся ромба.

Я не только Феанаро, но ещё и Куруфинвэ, и у меня есть мечта.

Он прошёл густые леса Эриадора. С радостью смотрел на мощных животных, которые так и просились на царственный стол в качестве закусок — лосей, лисиц, зайцев. Да даже могучего бера он бы завалил и радостью употребил, хотя более слабые эльфы от такого кушанья могли бы поиметь несварение. Смотрел он и на птиц, и в них тоже видел теперь ресурс своего королевства — раньше боялся он Манвэ, но теперь признался сам себе — он желает, чтобы его народ был свободным, и не подчинялся никаким богам.

Нет, Саурон несомненно станет богом. Даже Богом, если будет стараться — и тогда приобретёт долю подлинной власти. Но Феанор не будет подчиняться Саурону. Если майа будет хорошо помогать, они учинят симфонию властей. Как помнил Феанор, мудрые советы Адара, его дорогого старейшины, позволили ему избежать многих бед. А посему не станет он закукливаться в самодержавии, но разделит власть, чтобы не стать тираном.

Мысли об Адаре сокрушили Феанора, и он пошатнулся. Глаурунг был мёртв, а следовательно шанс увидеть Адара ещё раз был равен практически нулю. Его дух никогда уже не будет исцелён. Но не мог же он дозволить, чтобы жертва сильного нолдо была напрасной?

Добравшись до побережья, где лошадей стало заметно меньше — и Феанор порадовался, поняв что его сыновья исполнили повеление и уже снабжают нолдор конным делом — он отправился по нему, хотя и стараясь держаться подальше от моря и накинув на голову сокрывающую часть плаща — сам по себе могучий Ульмо всегда был на стороне людей и эльфов и не раз им помогал, но что если он узнает про его отступничество?

С одной стороны его было море, с другой величественный лес. Лес приятно колыхался и его зелёное море напоминало эльфу о природе. Империи, величие — всё хорошо, но добрый и мудрый лес всегда был чем-то совершенно важным для него.

Пока лес не кончился, он позволил себе отложить в сторону государевы мысли и идти не как величественный и всемогущий владыка, которого ждёт светлое будущее, но как самый обычный Куруфинвэ, который спокойно прёт себе вперёд и не беспокоится ни о чём. Иногда он видел засохшие деревья, и теперь, когда он был один — иногда останавливался, отдавал часть и плакал, всё по древнему ритуалу эльфов, которые выше всего ценили растения. Многие эльфы уже начинали об этом забывать, особенно городские и поселенческие. Но забывать корни и почву нельзя.

Он дошёл до конца леса Дор Фирн Гуинар, а затем пересёк и Таур Дуинат, лишь ненадолго отклонившись от курса, чтобы пройти чуть выше по течению реки Гелион. Затем он вернулся к побережью и не сворачивал с пути.

По пути встретился дикий кабан; хороший знак, предвещающий победы в боях, или, если его встречали охотники, много мяса. Хотя иногда он возвещал и неожиданную смерть. Кабан даже попытался броситься на Феанора, но тот, смеясь, пошёл далее. Такая невозмутимость породила что-то в душе кабана, и он мирно и спокойно ушёл в сторону.

Пройдя вверх, Феанор добрался до устья Сириона. Когда-то здесь стояли его Гавани, но потом пауки похоронили его корабли и его первоначальные планы. Рядом с устьем было немало болот, но мягкий шаг эльфа позволил ему не провалиться в трясину там, где человек покормили бы собою лягушек Аристофана.

Гавань так и оставалась в разрухе. Старая паутина свисала с домов, но никого живого тут не было. Феанор потратил несколько дней, разыскивая тела нолдор, которые уже разложились, и предавая их земле. Многие отдали здесь жизнь, чтобы Империя Нолдор сохранилась. Но даже их было недостаточно. Если бы не тот незнакомец, который своей магией убил гидру, здесь бы ему и пришёл конец.

Здесь всё началось. Этот город был как яйцо гуся, которое разбили, не дозволив ему осуществить вылупление в мощного лебедя.

Затем Феанор пошёл вверх. Когда-то именно здесь они прошли вверх, всё ещё надеясь найти драконов, победить тьму в лице пауков, и считали, что никто не встанет на их пути. Ещё не знали они о вероломстве Финарфина. По пути Феанор даже нашёл останки лагеря, в котором они ночевали, а он рыбачил на реке.

Вскоре на его пути оказался Финвэтронд, в который он предпочёл войти инкогнито. Даже в тыловом входе, который вёл в безопасный юг, уже стояли прочные тяжёлые ворота и наличествовал стражник, который потребовал показать уши и сказать несколько слов, проверяя шибболет. Феанор усмехнулся — за военным делом он совсем забыл про лингвистику и испытал удовлетворение, продемонстрировав идеальный шибболет.

Ворота открылись и Феанор вошёл внутрь, прикинувшись простым нолдо.

Крепость была населена, но эльфов осталось не так много. Немало эльфов забрали пауки, затем сражение с Финарфином. От его изначальной экспедиции осталась где-то треть эльфов. Но многие пещеры были обжиты, рядом с тёмными ходами стояли наблюдатели, бдительно наблюдающие за ними. По пути Феанор заметил несколько кузниц и эльфов с кирками, которые добывали мифрил.

Руководил крепостью Маитимо. Император посмотрел на него издалека, но побоялся приближаться — боялся он, что не захочет тогда уже идти дальше, а ведь это было жизненно важно для будущего нолдор. Мощный рыжий Маитимо, прекрасно годный для того, чтобы воссесть даже на его трон и командовать всей великой Империей. Больше никому бы он не доверил это место.

Саурон тоже был здесь. Как Феанор понял, Маитимо не скупился на награды и предоставил майа множество титулов, а вначале и вовсе хотел наградить почётным орденом за каждого сокрушённого им паука и арфинга — но майа отказался, заявив, что это чересчур. Десница Императора, верховный понтифик Средиземья, он же его живой бог, Великий Князь Теплообмена, малкадор Империи — носитель императорской печати и хранитель знамени. А ещё по просьбе майа в крепости строили особо большую кузницу, в которой он планировал заниматься своими любимыми сплавами. Саурон уже стал и по духу и по факту нолдо, а его способности обещали сыграть решающую роль в судьбе их народа. Кончено, пока ещё, полагал Феанор, он лишь неоперённый волчонок, но наступит час его вселенской славы.

Вскоре Феанор покинул крепость сквозь тайный ход, о котором знали немногие. Напоследок он послушал песнь Маглора, который уже вновь ходил. Маглор нисколько не утратил таланта — не та эта материя, что ей мог навредить змеиный яд. И пошёл наружу, не оборачиваясь.

Он прошёл до холма Амон Руд. Стена света была ещё на месте.

Изначально Император хотел привести в действие магический предмет именно здесь, но теперь в него закрались сомнения. Неизвестный запрещал ему посещать Восток, и хотя скорее всего никто не знал о его путешествии, использовании магии так близко могло его привлечь.

Он снова вошёл в лупанарий, и вспомнил о своих размышлениях. Надежда Феанора сгорела и воскресла, и была перекована в ярости. Он отметил, что за всё это время так ни разу и не нашёл работающего лупанария. Вероятно, это его крест. Тирион… Деймон… Эддард… Разве сдались бы герои его детства? Даже без лупанария? Никогда.

Принцепс провёл в лупанарии до ночи, периодически отжимаясь, а потом кратко отдыхая, и лишь когда на небесах начали работать звёзды, пришёл в движение и направился на запад — строго на запад. Стена света всё так же висела сзади, особо не давая, собственно, света. Но и в темноте она была отчётливо видна.

Когда-нибудь, когда всё завершится, и он больше не будет вынужден носить доспехи, он вернётся на этот холм. Он построит здесь памятник лупанарию, а вверху установит императорскую виллу. На вилле будет и большая пасека, пчелоправителем назначит Саурона. И будет Отец Народа, Города и Мира ходить по этой вилле и пасеке в благородной пурпурной тоге… А дети его, фэанарохини, никогда не испытают бед или проблем.

Он шёл на юго-запад, стараясь оказаться подальше от северной части — помнил он, что по донесениям там находились войска Финарфина, а значит и их поселения были где-то там. По пути он встречал всё больше людских деревень и городов — похоже, много людей обосновалось именно в западном Белерианде.

Феанор обходил их, стараясь, чтобы их не заметили, и шёл прямо к большой горе в земле Фалас, что лежала между парой рек. Вначале он хотел активировать артефакт на горе Тарас, что на западной границе — но это было слишком близко к северу. Там уже могли быть эльфы Финарфина.

Принцепс здесь раньше никогда не был, что придавало ему скорости — его не грызли воспоминания, и теперь он думал лишь про то, что будет делать дальше. Он карабкался на вершину горы, и только там позволил себе некоторое время отдохнуть.

Дождавшись ночи — каким-то особым чувством он понимал, что лучше всего подождать, пока звёзды разгорятся в полную силу и над ним будет сильное небо, такое же, как когда с небес на гидру направились камни, он извлёк символ, который получил от того странного волшебника. Он коснулся маяка в незримом мире, наполняя его энергией.

— Всё свершилось, лорд. Пора…

Часть 3. Щит Нолдор

I. Трон.

Пока Феанор совершал своё паломничество, в Финвэтронде кипела работа. Ведь перед тем, как разойтись каждый своим путём, Феанор передал Маитимо чертежи с заметками, которые он делал, пока небольшой отряд пытался добраться до озера, где в стародавние времена пробудились эльфы. Маитимо же по возвращении ознакомился с ними и немедленно повелел Саурону и Карантиру исполнять державные повеления. Тучи над Первым Домом сгущались, и если надежда Феанора, о которой тот предпочёл не распространяться, не выгорит — второй план был весьма и весьма достойным.

Работа предстояла большая.

Отряд эльфов-шахтёров теперь радостно выдалбливал гигантскую, массивную пещеру рядом с большими месторождениями мифрила — очевидно, в старые времена, когда великий демон сражался с нолдо, именно здесь пролилось немало их крови. Обычно бы они немедленно стали вгрызаться своими кирками в мощный металл, который имел множество полезных назначений, но рядом с новой пещерой его не трогали.

Добыча мифрила шла как не в себя в отдалённых пещерах, а вот металл рядом с центром сохранялся, так как Саурон сказал, что он будет выступать в роли резонатора для новой конструкции. Сам же понтифик установил большую лабораторию прямо под новой главной пещерой, что уже принимала очертания центрального зала, и выглядела лаборатория жутковато — так что даже храбрые нолдор старались её избегать. Новый проект требовал большого количество юркой и быстрой энергии, и здесь как нельзя кстати оказались старые наработки Саурона.

Электричество бороздило просторы его лаборатории, и мощность самых скромных электрических проводов, которые по ведомым одному лорду принципам были размещены здесь повсюду, составляла несколько тысяч вольт и ампер. Были и толстые кабели, которые вмещали в себя несколько миллионов единиц энергии, и всё это запитывалось от подземного тепла, которое поступало из пещер под крепостью эльфов.

В то же время кузнецы Первого Дома собрали мечи павших собратьев и арфингов, которые предприняли нападение на Финвэтронд ранее, и использовали их в качестве основы для задней части трона — выглядел он внушительно, как бы покоился на оружии тысяч эльфов.

Как говорил Саурон, как только система будет завершена, остановить её уже не получится без катастрофы. Но она позволит нолдорану контролировать всё Средиземье, моментально перемещая своё скоростное Великое Око посредством незримого мира.

А ещё Карантир занимался палантирами, которые выковал Феанор, и теперь они нуждались в настройке. Сами по себе видящие камни были не особенно полезны — они были настроены друг на друга и позволяли организовать удалённую связь. Но для этого сначала следовало распределить палантиры по разным частям мира, а у эльфов просто не было достаточного количества людей, чтобы себе это позволить. Палантиры следовало бдительно защищать, ведь попадание их в руки противника сделало бы всю систему попросту бесполезной — тот смог бы перехватывать сообщения и шпионить за всей системой.

Однако правильно настроенные палантиры вместе с магией Трона позволят смотреть в произвольное место в Средиземье, корректируясь по особым магическим линиям мира, и если в точке назначения нет сильных чародеев, которые могут подавить их взор, камни ознаменуют собою просто прорыв в разведке.

А ещё дроны… Да, дроны. Об этом тоже рассказал Саурон, которого всё-таки посвятили в Великие Рыжие, — этот титул он разделил с Маитимо, с которым они символически володели ключами от земли и небес, будучи крайним нолдораном и Богом. Посредством палантиров и магической сети Трона особо способные к взаимодействию с незримым миром эльфы-чародеи смогут управлять дронами, при этом не рискуя своею жизнью, надёжно прикрытые горой. Дроны вылетят и начнут наносить удары по всем, кто посмеет выступать против Первого Дома.

Саурон нервно мерил ногами тронный зал.

Мифриловый трон уже приобретал свои грозные и величественные очертания. Конструкция, собранная из тысяч мечей и щитов, а кроме того простого и чёрного мифрилов, — она представляла собой не просто символ власти нолдор, но ещё и сложнейшую инженерную систему. На Трон будет подано электричество, которое войдёт в резонанс с мифриловыми жилами, оставленными в стенах пещеры — и каждый меч в составе Трона был установлен так, чтобы усиливать этот резонанс.

Ещё во времена своего проживания в Амане лорд-кузнец ознакомился с месторождениями Средиземья, и знал, что могучий металл, порождённый смертоносной битвой, присутствовал практически во всех горах на континенте, был он и просто под землёй, причём распределение его было достаточно равномерным. Стоило запустить резонанс, и весь континент окажется покрыт магическим полем, и сидящий на Троне станет в определённом смысле равен миру. А ещё магическое поле станет щитом и прикроет мир от внешнего воздействия.

Но система требовала большого внимания. Энергия, которая будет курсировать по мифриловым наполнителям, обещала быть колоссальной, такой, что её высвобождение могло уничтожить весь Белерианд и Эриадор, и превратить в выжженную пустыню остальное Средиземье. Поэтому Саурон внимательно прокладывал десятки дублирующих систем, которые обеспечивали идеальное электроснабжение системы, проверял стены тронного зала на прочность, проводил расчёты возможных повреждений при нападении.

Когда Трон будет завершён и электричество пойдёт по проторенным чародеем дорожкам, повредить его изнутри станет невозможно. Сильнейшие магнитные поля будут сбалансированы таким образом, чтобы сделать конструкцию неуязвимой. Опасность будет представлять только повреждение самой горы, в недрах которых конструкция будет установлена, но ни у эльфов, ни у оставшихся недобитых тварей Тьмы, не было оружия, способного это сделать.

И всё равно следовало перестраховаться. Саурон был аспектом Порядка, и хотя зачастую производил не особо серьёзное впечатление — в серьёзных случаях предпочитал проверить всё тысячу раз до того, как начинать работу. Тем более, что в этот раз от проекта зависело будущего Первого Дома — а мудрый понтифик уже был готов и жизнь положить ряди нолдор, ибо понял он, что будущее только в Феаноре.

Иногда тронный зал посещали и Маитимо с Карантиром. Особые навигаторские способности Карантира делали его незаменимым помощником в этом деле, ведь система должна будет покрывать всё Средиземье.

— Увы, владыка Маитимо, море нам будет неподвластно. Под морем совсем нет мифрила, а излучение достаточно быстро ослабевает при отдалении от залежей. Кроме того, это владения Ульмо, и чтобы преодолеть его власть, никакой энергии не хватит.

— Что же насчёт земли, лорд Саурон? Разве не находится она во власти Аулэ?

— Иной характер власти. Океан — своего рода и есть сам Ульмо, пока он находится в нём. Аулэ же не пребывает в земле. Вероятно, нам невольно помог Моргот, да, поганый Моринготто, извините за эти слова, владыка Маитимо. Не смотрите так — он внёс частички силы во всю материю, но потом был изгнан в Пустоту и утратил свою связь. И хотя теперь материя со временем искажается и разрушается, она неподвластна Валар в той же степени, что море.

— Эвона как… — сказал Маитимо, — ну что же, хватит и этого. Финвэтронд достаточно далеко от моря, а чтобы напасть на Первый Дом, потенциальным корабелам потребуется высадиться на земле. И тогда они окажутся в нашей власти. Когда ожидать завершения проекта?

— Ещё минимум полгода, владыка. Я проведу все расчёты ещё сотню раз и протестирую трон на слабом вольтаже. В это же время наши шахтёры и архитекторы завершат постройку оборонительных укреплений вокруг тронного зала — чтобы в него нельзя было просто так взять и ворваться.

— Продолжайте работу, лорд Саурон. Быть добру! — ответствовал Маитимо, и покинул тронный зал.

Маитимо уже вжился в роль принцепса. Феанор предупредил нолдор, что его путешествие может потребовать множество месяцев, и нолдор требовался настоящий лидер. А кто мог стать таковым лидером, как не Маитимо? Он был как Феанор один в один, только вместо чёрных, как крылышко врана, волос, они были рыжими. Ширина же его плеч и мощь челюсти не сильно уступали Феаноровым, а будучи произведённый в нолдораны, казалось, он ещё более укрепился.

И, что самое главное, в качестве лидера эльфов его признавало само Средиземье. Это было нечто мистическое и сами мудрые не были в состоянии объяснить, как подобное происходит — но только нолдоран обладал особой властью над незримым миром.

— Только он или Феанор смогут сидеть на Троне, не так ли? — спросил Карантир.

— Верно. Только нолдоран сможет воссесть на священное место. Для остальных даже находиться рядом с работающей системой будет смертельно опасно. Именно поэтому так важно проверить всё до того, как Трон будет заряжен. Энергию, которая на него поступает, можно только повышать.

— Но что тогда будет требоваться от меня?

— Вначале Трон будет заряжен лишь частично, и влияние его распространиться на саму крепость. Ты составишь карты, настроишь видящие камни и проверишь всё. Это тоже очень важно.

Карантир и благоговением посмотрел на здоровенный Трон. Сейчас он выглядел довольно фантасмагорично и странно, но навигатор понимал, что прямо сейчас в недрах горы выковывается будущее его народа.

Маглор же тоже полностью ожил после поражения змеёю, которая вынудила нолдор остаться в Финвэтронде — и теперь показалось это решение в высшей степени удачным, поскольку естественная крепость обладала невероятно стратегическим положением.

Но в эти дни он даже отвлёкся от стандартной гитары, на которой поигрывал и напевал, подымая боевой дух своих соратников, а собрал несколько скульпторов, и решил поднять боевой дух нолдор несколько иным способом, нежели обычно.

Он подготовил большую статую, которая должна была быть установлена в зале прямо за главными вратами крепости. Эти врата были многократно укреплены и зачарованы, так что прорыв их теперь становился невозможен. Однако нолдор стали потихоньку осваивать земли за пределами крепости и заниматься там животноводством, так что при первой же опасности им следовало сняться с места и вернуться в крепость.

И вот тут их бы встретила огромная статуя самого Феанора.

Ох и красива же она была! В одной руке великий принцепс держал молоток, которым он выковывал величайшие свои творения. Сейчас этим молотком обладал Саурон, но также с его помощью работал и Куруфин. Молоток был искуснейшей работы, и второго такого не было во всём мире — он входил в список величайших артефактов Арды. В другой же руке он держал свой прославленный шибболет, символ славы и верности Первого Дома.

Каждый эльф, который пошёл за Феанором, — а среди них были и некоторые представители остальных Домов, вдохновлённые мощными речами великого вождя, обязательно исповедовали шибболет, за произношением эльфов внимательно и бдительно следили. Идеальное произношение шибболета требовало годы тренировок, что исключало внедрения на территорию феаноровых эльфов какого-нибудь крота — он может и смог бы изобразить эльфа Первого Дома, ведь многие нолдор были похожи друг на друга, — но вот подделать благородный шибболет точно бы не получилось.

И вот Маглор торжественно сорвал большую и толстую ткань со статуи, и эльфы поразились.

Это была статуя тончайшей работы, а сам Феанор выглядел буквально как живой. Его телосложение и черты лица были переданы идеально, глаза изображали драгоценные камни, одежды были исполнены из мифрила, который покрывал камень. Молоток также был один в один как настоящий — хотя и, вероятно, баланс и вес его отличались от оригинала, так как в полной мере осознавал необходимые качества молотка мастера только сам Феанор.

И вот настало время — сильно забренчал он на большой гитаре, а эльфы принялись пить вино и славить Феанора, величайшего из народа эльдар, мудрого вождя. И забыли они в этот миг про горести, и про пауков с Унголиант, что гнездились где-то во мраке и плели коварные злые сети, и про предателей-арфингов, которые могли прямом в этот момент замышлять нападение. Такова была сила искусства, что ведомо было величайшим из эльфов.

Лишь одно огорчало Маглора и братьев его — что отсутствовал в крепости сам Феанор.

Статуя изображала его идеально, но всё-таки отсутствие нолдорана внушало опасения. Он был могуч, но и столь великий воин может пасть, если против него выступит целая армия. А кроме того, и сам поход Феанора говорил о том, что принцепс столкнулся с чем-то действительно опасным — он настоял, что отправится один и может отсутствовать месяцы и годы, и просил не искать его, пока он сам не вернётся.

Но в это были посвящены только дети Феанора и Саурон, а остальные эльфы не ведали о мраке, что возгнездился на душах их, и радовались, поглощали вино, и мощные жареные блюда, которые уже подтащили на празднование повара.

День тот был наречён в легендах Первым Днём Нолдор. И Вторым Днём станет день, когда владыка воссядет на свой Трон.

II. Чародей из иного мира.

Тем временем Феанор пристально наблюдал за символом, который держал на руке под звёздами.

Первое время ничего не происходило. Потом звёздное небо исказилось и словно приблизилось к Феанору, как если бы он смотрел на него сквозь большую линзу. Практически перед самым лицом принцепса загорелся яркий свет, но он не слепил и эльф мог спокойно на него смотреть. Свет был не из этого мира, как если бы огонь мира незримого появился и был виден обычными глазами.

Феанор хотел внимательнее рассмотреть происходящее, но потом решил этого не делать, побоясь, что если прямо перед ним настолько сильный огонь, то при взгляде в мир незримый он может и вовсе ослепнуть.

Свет горел несколько минут, и Феанор начал уж беспокоиться, что необычное освещение горы хорошо видно, и привлекает внимание, и если начнутся слухи, то вскоре могут подскочить и заинтересованные, как раздался щелчок, пространство в паре метров над ним словно свернулось само в себя, и с неба сверзился человек. Феанор тотчас подошёл и понял, что это тот самый маг, который разговаривал с ним в гаванях.

— Приветствую, мечник Феанор. Поспешим отсюда, — сказал волшебник, стремительно поднявшись на ноги. Похоже, падение его совсем не побеспокоило.

— Погодите…

— Поспешим. Смещение хорошо видно для магов. Если хоть кто-то сейчас смотрел на эту точку вашего мира, он уже знает, что произошло. Скрыть смещение невозможно. Мы должны покинуть это место как можно скорее…

Вот так и состоялось их реальное знакомство. Чародей был во всё тех же белоснежных одеждах странного покроя, но поверх них нацепил более-менее привычный серый плащ, под которым не было видно ни его одежд, ни большей части его лица, и он мог вполне сойти за местного.

Феанор не узнал ещё даже его имени, но покорно следовал за волшебником, понимая, что он — единственная надежда Первого Дома. Противников было слишком много, и хотя проект Трона, который он передал Саурону, обещал дать нолдор значительное преимущество, теперь, когда эльфы остались без могучего дракона, а Финарфин и Валар выступили против них, Первый Дом остро нуждался в новых союзниках. В новой силе. И отблеск этой силы Феанор увидел в гаванях, когда неизвестный легко расправился с гигантским морским чудовищем.

Лишь когда они оказались в паре десятков километров от места, где волшебник вошёл в Средиземье, позволили себе они остановиться для краткого разговора.

— Что ж, Феанор, так понимаю, ты нашёл свои ответы?

— На самом деле нет. Именно поэтому я активировал знак — надеюсь, что мы сможем помочь друг другу.

— Хм. Впрочем, ничего неожиданного. Твой главный противник в этом мире действительно могуч. Даже для такого героя…

— Постой. Так мы знакомы? Или ты следил за нами при помощи магии?

— Будет проще сказать, что у нас есть общий знакомый. Правда, не в этом мире, поэтому скорее всего ты ничего не помнишь.

— Есть и другие миры? И там тоже есть свой Феанор? — вопрошал нолдоран, всё ещё пытаясь осознать, что говорил ему волшебник.

— Несомненно, и довольно много. Есть много миров, похожих на твой. И ещё больше совсем непохожих. Именно для того, чтобы разобраться в происходящем, я и прибыл в ваш мир.

— В чём же дело?

— В большинстве миров руководит Порядок Человечества. Эпоха Фей там тоже была, как и Эпоха Богов, но они давно закончились. А здесь — да, древняя мана в воздухе не лжёт. Всё пропитано магией. В этом мире до сих пор сохраняется Эпоха Богов.

— В пророчествах у нас тоже говорится, что в далёком будущем эльфы истают, и настает время людей. Значит, это неизбежно?

— Я это и планирую выяснить. Дело в том, что хотя в моём мире Эпоха Богов закончилась, именно с этим моментом связана значительная нестабильность. Порядок Человечества не обрёл нужной твёрдости. Я хочу понять, почему.

— Что для этого нужно?

— Я попрошу сопроводить меня в этом мире, мечник Феанор. Моя магия достаточно сильна, но я не знаю местности и могу легко попасть туда, куда заходить не следует. За нами уже следит весьма могущественная сила. В прошлом мире она отреагировала на смещение практически мгновенно. Мы должны постоянно быть в движении — и по возможности изучить силовые линии этого мира.

— Силовые линии? Я ничего о них не слышал.

— Что-то вроде… Хотя, ты наверное об этом не слышал. Это линии, которые пересекают все земли этого мира, где напряжение маны наиболее велико. Кстати. Ты говорил, что твоим людям всё ещё нужна помощь?

— Да, — только и смог сказать принцепс. Волшебник этот явно ведал о вещах, превышающих компетенцию даже самих Валар.

— Тогда мы сможем решить несколько вопросов одновременно. На ближайшей силовой линии можно будет установить связь с Халдеей. Там я призову несколько героических духов. С ними будет гораздо спокойнее, и кого-нибудь из них отправим на помощь твоим войскам.

— Духов?

— Каждый из них стоит героя вроде тебя. Или даже сильнее. Вы, как я вижу, не особо умеете пользоваться теми богатыми возможностями, которые предоставляет местная мана. А они умеют. Как я и говорил, эльфы или пауки не составят проблем. У тебя есть карта?

Феанор извлёк большую карту Белерианда и вскоре волшебник наметил на ней несколько пунктирных линий, которые пересекали континент по ему одному ведомым законам. Удивительно, но хотя была ночь, он действовал с совершенной точностью.

— Ближайшая силовая линия должна быть особенно выражена здесь, — он указал на место, где стояли разрушенные гавани, — пойдёмте. Ах да, называй меня Марисбери. Лорд Марисбери Анимусфер, глава департамента Астромантии Ассоциации Магов, если быть точнее.

И принцепс пошёл, показывая путь.

Если начистоту, то Феанор не доверял волшебнику. Тот пришёл из другого мира, и вряд ли сделал это из гуманитарных соображений. Скорее, ему что-то было надо — от этого мира ли, от Феанора ли, иначе бы он просто не вступил в контакт. По его словам было совершенно ясно, что волшебник был последователем этого неизвестного Порядка Человечества, чем бы он не являлся, а эльфов в этом Порядке, как Феанор понял, не было.

Но он не мог отрицать неимоверной силы, которая чувствовалась в незнакомце. Тот был величественным во всех смыслах этого слова, его движения были исполнены уверенности и внутреннего благородства. Наконец, он был действительно древним и опытным, хотя внешне был ещё молод — это интриговало, ведь других таких людей Император ещё не встречал — они быстро старели, и по их внешности любой эльф мог легко сказать, сколько они уже живут в этом мире.

Так что принцепс позволил вести себя вперёд, ибо понял, что подобная сила более чем пригодится Первому Дому — пусть даже это будет временный, очень временный союз.

Шли они быстро, не тратя время на остановки. Не было времени ни на охоту, ни на рыбалку, — Феанор проникся предупреждениями мага и сам начал торопиться. Даже традиционные отжимания каждый день делать он как-то и позабыл за всем этим — когда наступало время для отдыха, просто ложился и моментально отрубался. Хорошо хоть теперь никаких снов он не видел.

Ещё недавно во время своего паломничества Феанор посещал гавани, и вот он снова оказался здесь. Но теперь с ним был волшебник, который внимательно оглядел паутину, никак не отреагировал на непосредственно место, в котором состоялось сражение с гидрой, а ведь Феанор внимательно на него смотрел и ожидал, не выдаст ли себя непроизвольными эмоциями — но, похоже, выдержка у Марисбери была колоссальная. Или же это сражение действительно не было для него чем-то значимым. Трудно было сказать, какой вариант был верным, но оба они внушали страх.

О себе и своём мире волшебник почти ничего не говорил, сообщив, что многое станет понятно после установления связи.

И вот он направился в центральную часть города, после чего начал чертить на земле какие-то рунические символы. Постепенно они наливались светом, сформировав большой круг, в который было вложено несколько маленьких, и всё это перемежалось знаками на неизвестном языке.

Но ничего не происходило, помимо свечения, которое, походу, было одинаковым как днём, так и в сумерках — это был странный свет не от мира сего, единый в материальном мире и незримом, в чём Феанор специально несколько раз убедился — какая-то особая магия.

Спустя несколько часов Марисбери прекратил начертание кругов и сказал:

— Похоже, что этот мир защищён надежнее, чем я думал. Они не могут достоверно нас обнаружить, так как мы постоянно передвигаемся и я оставляю руны-обманки, но и я не могу установить контакт. Связь просто отсутствует.

— И что мы будем делать? — спросил Феанор.

— Планы не изменились. Готовься, мечник. Странствовать может потребоваться долго, судя по этой карте одни только Белерианд и Эриадор размером с почтенные материки. Возможно, на какой-то из силовых линий связь станет возможной. Выбора особо нет.

— Что насчёт моих людей?

— Ты можешь вернуться к ним, если хочешь. Но не исключено, что без прикрытия магией тебя обнаружат и моментально нанесут удар. И нет, я этого не планировал. Довольно примитивная ловушка, на самом деле. В прошлый раз они действовали иначе.

Император посредством осанвэ подтвердил, что волшебник не обманывал. Оставалось верить, что Маитимо будет хорошим лидером во время его отсутствия.

Осанвэ на него работало, позволяя определить искренность намерений, и верность произносимых им слов, но вот войти в разум чародея и увидеть там что-то, как это было сравнительно легко сделать с людьми, не выходило. Спустя пару попыток Феанор остановил их, опасаясь, что его видно. Впрочем, волшебник если и заметил, то виду не подал.

Они направились дальше.

И это оказалось единственно верным решением, ведь за ними действительно следили с момента призыва. Волшебник регулярно оставлял на земле руны, в том числе самодвижущиеся, которые создавали помехи для внешнего наблюдения. Феанор этого даже не замечал, полагая, что Марисбери просто отдыхает после долгой ходьбы, ведь надо полагать, несмотря на свой внешний вид, он был весьма древним.

На очередном привале волшебник потратил несколько часов на то, чтобы расчертить карту ещё более подробно, составив план, по которому они станут исследовать силовые линии. Феанор лишь подсказывал, где находятся поселения, которые они решили по возможности избегать, посещая лишь при необходимости срочно пополнить припасы, и немедленно отправляясь дальше. Маршрут был сложный и запутанный, а кроме того волшебник сказал, что он дополнительно скорректирует его с использованием звёздного неба, но на это потребуется не одна ночь.

Похоже, это было надолго.

III. В поисках следов.

Пока в цитадели нолдор велась работа над завершением оборонных систем Трона, эльфы-воины не сидели на месте. Пока арфинги не предпринимали дальнейших атак, и Маитимо авторизовал поход армии умеренных размеров на Север, где следовало всё-таки разобраться, находятся ли там пауки, или они давно уже уползли куда-то ещё. Унголиант всё ещё была где-то в Средиземье и представляла немалую опасность.

Саурон направился вместе с экспедицией — возведение оборонительного лабиринта вокруг тронного зала займёт достаточно времени, чтобы он успел вернуться к моменту завершения строительства, чтобы поучаствовать в полноценной проверке работы самого Трона. Унголиант была существом неизвестной природы, прибывшим из самой Пустоты, и однажды едва не пожрала самого Моргота, так что присутствие майа было бы очень кстати.

Некстати было лишь то, что в очередной раз отвлекли от кования. В Финвэтронде он организовал довольно большую и качественную кузницу, в которой было множество металлов, инструментов и форм и вдоволь ковал свои легендарные доспехи и оружие. Он делал это не так, как обычный кузнец, даже и такой великий как сам Феанор. Он был майа, аспектом Порядка, а оттого при ковке вдвигался в самую суть материи, наблюдая за её глубинной структурой. Точными ударами молотка и магическими воздействиями он направлял каждую частицу в сплаве или результирующей форме в идеальный Порядок, так что выкованное таким образом оружие отличалось особой остротой и не разрушалось, а доспехи могли выдержать десятикратный удар — хотя и времени уходило на каждый такой предмет немало. И вот, только Саурон приготовился выковать меч, как снова отвлекли.

В поход собирались скоро, чтобы армию не перехватили арфинги, которые могли попытаться уничтожить часть Первого Дома внезапной атакой. Возглавлял армию Куруфин, который получил особо прочную кольчугу из чёрного мифрила и такой же меч, а Саурон сопровождал поход как бы тайно.

Кроме того, лошади, которых удалось добыть на востоке, также прошли ускоренное оседлание и были готовы нести на себе эльфов. За счёт этого нолдор планировали сделать быстрый бросок до ущелья перед Анфауглитом, а затем в зависимости от того, что находится на пустошах перед разрушенной цитаделью Моргота, направляться далее на Восток или возвращаться. Земли Дор Даэделот были прочно осквернены Морготом, и нолдор слабо представляли, что могло твориться там сейчас, спустя годы после того, как тёмный владыка был побеждён великим союзом Феанора.

Скоростные лошади скакали без остановки, и только когда наступила темень, эльфы решили умалиться с лошадей и отправиться уже пешком.

И вскоре начались первые проблемы.

На реке Сирион, вдалеке на крупном острове виднелась большая белая крепость, которая мрачно возвышалась над рекою. Архитектура была явно нолдорская — и это значило только одно — арфинги уже установили здесь свои укрепления.

— Плохо дело. Непонятно, сколько их там, и если не пойдём мимо крепости, они могут обстрелять нас или ударить во фланг, — провещался Куруфин, из которого рвалось мнение о том, что происходит прямо перед его глазами.

— Возвращаемся. Арфинги точно атакуют, или могут доложить своим. И потом за нами двинется куда большее войско. Вернёмся, пройдём между горами в Таур-ну-Фуин, где и выйдем на Северные земли. Времени потребуется чуть дольше, но зато безопасно, — прокомментировал Саурон.

— Верю твоей мудрости, лорд Саурон.

Армия нолдор попятилась назад и лишь тогда успокоилась, когда остров скрыли горы — всё опасались они, что арфинги всё-таки их заметят. По счастью, шёл сильный ливень, который ухудшал видимость. Остановились они глубокой ночью, и довольно быстро отправились ко сну. Саурон единственный наблюдал за возможным нападением, порхая в образе необычного животного с перепончатыми крылышками, и больше волновали его не арфинги, а стена света, которая прикрывала Дориат и на севере. Что же за сила воссела там в сердце древнего леса?

Иногда казалось Саурону, что из Дориата кто-то смотрит, но тем не менее стену света никто не пересекал.

На следующий день нолдор направились далее, в земли Таур-ну-Фуина, и использовать лошадей там тоже не представлялось возможным. Проход в горах был довольно узким, и эльфы шли медленно, опасаясь вызвать низвержение горной породы, да прямо на головы.

Они прошли большой долиной, миновали не особенно мощную речку — она была тонкой и вялой, еле шевелилась. Затем они направились к лесу, через который, как эльфы знали, вполне можно было выбраться в земли севера.

У подножья крупной горы, которая выделялась даже на фоне суровой северной гряды, эльфы заметили нечто, что напоминало крепость.

— Стоит заглянуть туда. На эльфийскую крепость это не похоже, — сказал Саурон.

— Проберёшься туда сам. И на обратном пути, — велел Куруфин, — сейчас нет времени.

По правде, он опасался того, что арфинги смогли заметить армию и её маневры, и выставили большую стражу у выхода из Таур-ну-Фуин, через которую придётся прорываться или отступать — провалив всю экспедицию. А ведь войска могли перекрыть и путь назад, загнав нолдор в котёл.

Во время прохода появился первый жмур — отставшего эльфа задрал здоровенный кабан, вцепившись в ногу и повредив там что-то важное. Эльф довольно быстро скончался, и нолдор потратили несколько часов на то, чтобы его похоронить. Клыкастое чудовище быстро истыкали стрелами, но это оказался самый обычный кабан, в котором не было ничего постороннего.

— Быть может, кабан был в такой ярости из-за близости Тьмы… — заметил один из эльфов.

Это сочли дурным знаком и некоторые эльфы даже предложили возвращаться, но Куруфин волевым решением пресёк самоволку. После очередной ночи эльфы пошли дальше, мимо реки к выходу из мрачных земель, которые до сих пор были практически не населены.

Наконец-то установилась ясная погода, и в небесах ярко сияла Звезда Первого Дома, которая подняла боевой дух эльфов. Ведь то был символ именно Первого Дома, принцепса Феанора, и теперь она вечна освещала Землю, напоминая всем про то, как много сделал для мира великий вождь. И ведь несмотря на это, другие вожди нолдор посмели выступить против великого Феанора. Воистину глубоко проникло Искажение, куда глубже, чем считали даже Валар…

И вот эльфы довольно быстро домаршировали к фенам Сереха и посмотрели на юг, где вдали находился остров с цитаделью Финарфина. Куруфин отметил, что следовало бы накачать Первый Дом решимостью и начать расстраиваться по всему Средиземью — арфинги время не теряли и уже утыкали весь Запад Белерианда крепостями, в то время как у феанорингов пока что была только одна крепость, а ведь они прибыли в Средиземье раньше.

На севере же находилась всё та же пустошь, что и ранее.

Где-то дальше находилась большая цитадель Ангбанд, в которой заседал тёмный владыка Моринготто. Лишь за счёт храбрости и властности Феанора, а также его сверхчеловеческой харизмы, которая объединила всех эльфов в единой армии, удалось выковырять злыдня из его укреплений. Развалины крепости, подвергшиеся сильной осаде, и сейчас внушали. Размер их был действительно велик.

Здесь эльфы установили большой лагерь с часовыми и полноценными укреплениями.

Спустя пару суток, когда нолдор были уверены, что уже никто не сможет атаковать преподобные войска, половина двинулась на исследование развалин Ангбанда. Но здесь их ожидало только разочарование. Огромная крепость не была никем населена. Даже тварей тьмы здесь не было, как и их останков, хотя мрачные следы деятельности Моргота всё ещё наполняли местный незримый мир.

Сквозь крепость начали прорастать деревья — уродливые и осквернённые. По бывшим залам гудели мощные сквозняки, которые ввергали в холод даже привыкших к плохим условиям эльфов. И ни одной живой души.

Сейчас Куруфин порадовался бы захудалому троллю, который всё ещё функционировал и курсировал по местным землям — но нет. В великой битве против Моргота все силы тьмы оказались исторгнуты из чёрной цитадели, а никто благой заселяться рядом не планировал — хорошо владыка тьмы проморготил местные земли вонючими испарениями и потоками чёрной магии, которые исходили из Ангбанда во время штурма.

Происходящее в этой местности настолько угнетало, что Куруфин даже забыл про давнюю военную традицию нолдор — оказавшись в новом месте и убедившись в том, что всё спокойно и безопасно, приступить к физическим упражнениям, чтобы поддерживать своё тело в благом состоянии. Но здесь совершенно не хотелось отжиматься — казалось, стоит потерять бдительность и тьма поглотит тебя.

— Ничего нет, начальник, — докладывал высокий эльф, вернувшийся из Ангбанда.

— Где же пауки? Если они не на Севере, то где? — задал риторический вопрос Куруфин, но никто не знал на него ответа.

Подавленная духом армия снялась с места и направилась на Восток. Хотя половина припасов была израсходована и по всем канонам следовало поскорее возвращаться, Куруфин просто не мог вернуться с пустыми руками. Гордость феаноринга не могла этого позволить.

Он приказал маршировать в направлении Лотланна.

Когда-то именно здесь располагалась большая ставка Маитимо — тогда ещё Маэдроса — и именем его назвали были эти земли, что именовались теперь Болотами Маэдроса. Это были довольно большие равнины, которые с юга были огорожены огромными горами с небольшим проёмом между ними, и вслед за проёмом располагались гигантские болота. Ох и долго в своё время нолдор очищали эти болота от морготовых тварей…

И когда эльфы вошли в Лотланн, они моментально почувствовали жуткий смрадный запах. Вот так пакость — если рядом с Ангбандом уже изошли все внешние следы былого властвования Тьмы, и лишь на уровне незримого мира оставались они, то здесь вонь становилась ощутимой.

А вскоре эльфы заметили паутину — вначале только на деревьях, а потом и вдали — покрывающую землю. Холмы, горы, всё было покрыто гигантским слоем паутины, а вдали виднелось что-то массивное и тёмное, напоминающее замок, но не людской, не эльфийский и даже не моринготтовый — который всё же обладал своеобразной красотой — а уродливый нарост на теле земли. Он возвышался до небес, и не было сомнений, кто кишит внутри.

— Вот ты где, погань сатанократическая… — пробормотал Куруфин.

Штурмовать земли пауков было безумием — отряд был слишком мал, а судя по размеру главного гнездовища пауков, там были не просто маленькие и умеренных размеров восьминогие твари, но и гигантские — и помимо того, всё ещё здесь пребывала и Унголиант.

Даже Саурон не испытывал желания направиться вперёд, ибо помнил историю, как Унголиант самого Моргота запутала в сетях. Но главное стало известно — место, где пауки расположились в Средиземье. Отсюда выходили их смрадные орды, здесь они плодились.

Куруфин повелел армии возвращаться через проход Аглона. Саурон же упорхнул — не давала ему покоя странная крепость, что находилась в Таур-ну-Фуин.

IV. Сокрытое и не только.

На древней пасеке, где теперь проживал Финголфин, было тихо и покойно.

Как только властный эльф решил перестать быть властным и отвергнуть свои притязания, ужаснувшись планам Финарфина и его поведению в Альквалондэ, слухи о котором всё же стали просачиваться и в основные земли, про него все забыли.

Когда-то его окучивали Валар, разговаривали майар, рядом постоянно вращались державные орлы, которые зрели своим склизким оком прямо в его земли и его людей. А теперь, казалось, его заявление рассмотрели и всецело одобрили — и забыли про того, кто когда-то мог стать королём.

Он не держал зла на Феанора. Теперь он видел, что благородный владыка Первого Дома — лучший нолдоран, который только мог быть. Он сам бы не мог и надеяться на то, чтобы повторить всеблагое Светило, которое подымалось в небеса и освещало весь мир. Бывало и сам Финголфин спускался к основанию Светила и днями сидел на механической заряжалке. И его не узнавали, полагая, что се простой эльф — он одевался скромно и отверг доспехи князя.

Иногда к нему приходил властный Фингон, почтенный наследник Второго Дома, и заводил странные для эльфа речи:

— Кораблей нет, но возможно мы может пройти по льдам, что соединяют Аман и Средиземье? — однажды прямо спросил Финакано

— Зачем? — спросил Финголфин.

— Феанор сражается со злом, и более того, сражается с ним Маэдрос. Неужто нет в тебе нолдорской удали, отец?

— И к чему же Феанора приведёт его удаль? Валар зажались в углу и не общаются с эльфами, Аман разграблен пауками, а чертоги Мандоса более не работают и выйти оттуда уже нельзя. Разве это добро?

— Но какой смысл сидеть в Амане и ничего не делать? Тут остался только Второй Дом, и он нужнее в Средиземье.

— Хочешь, обращайся к Второму Дому сам. Я даже уже не король, Фингон. Я самый обычный пасечник.

— Как знаешь, отец.

Фингон быстро покинул почтенное ульепоместье, а Финголфин помыслил немного и уверился, что не стоит идти против судьбы. Благое жужжание наполняло его душу и успокаивало, и вскоре он вернулся к обработке очередной рамки.

Саурон же порхал на северо-запад, пересекая огромные горы, которые отделяли дориатную часть Белерианда от земель, в которых некогда царствовал Моргот. Места эти действовали угнетающе на майа куда более, чем на обычных нолдор, ибо был он существом духовным, повязанным с нематериальным миром. Даже тело его, которое на первый взгляд ничем не отличалось от хроа эльфов, на самом деле было лишь проекцией из твёрдого света. Именно поэтому мог Саурон легко менять свой облик, в то время как для эльфа или человека это было просто невозможно без посторонней помощи.

Не раз пожалел он, что приступил к полёту, когда нолдор возвращались по проходу Аглона. Горы здесь были наиболее монументальные, множество горных массивов шли друг за другом, а затем начинались заметных размером холмы. Даже его могучие крылья устали махать, но и спускаться было не вариант — кто знали, какие звери ходили здесь по холмам и не могли ли они напасть на майа.

Обычные звери не представляли никакой угрозы для существа такой силы, но вот те же пауки, что брали начало от самой Унголиант, вполне могли навредить. Ходили слухи и про зверей невиданной мощи, которые могли скрываться в траве и быть практически невидимыми. Их тела покрывали пятна, а сами они были рыжими, что уже указывало на их высочайшее место в естественной иерархии.

Если такой зверь подберётся к Саурону, пока он будет отдыхать, то может и разорвать его тело на части.

Чародей с удивлением отметил, что проведённое в Арде время, видимо, стало влиять и на его бытие — он был существом из чистого света, и по-хорошему уставать он не должен был вообще. Но если в Амане он мог работать неделями, вообще не отвлекаясь — и часто так и делал во время своего инициального обучения у Аулэ. Но теперь раз в несколько дней ему начинал требоваться отдых. Что это могло быть — наверное, влияние Моргота, который смог особо последовательно осквернить материю в Средиземье, и видимо задел даже незримый мир.

Его власть над духом и плотью ослабевала…

Власть над плотью. Саурон бы поморщился, если бы мог это сделать в облике свиномордой леталки. Когда в Амане он слышал эти слова, но Аулэ запретил об этом думать, сказав про нарушение Замысла. Но теперь, когда сам Первый Дом выступил против Замысла, это больше не было преградой. Возможно, за счёт этих знаний получится понять, как остановить старение Средиземья, как обратить угасание, как отрезать Искажение от остального, чистого мира.

Если бы только у него было больше времени. Вокруг Первого Дома собирались тучи и на нормальные фундаментальные исследования могло не быть времени.

С такими мрачными мыслями майа долетел до равнинной части Таур-ну-Фуина и взял курс на большую гору, которую хорошо запомнил ещё во время наземного похода. Он позволил себе снизиться, к траве и цветам, которые хорошо видел. К сожалению, было уже темно, и вокруг не было никаких пчёл — эти благородные насекомые теперь радовали Саурона. Направив его на пасеку, Манвэ поступил мудро, сам того не ведая. Приятное жужжание пчёл и их возвышенный труд настраивали на нужный лад, и не раз Саурон ходил на луг послушать их перед тем, как приступить к кованию.

И вот вдали показалась крепость. Ближе стало совершенно понятно, что это была приземистая, грубо сложенная крепость людей. Она прилегала к горе, а самым удивительным для чародея показалось то, что её ворота были широко распахнуты.

Они не ждут нападения?.. Или это город-крепость?

Тогда Саурон отлетел на значительное расстояние от крепости и завис в воздухе, ожидая восхода Светила. Решил он, что врываться на новую территорию ночью было бы ошибкою, наверняка будет поднята тревога. А люди могли быть и дружелюбны, и нападать на них было непорядком — а будучи аспектом Порядка, Саурон этот момент тщательно соблюдал.

Он сам не заметил, как задремал и обвалился на мягкую холодную землю. Вокруг сновали кроты и ползали муравьи, несколько раз подлетала и чирикала какая-то птица, но по счастью, никто не попытался сожрать Саурона, что сейчас был размерами весьма невелик.

Восстав ото сна, чародей принял привычный облик человека, набросил капюшон и направился в сторону крепости.

Ворота её всё ещё были открыты, а кроме того с утра из крепости раздавались гулкие удары чего-то тяжелого и металл. Саурон обрадовался, подумав, что вестимо в этих краях обитают властные кузнецы, которые с утра берутся за могучие молоты и начинают ими постукивать. Возможно, местные мудрецы уже открыли сплавы, и теперь у них можно чему-то научиться, и затем новые сплавы сослужат службу Первому Дому.

С такими мыслями великий понтифик вошёл в крепость, и увидел источник звука. Большой металлический купол был установлен в башне, и теперь там радостно бегал бородатый мужчинка, коротенького росту, но ладно сложенный, и наяривал железный стержень, который торчал из центра купола. Стержень долбился о купол и вызывал те самые странные, но весьма торжественные звуки. Осмотревшись, Саурон заметил четыре таких конструкции.

А вдали он заметил конструкции совсем другого характера — на возвышении, на внутренних крепостных стенах стояли ладно сложенные ульи. И в них явно кто-то жил — было слышно приятное и доброе гудение. Крылатые работники кружились вокруг улья, кто-то возвращался с цветочной пыльцой. Недооценивал Первый Дом людей! Рамки в ульях ничуть не уступали нолдорским, и были сделаны весьма искусно.

А вскоре к майа, забывшему о том, что вообще-то он на территории неизвестной крепости, подскочил кабанчиком средних лет адан в коричневой робе, которая отчасти напоминала одеяния самого Саурона, и вопросил:

— В монастырь пришёл, парень?

— …Да, — ответил Саурон. Он не знал, что такое монастырь, но подумал, что разведку лучше всего провести, не раскрывая всех карт. Как знать, может эти люди уже в союзе с Финарфином, и немедленно донесут, что здесь кто-то из Первого Дома.

— Святой отец пока занят. Подождите на главной площади, пожалуйста, — ответствовал человек.

Пока Саурон ожидал встречи с главным монахом, он перекинулся несколькими словами с монахом обычным, которого звали брат Птоля. Монастырь был воздвигнут здесь недавно, и местные поклонялись Эру, которого полагали верховным богом вселенной.

Тут понтифик понял, что вызнать больше жизненно необходимо. Он знал, что в Средиземье активно формируется оппозиция для власти Феанора, но теперь выходит, что появляются и альтернативные религии, что могло осложнить распространение влияния Первого Дома. Саурон уже внутренне вжился в роль качественного и благородного Бога, Владыки Воинств, который присутствует в рядах нолдор и помогает им, и культ Эру свалился просто непонятно откуда.

Отец Маген Лехаим оказался в высшей степени приятным и благородным человеком. Он был весьма и весьма стар, но несмотря на то, что его монастырь — что бы это слово ни значило — был довольно богатым, одевался скромно и не сильно и отличался от остальных монахов. Волосы оставались только на задней части головы и были седы. Но во всём его поведении чувствовалась уверенность и мощь во всём, что он делает. Даже Саурону было не по себе от его взгляда.

Он был истовым почитателем Эру Илуватара и верил, что после смерти этот бог заберёт людей к себе, где наградит за подвижничество, и теперь за ним следовало более тысячи монахов, которые посвящали своё время труду и молитвам.

Саурон едва сдерживался, чтобы не рассказать о том, как этот самый Эру Илуватар помог нолдор в борьбе со злом, вернее совсем не помог, когда казалось, что в борьбе с пауками следовало проявить единство — и только благородный Феанор снова отправился на бой, один, оставленный прочими Домами.

Но и он был вынужден отметить, что монахи были весьма убедительны. Как жаль, что божок, которого они выбрали, вовсе в них не заинтересован. На прощание майа оставил в монастыре всё своё золото, которое Феанор выделил ему на лупанарий — Саурон носил его с собою всё время, но что-то монашество затронуло благородную душу великого понтифика куда больше, чем лупанарии — майар не требовалось размножаться, и Саурон по раздумиям понял, что предпочитает добрую мужскую дружбу без всякого использования домашнего питончика в народном хозяйстве.

Провёл он в монастыре целый день, а затем направился на выход, и оказавшись на достаточном отдалении — так, чтобы его не было видно человеческим глазом, обратился в зверька и на высокой скорости понёсся в направлении Финвэтронда.

Он и так достаточно задержался.

Пока он летел над горами Таур-ну-Фуина в его юго-западной части, он заметил огромную долину, которая была со всех сторон защищена горами. Но при этом в неё вполне можно было попасть — чародей заметил, что между гор шла узкая дорога, по которой мог пройти и человек. Дорога была хорошо прикрыта горами и выходила через пещеру, так что обнаружить её можно было только с небес.

Хорошее место для города. О нём обязательно следовало сообщить Маитимо…

V. Эленион-кента.

Маитимо был весьма огорчён новостям, которые принёс Куруфин.

— Значит, пауки всё-таки свили своё гнездо рядом с моей бывшей крепостью. Плохо. И из-за чёртового Дориата добраться туда нормально не получится — придётся переправляться всей армией через фенсы Сириона, а это и одному сделать нелегко, или делать гигантский крюк. Маленький отряд ещё мог пробраться через Таур-ну-Фуин, но большая армия нолдор, которая будет иметь шансы в сражении с пауками, окажется уязвима.

— Ты прав, братишка, — заметил Куруфин, — и место там гнилое. С наскока его не взять. Потребуются осадные орудия.

— Пока со всех сторон нас окружают враги, наступление на пауков не представляется возможным. Вначале следует завершить Трон? Что с Троном?

— Ещё несколько месяцев потребуется на окончательную калибровку, — ответствовал лорд Саурон, — помните, Маитимо, после того, как Трон будет активирован, заглушить его не получится, и если что-то пойдёт не так, весь мифрил в окрестностях сдетонирует.

— Хорошо. Мы подождём. Что по активности арфингов? Келегорм, докладывай.

— Мы заметили новые укрепления у горы Эред Ветрид. Пока что там только фундамент, но строят крепости они быстро. Вскоре путь вверх по Сириону нам будет отрезан. А ещё арфинги активно заключают союзы с людьми.

— Следует построить несколько крепостей — у холма Амон Руд, у излучины Тумхалад, и на Востоке Белерианда, ближе к реке Гелион. Там хорошие места, и даже небольшой отряд сможет сдерживать противников достаточно. К тому же, если не ошибаюсь, осадных орудий у Финарфина не замечено?

— Всё верно. У нас они есть за счёт инженерного гения Феанора, и он тщательно хранит чертежи. Это было верным решением, — пояснил Саурон.

— Нам следует не тратить время зря и распространяться. Первый Дом понёс большие потери, и рассчитывать мы можем только на тактику. Если мы будем и дальше терять эльфов, Первый Дом падёт. Помните об этом! — завершил совещание благой Маитимо.

Эльфам оставалось лишь надеяться на то, что их противники также не обладают полнотой информации и не знают, в каком состоянии находится Первый Дом. Впрочем, в верности местных Маитимо был уверен — эльфы Первого Дома видели великое Светило и самого Феанора, а после этого никакая измена не была уже возможной, ведь особый Свет Первого Дома качественно облагораживал и прочищал душу.

И вот настал день, когда работы над троном были завершены.

Алтарник завершил одевать его, нацепил на правителя нолдор тяжёлые одежды, составленные из нескольких риз, которые должны были защитить его тело от высоких энергий, которые курсировали по системе. Грудь прикрывал особенно массивный нагрудник, выполненный из двенадцати редкоземельных металлов. Он выступал в качестве естественного резонатора и одновременно экрана. Без него садиться на Трон не следовало и Феанору — слишком велик был бы риск.

Маитимо с опасением покосился на большой трон, составленный из множества острых углов. По полу от него исходило множество тонких линий, которые связывали его с резонаторами внутри Финвэтронда, которые по заверениям Саурона создавали сеть, что должна была надёжно покрывать всё Средиземье в Незримом мире — не только Белерианд, и даже не только Эриадор, но и весьма мощные и далёкие земли Востока.

Феанор странствовал непонятно где, и просил не привлекать к себе внимания. Благородный Маитимо очень хотел посмотреть на подлинного нолдорана, хоть и не сомневался, что великий воин не мог пасть, но отогнал от себя мысль.

Тогда он решил посмотреть на то, что вообще такое Незримый мир — эльфы умели смотреть в него и видеть фэар, но при этом тень в Незримом мире неизменно накладывалась на образы материи в мире обычном, в то время как большая часть связанной с Троном сети — которая получила название Эленион-кента, ибо являла собою как бы отражение созвездий на поверхность Средиземья — находилась исключительно в мире незримом — это были тонкие векторы силы, развешанные над материком. Мудрые же называли её также Эленлимэ.

Трон немного подрагивал, через него проходили огромные заряды энергии. Он был закалён против пламени драконов, чтобы даже это, самое опасное в мире пламя, не могло бы причинить ему вреда, если вдруг объявятся новые урулоки, так что спокойно переживал и электрическую мощь.

Удостоверившись, что священная стража претория находится на своих постах, Маитимо приказал затворить двери в Зал Нолдор, после чего активировал Привилегию нолдорана и воссел на трон. Без изменения времени не стоило и надеяться сесть и остаться в живых — поток энергии был слишком велик, чтобы эльф его вынес — и даже майа бы начал истаивать, если на него была бы замкнута система.

Как только почтенное седалище соединилось с мифриловой пластиной в основании трона, а руки и голова возлегли на подобающие места, восприятие Маитимо изменилось. Он увидел воочию то, что создали гении Феанора и Саурона.

Огромная плетёная сеть покрывала весь Незримый мир. Тончайшие нитки, которые были связаны с давно осквернённой Златотворителем материей, и которые сами не имели в себе материи вовсе, равно как и заряда или спина. Совершенная сеть покрывала мир, и тот, кто сидел в её центре, подобно странному существу с чрезмерным количеством лапок, что пришли из Пустоты — приобретал единение с миром.

Сила была новой и необычной.

Человек или эльф с его стандартными органами чувств не был приспособлен для того, чтобы видеть мир так. Даже в незримом мире обычный его посетитель всё равно сохранял свою оболочку, некий фокал, из которого выходило восприятие.

Здесь же Маитимо словно стал всем Средиземьем — только далеко на Западе восприятие обрывалось с неприятным колющим чувством — где-то там был Аман, который видимо было прокрепощён и закрыт особой магией Валар. Великий Рыжий пока ещё не понимал, как верно использовать новые способности и метался, как метался бы человек, если бы внезапно отрастил крылья — но не знал, как верно ими махать, дабы подняться в воздух.

Он решил, что пока что не будет пытаться получить разведданные в стане Финарфина — кто знает, могут ли его маги это почувствовать? Кто знает, какова будет реакция и не смогут ли они нарушить работу системы?

Затем он посмотрел на небеса. Созвездия отражались в священной сети круглые сутки, и были видны так, как не видны простому глазу и ночью. Мощные, добрые звёзды светили с яростью, но внимание Маитимо сразу же привлекло что-то ещё. Гигантская дыра в пространстве, которая пребывала где-то среди звёзды. Чёрная, не способная отразить свет, словно разрыв, в котором не было ничего.

Каким-то новым чувством Маитимо понял, что это центр мира. Но отчего он выглядел так?

Маитимо устремился в ту сторону и решил проникнуть в тайну своим новым взором. Отчего-то это казалось очень важным.

Он увидел фигуру человека, которая шла по неизвестной земле. Везде была густая растительность, огромное количество деревьев, на которых росли странные зелёные растения, обвивавшиеся вокруг стволов и ветвей.

Животных и тем более людей не было… Хотя нет, Маитимо пригляделся и понял, что видит непонятных чешуйчатых созданий, напоминавших своим строением птиц, но у них не было клюва и перьев было намного больше. Они носились по лесу, а сверху падали пылающие камни.

Метеоритный дождь невероятной силы, явно сверхъестественной природы, нисходил с небес и выкашивал чешуйчатых. Затем он понял, что фигура разозлилась и с небес стал спускаться настоящий армагеддон — тысячи огненных камней выжигали леса, уничтожали деревья, убивали существ. Маитимо содрогнулся, увидев такое насилие над планетой, в то время как фигура медленно и сильно шла вперёд, оставляя за собой лишь горящие угли.

Его магическая мощь была неимоверной. Несмотря на постоянно творимую магию такого порядка, которая бы даже великого Саурона истощила за несколько минут, его сияние в Незримом мире не ослабевало. Апокалипсис свершался на глазах эльфа.

Человек же шёл. Хотя можно ли было назвать такое чудовище человеком? Он был высокий, с чёрными волосами средней длины, короткой и аккуратной бородой и напоминал учителя или монаха из рода людей. Но глаза его были черны и отражали собой сам космос.

4901471 2485711 нбжгенрарр араненнер 1098484 1230844 аопрркиии аоппннреи Утомительно… 4828575 Как здесь не хватает Этлау… 2145865 вгегррррцд

Маитимо властно скатился с трона, подсознательно сделав перекат — выглядело это как инициализация несанкционированного осанвэ, когда вредонос вроде Мелькора нагло вторгался прямо в мозг и начинал там вещать и перестраивать его. Потом эльф успокоился — он почувствовал чужие мысли как бы наводкой. Но жуткое присутствие не отпускало. Кто это был? Где происходило то, что он видел? Он понимал, что это несомненно была Арда — но когда? Прошлое или будущее? Что это была за катастрофа? Непонятно.

Великий эльф с опасением посмотрел на мерно вибрирующий трон. Пожалуй, прежде чем пытаться войти в соприкосновение с системой снова, надо изучить управление осанвэ и научиться блокировать неожиданное вмешательство.

Его ризы и ефод несколько оплавились, так что то ли Трон нуждался в дальнейшей донастройке, и следовало поскорее сообщить о произошедшем Саурону, то ли всё дело было в том, как с ним взаимодействовал он сам — как не хватало здесь Феанора…

Но начало было положено. Такого механизма совершенно точно не было ни у арфингов, ни у пауков, ни даже в пресветлом Амане — насколько же убогим по сравнению с архитворением Саурона был трон Манвэ с встроенным воздуховодом под седалищем. Это было орудие победы.

…Оставалось лишь надеяться, что оно не станет орудием судного дня.

VI. Странствия.

Когда Феанор думал про то, что это будет надолго, он думал про несколько месяцев — но не ожидал, что в странствиях пройдёт сначала несколько лет, а потом и практически полный десяток. Белерианд был действительно велик размерами, и если нолдор во время своей первой экспедиции интересовались в первую очередь стратегически значимыми объектами и остатками влияния Тьмы, то теперь волшебник интересовался какими-то невидимыми силовыми линиями, которые даже в незримом мире отличались от обычной местности не слишком сильно.

Первое время их передвижения и вовсе были хаотичны. Лошадей не использовали, часто прятались в рощах или пещерах, и при этом волшебник часто чертил свои странные руны, и как понимал Феанор, пытался отвадить возможную слежку. Потом таких зигзагов стало меньше, и ходить стали по карте, но останавливаться на одном месте чаще, и видел принцепс, как Марисбери натужно колдует, с одними ему ведомыми целями.

А результатов всё не было.

Так они обошли весь восточный Белерианд, а также провели целый год в лесу, через который пауки когда-то ворвались в гавань. От них там осталась только старая паутина, и Феанор в очередной раз задумался — что вообще хотят пауки? Или они давно обезумели, как обезумела Унголиант, когда не смогла пожрать Моргота вместе с Сильмариллами, и в их действиях не было никакого смысла.

С волшебником он говорил редко. Он не хотел надоедать мудрецу из иного мира, который явно обладал непонятной для него космической перспективой. Обычная жизнь его, казалось, не волновала совсем — если Феанор с интересом изучал новые поселения и народы, и знакомился с тем, как меняется Средиземье, то Марисбери знал лишь об одной цели — исследовать Основание.

— У меня только одно желание — чтобы человечество существовало всегда, — однажды ответил на вопрос Феанора маг, так просто, как если бы речь шла о том, что он желает на завтрак.

Расспрашивать про мир и человечество в нём принцепс не стал, хотя и понял, что люди достигли там весьма и весьма большого могущества, хотя магией обладали немногие.

Это было совсем другое человечество, чем только начавшее вылупляться из большого яйца то, которое иногда встречалось в Арде. И маги там были совсем иные — если Саурон, конечно, отличался от эльфов, но был всё же для Феанора довольно понятен, то маги из мира, откуда прибыл Марисбери, зачастую находились в своём собственном измерении и искали только одного — Корня. Исполняли древний приказ, которому было несколько тысяч лет, и мало кто из них задавался вопросом, зачем вообще это необходимо.

— В мире магического искусства нет времени для отдыха. Большинство там движимо жадностью, страхом и желанием власти.

Из рассказов волшебника Феанор понял, что тот мир был намного более развитым и старым, но с другой стороны — намного более неприятным. Местные только и делали, что занимались войнами за власть, влияние и ресурсы, — видать, не нашлось у них качественного Императора, который мог бы хорошо ими управлять. Хотя, это же люди. Даже если такой Император и появится, вечным он не будет, жизнь его закончится и всё вернётся на круги своя.

Вначале волшебник планировал посетить северный Белерианд после того, как они наконец-то вышли из леса, и тогда Феанор рассказал про неизвестного рыцаря, который воссел в том лесу и закрыл всё стеной света, пробить которую было невозможно.

— Рыцарь Грааля с большим щитом? Наши планы изменились, — кратко сказал тогда Марисбери и перечеркнул половину карты.

— Вы знакомы?

— Можно и так сказать. Связываться с ним сейчас, не имея собственных героических духов, не стоит. Да и простые героические духи против него бы не выстояли, тут нужны другие. Но… сам факт того, что он призван, говорит о многом.

— О чём? И кто такие эти героические духи? — спросил Феанор, который пытался понять хоть что-то о том, с чем его миру предстоит столкнуться.

— Героические духи — могучие воины, которые изначально призывались самим миром, чтобы справиться с искажениями Порядка. Их можно сравнить с героями прошлого, которые вознеслись и стали богами… Если говорить примитивно. Изначально семеро героических духов призывались, чтобы сразиться с одним, практически непобедимым врагом. Потом маги нашли ритуал и использовали в своих целях. В этом мире призыв невозможен — по крайней мере людьми. Но, значит, есть и силы, которые контролируют систему. Это стоит запомнить.

— Кто этот рыцарь?

— Если судить по твоему описанию — рыцарь Круглого Стола, привратник, один из сильнейших героических духов. Но он поддерживает истинную нейтральность, так что вмешается лишь в том случае, если кто-то станет всерьёз угрожать космическому балансу.

— То есть, нам беспокоится не стоит, — сказал Феанор и тотчас добавил, почувствовав внезапно вошедшую в него мысль, — или стоит?

— Мечник Феанор. Само появление кого-то из другого мира угрожает балансу этого мира. Именно поэтому привлекать его внимание нам нельзя.

И они пошли на восток, в Эриадор.

Не раз ещё Феанор возвращался мысленно к этому разговору и размышлял о том, верны ли опасения мага. Ведь рыцарь запрещал ему ходить на Восток, и, похоже, не планировал покидать Дориат. А вдруг нужные силовые линии нашлись бы именно на Севере? Но, надо полагать, у волшебника были свои основания опасаться этого рыцаря. Может быть, этот его святой Грааль был действительно мощной штукой. Что это вообще такое? Меч, щит?

Прошли в очередной раз они мимо того же поселения, где Феанор был так недавно. Он заметил, что шахту, которую он посещал, уже закидали камнями, а затем засыпали землёй. Не то, чтобы принцепс хотел снова спускаться вниз, так как ничего, кроме раздолбленных яиц и скелета дракона, там не было, но долго и пристально смотрел на то место. Как же он желал когда-то найти Глаурунга, великого ящера Первого Дома, с которым Дому бы ничего уже не угрожало. Даже Валар его боялись — хорошо помнил Феанор страх в их глазах и решимость снести часть острова, лишь бы не позволить ему воцариться.

В городок заходить не стали, хотя Император отметил, что норная часть его была заброшена — гномы взяли и покинули его. Видимо, поняли, что шахта осквернена пауками и не желали дальше работать в месте, которое заражено тьмой.

Дошли они до лесов, по которым только и можно было перебраться из Белерианда в Эриадор — если не пытаться пройти могучие Синие горы, в которых и гномик бы заплутал, что уж говорить про человека обычного.

Дело было в этот раз вечером и вдали Феанор увидел свет от маяка. Хотя и не следовало идти в том направлении, ибо путь их лежат в северные части Эриадора, в которых и сам принцепс ещё не бывал, но пожелал он посетить это место. Волшебник не возражал, сообщив, что если отклониться от курса на несколько дней, проблем это не составит.

Место было довольно сложнопроходимое — неудивительно, что в прошлый раз ещё в составе отряда эльфов он его обходил.

Свет то и дело закрывали массивные, большие и толстые листья местных кедров и сосен, которые были мясистыми, словно напитанными высокой влажностью в атмосфере. Местность была водянистой, несколько раз Император не замечал небольших рек, а однажды на него попытались напасть невиданные существа — похожие на плоские серые камни, с шестью лапами и парой клешней, размером с хорошего волка.

На берегу стоял большой маяк, а рядом с ним заметно меньший рыбацкий город.

— Море всегда право, — приветствовал рыбак, — вы небось господарь эльф? Хотите купить чего?

— Может быть потом. Зачем же здесь такой большой маяк, мистер рыбак?

— Это мореходы из Лонд Даэр построили. Корабли уже довольно далеко в море выходят… Да и ваши, вроде как, там живут.

Феанор немало удивился. Эльфы жили в человеческом городе, или то всего лишь слухи? Он даже задержался у рыбаков и отдал им десятую часть своего золота, стараясь выведать побольше, но рыбак в том городе был всего пару раз и сам знавал только слухи. Было ясно одно — город тот следовало посетить.

Кораблей или даже лодок тут не было, да и Император бы не захотел брать, коли были — Ульмо бдил. Пошли по берегу, стараясь держаться подальше от воды — благо, по всему побережью была проложена хорошая дорога, которая соединяла маяк с городом. Мало того, что в том городе живут эльфы, так ещё и вместе с людьми — видать, авари к людям относятся так же хорошо, как почтенный князь Финрод. Эх, Финрод. Он по духу был благородным храбрецом, но не ушёл с Первым Домом, не в силах отвергнуть авторитет Финарфина, и оставалось надеяться, что не пришёл с отцом в Арду.

Город оказался довольно большим. Во время прошлого своего путешествия эльф был на лошади, и потом предпочёл на заезжать в лес, и про его существование даже не знал. Архитектура была довольно достойной, а в отделке домов видны были морские мотивы.

Встречала путников большая надпись на синдарине — «Море всегда право». Принцепс скривился — синдарин, а вовсе не благое квенья… И, конечно, ни на намёка на шибболет. С каждым днём жители заметной части Средиземья всё дальше от Света Первого Дома…

А в пристани наблюдалось более десятка больших и качественных кораблей — местные весьма чтили мореходство. Надо бы сообщить про это место остальным нолдор, чтобы знали, что следует как можно скорее забрать город в зону влияния Первого Дома, но возможности передавать послания не было. Так что Феанор направился к местным и стал расспрашивать насчёт того, где же тут эльфы.

Но эльфов в городе не оказалось.

— Эльфы в лесах живут, вы-то должны знать, — отвечал местный, покосившись на благородные уши Императора.

— Ваши рыбаки сказали мне, что в Лонд Даэр проживают эльфы. Выходит это не так?

— А, рыбаки. Они в городе-то раз в десять лет бывают, всё слухи рассказывают. Нетути тут эльфов, высокий господин. Говорят лет десять назад одна эльфийка приплыла, да и та в роще живёт. Зверушки-то вашим ближе, чем люди.

— В какой роще? — уцепился Феанор за упоминание.

— На правом берегу реки Гвархи, вверх по течению. Но, говорю, десять лет назад то было, сейчас может и нет никого.

— Всё равно благодарю! — Феанор сунул золотую монетку микрочелу и пошёл в остановильню, где они с волшебником арендовали комнаты.

Уговаривать мага пришлось долго, но Феанор настоял посетить ту рощу. Марисбери возмущался и говорил, что в этом месте особо сильна связь с Валар, и их могут обнаружить — но Император чувствовал, что в происходящем есть важная для нолдор тайна.

Роща и правда была большой. Для эльфа не составило проблем передвигаться по ней по деревьям, а волшебник предпочёл остаться — чтобы пробраться внутрь, человеку пришлось бы рубить или магией сносить деревья, а это бы не одобрил Феанор. Весь день потратил Император, нашёл несколько заброшенных лисьих нор, в которых жили какие-то хищные звери — норы выглядели так, словно активно использовались, осмотрел деревья, но никаких следов разумной жизни не нашёл.

— Ничего. Зря потратили время, — сказал он, найдя волшебника, который прогуливался рядом с лесом.

— Потому что даже эльфы не будут жить в таких зарослях, я полагаю, — ответил Марисбери, — рядом с рощей живёт твоя эльфийка.

— Видел её?

— Да, сказал, что прибыл вместе со странствующим тайно Императором. Спрашивала, не можешь ли ты высвободить какого-то Мелькора из его темницы. Не знаю, что за Мелькор и какова у него темница, так что не нашёл, что ответить, но сказал, что спрошу у своего спутника.

— Высвободить кого? — возопил Феанор, — что здесь происходит?

— Мелькора, — невозмутимо повторил волшебник, и Феанор не мог сказать, действительно ли он не понимает, или просто посмеивается. Волшебники часто бывали трикстерами, в конце концов, и любили разыгрывать эльфов ещё в Амане. А значит и местные волшебники могут быть такими же. Великий вождь аж скривился, вспоминая, как Олорин играл на его нервах, как на пианино.

— Покажи мне, где эта хижина.

Пока шли, в голове Феанора подобно хищным пчёлам роились страшные мысли. Морготопоклонники в Средиземье? Да ещё и эльфы? Столько сил было положено, чтобы заточить сего вредителя, который убил его почтенного отца и вынудил его стать верховным королём всех нолдор, и кто-то уже хочет его возвращения? Да отчего вообще может найтись хоть один эльф, которому нужен Моргот?

Хижина была явно не эльфийской, наполовину погружена в землю, а дверь явно отдавала валинорским дизайном. Император повелел волшебнику прикрывать со стороны, а сам выбил ударом дверь и возопил:

— Кто тут Морингтто возвращать собрался? — пророкотал он, вложив в шибболет всю ярость своей разорённой упоминанием злыдня души.

— Фэанаро? Ну да, следовало догадаться… — раздалось откуда-то из подвала, куда немедленно ворвался Феанор.

В подвале было темно и сыро, эльф наступил на здоровенную астролябию, которая валялась где-то на полу, и затем увидел десятки и сотни навигационных инструментов, бумажных свитков и прочих странных предметов. Он глянул в незримый мир и пошёл вперёд, уверенный как танк, на нолдоранье чутьё.

— Фэанаро, угомонись, — подойдя достаточно близко, эльф узнал Ариэн.

— И что это значит? Манвэ на старости лет кукухой поехал и жить не может без братика? Какой ещё Моргот? — яростно спросил Феанор.

— А ты что, не видишь? Мир пришёл в упадок. В Валиноре не осталось эльфов, а Валар все с ума посходили и закрылись в своих владениях. Финарфин… связался с тем, что не следовало трогать. Да и твой Первый Дом, считаешь, устоит перед Валар?

— Так. Расскажи подробно, что именно сейчас происходит в Амане.

— И тогда ты высвободишь Мелькора? Создатель Сильмариллов уж точно сможет разбить Врата Ночи…

— Сначала расскажи, — едва сдерживая гнев, повторил Феанр.

Так могучий Император узнал про то, как Финарфин принял в себя энергии Пустоты, ибо гласило пророчество, что лишь ими владеющий имеет шанс против Первого Дома, как перебил тэлери и забрал корабли, как пауки несколько раз штурмовали Валинор, и хотя Стихии устояли, большая часть эльфов улетела в чертоги Мандоса, а вместе с ними отлетела и кукушка Стихий.

— Всё это весьма печально, — константировал Феанор, — но зачем высвобождать Моргота? Не лучше ли просто взять и вступить в Первый Дом? Мы как раз занимаемся тем, что пытаемся навести в Средиземье порядок.

— Думаешь, твои эльфы не восстанут против меня?

— Первый Дом готов принять всех, кто готов принести Клятву во всём быть верным ему. Там правит мой благородный сын Маитимо. Магистр шибболета, практически как я, и тоже нолдоран. Иди в столицу и расскажи ему, что встретила Феанора рядом с Лонд Даэр, где живут мореходы, что бороздят море на десятках кораблей. Скажи в точности именно эти слова, и он поймёт, что это сказал действительно я.

Мудрый Феанор понял — вот она, возможность, передать важные сведения в Финвэтронд. Маитимо обязательно поймёт, что так Феанор намекал, где находятся корабли, которые были необходимы Первому Дому…

VII. Горный город.

За десяток лет нолдор освоили окрестности, хотя из-за нестабильной ситуации вокруг так и не построили ещё ни одной дополнительной крепости — разбивать силы казалось ошибочным решением. Беспокоил и Дориат, установить дипломатические сношения с которым так и не получилось — лесное королевство просто игнорировало послов, которых несколько раз отправлял Первый Дом. Те стояли у стены света и были вынуждены возвращаться назад, а рядом со стеной на той стороне, казалось, жизни вовсе не было — разведчики ни разу не видели даже животных, не говоря про эльфов.

С южной стороны, где шанс нападения был меньше — там не было противника — располагались пастбища и пасеки, которые обеспечивали нолдор полезной и необходимой им едой. С северной же всё было изрыто траншеями, которые должны были замедлить вражеские армии. Также и там и здесь были поставлены высокие сторожевые вышки, на которых сидели эльфы и периодически приставляли к себе подзорные трубы, изучая местность и готовясь трубить.

Самое необычное открытие пришлось на восток — там, где весь континент пересекали мощные Синие горы. До них было далеко, и всё же некоторые эльфы смогли их достигнуть, и говорили такое — внутри гор поселились коротышки, некие полумужи, которые обладают крайне низким ростом, но при этом длинными бородами и бдительным взглядом, а также суровым нравом. Несколько раз на них нападали люди, но карлики их без проблем обращали в бегство.

А ещё у входа в их владения под землёй были мощные.

— Гномики пробудились! — радостно возгласил Саурон.

— Что в этом хорошего, великий понтифик? — спросил Куруфин.

— Ну… они также занимаются добычей металлов, и могут быть хорошими союзниками. Вряд ли они так уж исполнены любви к Валар, учитывая что их хотели уничтожить за якобы недостаточное качество, и только Аулэ сразился на кулаках с Эру и заставил их оставить, — пояснил Саурон, хотя обрадовался он в первую очередь тому, что карланы напоминают Аулэ, которого он почитал. Аулэ был благородным Валой. Его борода была весьма красивой и про неё регулярно пели песни в Амане.

— Сходишь к ним в роли посла. Только не говори про свой божественный статус, можешь изобразить простого нолдо, — тут Куруфин скептически осмотрел не вполне острые уши Саурона, — только уши волосами прикрывай. Пусть считают, что эльф. Держись как эльф. И помни про благородство Первого Дома.

Саурону ничего не оставалось, как исполнить приказ исполняющего обязанности нолдорана, хотя ранее утром он уже набрал ряд заготовок для кования и был готов пустить в ход державный молоток Феанора, который теперь находился в его полном ведении. Этот молоток был величайшим инструментом из существующих в мире — даже у Валар не было настолько удобных, лёгких, прочных и при этом властных инструментов. Ковать им было одно удовольствие, а Саурон почитал кование и само по себе.

Но так-то он давно сидел в крепости, так что следовало, конечно, изучать и Средиземье — если Первый Дом будет оставаться на одном месте, то рано или поздно его коллективно выдолбят и ограбят. Союзы были весьма важны.

И на гномиков посмотреть хотелось.

Когда-то давно Аулэ говорил, что создал их по аналогии с собою — больших, бородатых и пиволюбивых, но увидеть хотя бы одного Пожилого Гнома Саурон во времена своей службы в Амане так и не смог. Но наверняка они были похожи на Аулэ — властного и благородного, мощного и накачанного, приземистого мастера кования и бурения, господина металлов и лорда сплавов. А значит, весьма благородный был народ. Как знать, карлики вполне могли самостоятельно открыть новые сплавы, которые не знал и сам Саурон.

В мыслях майа уже представлял огромную кузницу, которая занимала всю гору, стотонную чашу с расплавленным металлом, которую можно двигать огромными и грубо сделанными механизмами, и многочисленных маленьких людей, которые носятся над этой чашей, подобно жукам, и сбрасывают в неё в строго определённом количестве металлы, чтобы получить идеальный сплав.

Но они же, наверняка, только пробудились. Успели ли они построить что-то значимое?

Лошадь Саурон не брал — скакалка бы вряд ли смогла преодолеть подлые фенсы Сириона, и погибла зазря. Даже для самого Саурона место оказалось неприятным, хоть и имел на себе он под плащом только достаточно лёгкую кольчужную плетеню. Течение было весьма сильным, и даже с его весьма большой майарской мощью было весьма тяжко удержаться — рядом бдительно гудели водопады, в которые легко можно было свалиться, и гудели не приятно и благородно, как полезные рабочие пчёлы, а мощно и злобно, слово в них жил какой-то майа Ульмо. А может и жил.

И с левой стороны властно присутствовала огромная стена света. Эта стена внушала неприятные мысли. Рано или поздно Первый Дом, надо полагать, будет вынужден сразиться с её создателем — если бы дориатеры были благородничами, они бы приняли дипломатическую миссию нолдор и уже стартовал бы десятый раунд переговоров о всестороннем сотрудничестве. Но они закуклились в свою стену, как в гусеницу, и отказывались вступать в контакт.

Когда фенсы остались позади, Саурон позволил себе несколько часов отдохнуть и просохнуть. По древней традиции нолдор он свалился на приличный пологий кусок земного шафта и принялся отжиматься. Отсчитав ровно три часа, он приподнялся и попёр дальше — упрямо, как баран или то странное восточное хоботное животное, которое он видел на картинках.

Стена света постепенно становилась всё дальше — Дориат находится за рекой Арос, и ровно за нею эта стена и появлялась. А река была не вполне прямой, а шла всё севернее и севернее, Саурон же держался холмов Андрам.

Земли эти были всё такими же большими и пустыми. Давно здесь рапортовали о том, что наблюдались пауки, но теперь их тут вовсе не было. Больших животных тоже не было, видимо пауки их всех сожрали, а затем просто уползли куда подальше. Это были большие поля, заполненные невысокими травами. В траве бывало сновали здоровенные крысы с длинными и тонкими хвостами, но они не были агрессивными.

Это были огромные территории — и вместе с тем, практически бесполезные. Животных здесь не было, полезных ископаемых тоже, а растительную пищу эльфы не ели, и даже крепость здесь имела мало смысла — вражеская армия могла её спокойно обойти, не утруждая себя проштурмовкой. А вот дальше, рядом со значительных размеров холмом Амон Эреб, крепостные стены бы оказались кстати — если бы на юге вообще кто-то жил.

И вот Саурон добрался до большой и толстой реки Гелион. Это был иной участок, намного выше по течению, чем тот, который они с Феанором посещали ранее, но река выглядела точно такой же, и рядом не было видно ни одного моста.

Пришлось чародею замедлить магией несколько её течение, чтобы переплыть и оказаться на том берегу. Никаких признаков жизни здесь не было, и когда он дошёл до гор, то понял, что забыл уточнить, а где именно в Синих горах замечены гномики. Размерами эти горы были действительно колоссальными, и отгораживали Белерианд от Эриадора, практически полностью разделяя континент.

Саурон поразмыслил и решил пойти на север. В южной части гор они уже проходили, когда искали воды пробуждения, и хотя несколько гномиков, как рассказал Феанор, жили в той деревне, где пал Глаурунг, их там явно было мало. А горы на севере становились более толстыми, более жилистыми, и гномы скорее всего загнездились бы там.

И так и вышло — недалеко от большой горы Долмед, которая как бы вдвигалась на запад, появились первые признаки присутствия там народа Аулэ — большие дороги, по которым явно что-то тащили.

Укоренились гномы у реки Аскар. Это было хорошее место — даже созданным из земли карланам требовалась для каких-то непостижимых целей вода (которую весьма почитали и эльфы, и даже морготовы твари — видно, то было каким-то важным законом мироздания), а река протекала как раз рядом. Большая гора прикрывала их с севера, и поселение, частично надземное, было весьма хорошо защищено.

В горах были выдолблены углубления, в которых стояли многочисленные гномьи баллисты с очень толстыми болтами. А ворота в подземную часть были заперты, но после того, как Саурон поговорил с гномиками и попросил сопроводить его к царю, показав отсутствие оружия, его всё-таки пропустили внутрь.

Внутри чародей обозрел большую сеть явно искусственных пещер, обложенных огромными стальными скрепами и колоннами. Пол был выложен чёрно-белой шахматной плиткой. Шахты находились где-то далеко от жилых помещений, видимо отделённые прочными дверями, которые Саурон иногда видел в отдалении. Но это и неудивительно — для гномов важнейшим занятием является копка и места, где можно копать, были обязаны быть максимально защищёнными. За время, которое прошло после пробуждения гномов в Средиземье, полумужи неплохо пробурились по миру.

Вскоре Саурон в сопровождении пары гномов добрался до пещер, которые видимо выполняли роль местного дворца. Они выглядели более богато, чем остальные, в отделке стен использовалось золото. Золото… И тут чародей понял, что ни разу не видел в отделке местного дворца мифрила…

— Король Ногрода рад приветствовать вас, великий державный досточтимый посол Первого Дома, лорд Саурон.

— И вас приветствую, многоуважаемый король.

Саурон внимательно смотрел на главного гномика и окружающих его карликов. Эти гномы явно были более прочной и властной породы, чем те, которые проживали снаружи. Их мощные мускулы были хорошо видны, а бороды были особенно длинны. Настоящие полумужи, которые преуспели в бурении. Даже король не расставался с огромной секирой, которую носил на спине, аналогично тяжело вооружены были и его воины. Во многом напоминали они своего могучего отца Аулэ, разве что далеко не все из них были рыжими, как тот — были и мрачноволосые наугрим.

Лишь доспехи были не вполне достойными — они были сочинены из обычной стали, которая на взгляд нолдор была уже устаревшим материалом, ведь огромные месторождения мифрила позволили им полностью преисполниться доспехами и оружием из этого могучего и связанного с миром металла.

Король гномов не стал баять прямо в тронном зале, а сошёл с трона, накренился прямо в присутствии Саурона, и подёргал за тайный рычаг под троном, после чего он отъехал в сторону и под ним оказался проход в ещё более глубокие пещеры.

— Идём, братишка, поговорим без лишних ушей, — сказал король.

Они долго спускались, и король активировал ещё два тайных рычага, пока не достиг весьма глубокой и мощной пещеры. Там было немало сокровищ, золота, оружия, несколько корон, которые были выполнены на вполне эльфийском стиле.

— Ну что, посол, а теперь говори, с чем прибыл… — поигрывая секирой в руке, приказал король.

Пришлось Саурону выложить всё про мифрил, которым король гномов немедленно заинтересовался. Однако чародей сказал, что стоит гномам переговорить с Маитимо, так как не уполномочен он раздавать эльфийские недра, и предложил установить двухстороннюю связь.

Гном пообещал в скором времени выйти на связь и отправил посла восвояси.

Саурон возвращался в столицу несколько разочарованным — так и не увидел он гномьих кузниц, в которые его просто не пустили, ссылаясь на какие-то правила и уложения, да и пива эти гномы по какой-то причине не производили. Зато узнал он, что сверху от той же горы имеется ещё один город гномов, в котором гнездится другой Праотец этого карликового народа. Всё это следовало довести до сведения Маитимо.

VIII. Вести от Императора.

Скоро, совсем скоро нолдор отправятся в Болота Маэдроса, чтобы начать наступление на пауков и сокрушить наконец Унголиант. Хотелось верить, что узнав об этом, Финарфин подпишет акт капитуляции и откажется от войны против Первого Дома — но в это верилось с трудом. Все донесения из стана Финарфина говорили о том, что арфинги крайне мотивированы, собирают всех возможных союзников и готовятся бороться с Феанором до конца. Маитимо был в неудомении — что вызвало такую абсолютную ненависть, неужели тот факт, что Феанор стал нолдораном? Или его слава как создателя Светила? Но зависть эльфам свойственна не была, и подозревал Великий Рыжий, что дело здесь в чём-то ещё.

И где был сам Феанор? Прошло уже более десятка лет с тех пор, как великий принцепс отправился в путешествие, и с тех пор никто не докладывал ничего о его действиях. Если он где-то и странствовал, то вдалеке от родной крепости. Маитимо верил, что батя знает, что делает, без базара, но насколько же проще было бы Первому Дому, если бы сам Феанор пребывал в их рядах, как раньше. А теперь все тяготы верховной власти нёс на себе он, Маитимо.

Где был его добрый, качественный батя? Где его носит в это время? Что с ним происходит? Не напали ли на него какие злодеи? Не держат ли его в плену?

Злые мысли одолевали великого эльфа, и он всё чаще ходил рядом с Троном, который Саурон проверил ещё раз и сообщил, что все системы работают корректно. Трон следовало прорабатывать, так как дальновидение и дроны могли стать козырём, который принесёт Первому Дому победу, но Маитимо всё никак не мог решиться. Если бы здесь был Феанор! Как бы мощно воссел он на Трон и решил все их проблемы. Его сила воли была необычайной, а знания превосходили знания самих Валар, но его не было здесь, в столице…

А что если взглянуть на него?

Наверное, если найти Феанора в Средиземье и посмотреть на него несколько секунд, никто не успеет увидеть этот отблеск внимания в незримом мире. Но как же спокойнее будет, если он будет знать, где находится Феанор и что он делает. Если он убедится, что Император жив и не в плену.

Маитимо замер. Обе цели совместились в одну в его уставшем сознании и он бросился надевать облачение нолдорана. Обычно этим занимался эльф-алтарник, но сейчас он настолько торопился поскорее увидеть Феанора, что нацепил одежды на себя сам.

Трон всё так же мерно гудел, и Маитимо резким движением воссел на него, входя в контакт с системой.

Прошло мгновение — и он снова стал всем миром одновременно. Даже эльфийскому разуму было нелегко воспринимать столько информации — и множество её просто терялось. За время с последней активации Трона мифриловая сеть разрослась. Казалось, сам металл теперь начинает захват незримого мира, покрывая его множеством жилок, которые были почти везде. И отчего он так долго не желал востронеть?

Весь мир был перед его глазами, и он был горами, реками, деревьями и животными. Он видел скопления сияющих огоньков — там, где жили люди или эльфы. Серебристые огни — эльфы, творения Порядка и благородства, золотистые — хаотичные Люди.

За прошедшее время Средиземье активно заселялось. Более не угрожал ему Моргот, и только на далёком северо-востоке видел он облако непроглядной тьмы, где засели пауки. Его взор туда не доставал — пауки поглощали всякий свет, в том числе и тот, который распространял мифрил. Только теперь узрел Маитимо, насколько на самом деле велико размерами Средиземье, и как много тут мест, где как влитая сядет крепость или город Первого Дома. Аман… Да какой там Аман! Средиземье было намного больше, намного перспективнее…

И тут Маитимо вспомнил про Феанора, и стал отыскивать клятвенные энергии, которые везде сопровождали великого Императора и его сыновей. Феанор жил… в городке людей на Востоке, на берегу океана, под большой горной грядой.

Эльф потянулся своей волей к благородному бате, и вскоре увидел его как собственными глазами — в скоромных одеяниях рыбака, с удочкой, великий принцепс сидел на берегу и забрасывал её. Он реально рыбачит?!

Затем он увидел человека, на лицо которого был глубоко надвинут коберный одежд, так что обычным зрением видно было его плохо. Под серым плащом скрывались белоснежные одежды, и он о чём-то говорил с Феанором.

Маитимо тогда вгляделся в сущность человека — и понял, что он не адан. Он пришёл из другого мира.

А потом в эльфа вошло понимание, что это был за мир. Там не было эльфов, очень и очень давно. Там были только люди, и он увидел огромные уродливые города, напоминавшие грибы, столетиями не видевшие солнца и растущие весьма извращённым образом, далёким от природы. Он увидел то, на чём стоит та цивилизация, и то… как они…

В нолдорана вошла непредставимая ярость, и на мгновение был готов он переместиться прямо туда, если бы это было возможно, и вонзить в того человека мифриловый нож, быстрым ударом поразив его сердце, а потом перерезав горло. Но, благо, Трон такого не позволял — или Маитимо не знал, как сотворить подобное воздействие на расстоянии.

Затем он успокоился, но видения, которые он прочитал в памяти неизвестного, отдавались ударами в голове.

А ведь он считал людей Средиземья неблагородными! Но те люди, что жили в мире, из которого пришёл чародей в белом… Они буквально рубили живые деревья, чтобы построить из них дома, сжигали их, насиловали природу всеми возможными способами и при этом мнили себя пупами земли. Их цивилизация была построена на смерти и вместо благой природы они использовали омерзительный кремний, и в их разуме ни на секунду не появлялось и мысли о том, что они делают что-то не то.

Для эльфа это было отвратительное, невероятно и непроизносимо ужасное зрелище. Это был мир, в котором от начала и до конца властвовал Моргот.

Но Маитимо смирил себя и умалился, исторгнув из себя ненависть. Атаковав мага в белом, он подставил бы Феанора, который по какой-то причине общался с ним весьма вежливо — но принцепс не видел его разума и не знал, что представляет собою его мир, так что его поведение можно было понять. И даже смерть мага ничего не решит — ведь его мир останется на месте, и продолжит своё смрадное и гнилое существование.

Нет, следовало действовать иначе. Он, Маитимо, найдёт этого мага. И заставит его повлиять на его собственный мир — раз уж нашёл он время, чтобы зачем-то спуститься в Арду. Заставит прекратить уничтожение живых деревьев. Или более того — когда Первый Дом воцарится на территории всей Арды, когда благодать Феанора вернётся в Аман, он направится в новый мир, чтобы объяснить, что значит свет и что значит тьма людям, которые этого никогда не знали.

Отойдя от видения, он провёл несколько часов за отжиманиями — пол в тронном зале, по которому то и дело сновала дикая энергия, прекрасно бодрил и останавливаться не хотелось, но Маитимо знал, что пора возвращаться к государственным делам.

Он прошёл по лабиринтам, которые отделяли тронный зал от остальной части крепости, и заметил немалое столпотворение. Более сотни нолдор, включая нескольких преторианцев, заполонили всё пространство и гоготали, словно гуси, пытаясь прорваться куда-то вперёд. Нолдоран заметил всеблагого лорда Саурона, который тоже извлёкся из своей лаборатории и, похоже, желал узнать то же самое.

— Что тут происходит? — тихо спросил великий нолдо, чувствительно ткнув Саурона локтем.

— Не знаю, владыко. Преторианцы кого-то задержали.

— О, хорошо что ты здесь, ваше величество, — подскочил старший стражник, — говорят, послание от Феанора.

— От Феанора? Пропустите! — повелел он и попёр вперёд, расталкивая эльфов своими одоспешенными руками, властно, но всё же стараясь не причинять им боли и не повергать их на землю, хоть он и весьма торопился.

Он прорвался к фронтовой части толпы, где четверо преторианцев заблокировали… человека? Маитимо пригляделся, будучи весьма удивлённым, что Феанор успел наладить какие-то связи с людьми, и в то же время ожидающий вестей, ибо прошло уже больше десятка лет с тех пор, как он последний раз видел отче. А потом пригляделся и понял, что это майа. Причём весьма знакомая майа.

— От Феанора, значит… Вы всё правильно сделали, ребята, — кивнул он преторианцам, — от кого ты на самом деле, от Манвэ? Что говорит Старый Король? У нас военное время, так что советую говорить правду.

— Я действительно видела Феанора. Он отказался освобождать Мелькора, хотя мир с каждым днём всё больше искажается, и предложил отправиться в Первый Дом. Но, значит, и вы не очень-то рады.

— Кого, извиняюсь, освободить? — взревел Маитимо так, что гора затряслась.

— Погоди, владыко, — сказал Саурон, — может это правда, про Феанора. Пошли в царственный квартал, там всё обсудим.

— Ну, тебе виднее. Но всё равно, преторианцы, оставайтесь в полной боевой готовности до конца дня, — он властно махнул рукой, повелевая страже вернуться на свои посты, а потом указал Ариэн на то, где находятся царственные пещеры.

Выслушав её рассказ несколько раз, Маитимо преисполнился. Феанор действительно был где-то на востоке, в Эриадоре или дальше, так что свидетельство было похоже на истинное, и всё же он опасался, что истинной целью прибытия Ариэн был саботаж.

— И как ты вообще оказалась в Средиземье, если как ты говоришь, Аман закрыт? — спросил он.

— Когда майа Ульмо погиб в Арде, Ульмо был в гневе. Он вышел на сушу, в первый раз с момента Весны Арды, и море осталось без присмотра. Тогда-то я и поняла, что только сейчас можно свалить. И доплыла из Амана до Средиземья, пока Ульмо жаловался Манвэ.

— Вот как… — сказал Маитимо, — могла бы, что ли, орла своровать. Нам не хватает связи. Или Сильмарилл.

— Как ты себе представляешь воровство орла? Они подчиняются Манвэ.

— Ну тогда несколько яиц орла. Штуки три. Мы бы их нормально тут вырастили.

— Зачем вам те орлы? В местных лесах полно воронов. Очень умные птицы, и будут рады помочь благородным эльфам. То есть… в Эриадоре их полно. Но, наверное, должны быть и в Белерианде.

— Мне кажется, это перебор, Маитимо. Едва ли воровство орла реалистично. Иди проверь соты, ты же небось сегодня так и не успел с Троном? Надо вести переговоры на холодную голову, — внезапно вмешался Саурон.

Маитимо вспомнил, что рамки в ульях, которых были установлены в соседних с Троном помещениях, и принадлежили лично нолдорану, он в беспокойстве за отца не проверял уже несколько дней, вскочил и ушёл.

— Благодарю, не ожидала.

— Ну, с орлом и правда какой-то перебор. Но я попрошу об ответной услуге, хорошо? Никогда больше не мешай мне ковать, — ответствовал Саурон.

Поздно ночью Саурон и Маитимо встретились в тронном зале, чтобы обсудить последнюю ситуацию.

— Мне кажется, она говорит правду, — сказал великий понтифик, — хотя утверждать точно не могу — осанвэ на сущность равного мне порядка не работает.

— И всё же, как бы это не было очередным хитрым планом Манвэ или Намо. Валар и память могут редактировать, с некоторыми выходившими из залов Мандоса это и происходили. Отправил бы на гауптвахту её, но с другой стороны, а кто вообще удержит майа? И даже если не от Манвэ, что с ней делать-то? Любая военная должность предполагает большую ответственность, и так рисковать мы не можем. Хотя…

— Да, владыко?

— Что если и правда заслать её обратно в Аман? Пусть на деле подтвердит верность Первому Дому и сворует нам Сильмарилл. Он бы очень помог в битве с остатками Тьмы, на самом деле.

— Но реально ли это?

— А почему нет? Кротов в Финвэтронде у Валар нет, если конечно вот только что кротик не приполз. Скажет, возвращение блудной дочери, а пока Валар как обычно будут бухать или в свой астрал уйдут, стырит камешек, наговорив что-то орлам как старшая майа Манвэ и Варды. А может и все три…

— Надо обсудить эту идею с твоими братьями. Но пока предлагаю просто понаблюдать. Что, если она всё же сказала чистую правду? Знаешь, как бесила своим валарином в Амане, а сейчас говорит на нормальном квенья, хоть и без шибболета. Каждый может разочароваться в Валар, как мы…

Маитимо кивнул, но к идее про Сильмарилл возвращался ещё много раз. Уж очень хотелось вернуть в руки Первого Дома хотя бы один Сильмарилл. Он не просто приятно светил, он был символом и надеждой.

— И надо отправить эльфов на поиски гнёзд воронов, связи нам действительно не хватает, — добавил Саурон.

IX. Болота Маитимо.

И вот Маитимо всё-таки подписал приказ о походе против пауков. Долгие дни были проведены в военных советах и совещаниях. Пауки были не особенно грозными противниками, но где-то среди них всё ещё ползала кошмарная Унголиант, и самих пауков могло быть очень и очень много.

А арфинги затихарились и не подавали признаков жизни, похоже, признав центральный и восточный Белерианд за Первым Домом, а сражение с пауками было, собственно, тем, ради чего нолдор вообще прибыли в Средиземье. Так или иначе следовало провести разведку боем, выяснить количество сил противника и принять решение о продолжении борьбы. Маитимо больше всего не хотел возвращаться в Аман, зная, что Валар могут выслать верхушку Первого Дома в Мандос, и на этом история сего почтенного Дома и закончится, так что надеялся, что с пауками возможно справиться средиземскими силами.

Долго раздумывал нолдоран насчёт того, кто отправится с ним, и решил в итоге, что он будет действовать один, с отрядом верных воинов. Его братья остались в крепости, там же осталась и Ариэн, которой он по-прежнему не доверял.

Пауков действительно много, а оттого он планировал задействовать совершенно новую тактику, которая вряд ли сработает против даже самых примитивных орков, но вот против пауков, которые боятся света и зависят от паутины, может оказаться эффективной.

И вот значительный отряд эльфов, который возглавил сам Маитимо, олошаденный, вышел из южных ворот Финвэтронда. Да, именно из южных ворот, которые, как надеялся Маитимо, не находились под наблюдение шпионов арфингов, — он не желал давать им лишнего повода для атаки. А кроме того, опасался он и активности в Дориате, который был всё так же закрыт от внешних наблюдателей.

Благо, лошадки были весьма объезженные и скакали на высокой скорости, так что небольшой крюк не сильно бы им повредил.

Если бы кто-то в это время жил в Таур-Дуинате, то смог бы увидеть почтенную конную армию, которая закрывала весь горизонт, силу и славу Первого Дома. Эльфы и лошади обладали некоторым сродством, и действовали как единый организм, что позволяло непростые манёвры.

Проехали эльфы холмы Рамдала и Амон Эреб, затем достигли реки Гелион. Здесь они развернулись и поскакали рядом с рекою строго наверх, при этом внимательно отмечая, нет ли в этом районе новых поселений.

Саурон доложил в своё время, что именно здесь установили свои города гномики. И правда, рядом с рекой Аскар эльфы обнаружили довольно качественно сделанную дорогу, которая вела куда-то на Запад — то ли в Дориат, то ли в Восточном Белерианде появились ещё поселения. Но выяснять это времени не было, и эльфы продолжили своё движение на Север, строго на Север — хотя иногда приходилось брать западнее, так как подобным образом двигалась река.

Ни одного гнома по пути эльфы не заметили, редкие людские деревни иногда попадались, но эльфы проносились между ними, словно призраки, не останавливаясь, а наоборот подгоняя лошадей, чтобы скакалки ездили быстрее и у местных не было времени рассмотреть. Маитимо ехал первым, и его мощные рыжие волосы развевались на воздухе, и выглядел он как подлинный великий властитель.

Когда до гряды перед Болотами Маэдроса оставалось недолго, грянула гроза, и эльфы решили остановиться и поставить лагерь, так как подобные погодные условия могли быть выгодны паукам, которые хорошо себя чувствовали во мраке. В очередной раз Маитимо напомнил своим воинам, что следует сохранять постоянную бдительность, и что как только начинает темнеть, они переходят в режим повышенной опасности. Не мог он позволить, чтобы пауки продолжили убивать нолдор — слишком много их полегло в сражениях, что уже свершились.

Ливень длился два дня, и лишь на третий день, с рассветом, эльфы двинулись дальше. Было это не так и плохо — успели они отдохнуть.

Как только эльфы добрались до границы, стартовал план Маитимо.

Нолдор извлекли стрелы с огненными наконечниками и стали издалека поджигать фрагменты паутины, которая плотно покрывала землю. Паутина была старой, но горела плохо, словно какие-то чары мешали распространению огня — после каждого возжигания выгорало несколько метров, и пламя гасло, а под сгоревшей паутиной бывало обнаруживались и новые слои. Не хватало Саурона, который мог бы наколдовать более сильный огонь, но оставлять столицу совсем без защиты Маитимо побоялся — среди арфингов были чародеи.

Спустя несколько дней последовательного и осторожного выжигания, — на ночь же нолдор отступали назад, подальше, чтобы в случае приближения пауков успеть прийти в боевую готовность, — начались работы по постройке укреплений.

Когда-то, во время войны с Морготом, здесь находилась крепость самого Маитимо, Химринг. Пауки не тронули её, да и не видели, надо полагать, в том особого смысла — и теперь камни этой масштабной цитадели, которая строилась с расчётом на возможное нападение самого Моргота и его поганых огненных бичей, а потому была монументальна, нашли новое применение. И как же теперь помогли эти камни, которые воины перетаскивали на новое место — и строили огромную Стену, в которой спустя каждые несколько километров стояли огромные Башни.

Стены эти эльфы покрывали болотной жижей так, чтобы паучьи лапы проскальзывали при попытке по ним взобраться, а в Башнях устанавливали запасы стрелы и огненных разжигален. Хорошо, что мёртвых деревьев здесь было достаточно, чтобы прямо на месте мастерить множество новых стрел.

Первое время пауки никак не реагировали, хотя эльфы сохраняли бдительность.

В голову Маитимо даже закралась крамольная мысль — а что, если все эти их манёвры не имеют никакого смысла, так как пауки уже изошли с этой земли, и здесь всего лишь стоит огромное, старое, но давно покинутое гнездо?

Но спустя месяц усердной работы, когда появились очертания большой Стены и пяти Башен, которые были завершены, а рядом продолжалось строительство — Маитимо планировал закрыть Стеной всю область, и выманивать пауков на неё, — произошло первое нападение.

Случилось оно на закате, когда эльфы, уставшие, возвращались в лагерь, который был установлен за пока ещё не законченной Стеной. Стоило Звезде Феанора зайти за небосклон, как со всех сторон стали наползать пауки.

Запел благородный рог нолдор — успели разведчики заметить тварей, которые в темноте практически сливались с местностью.

Сотни пауков атаковали лагерь, ещё десятки стали штурмовать Башни — но лишь единицам удавалось начать восхождение, зацепившись за выбоины и трещины в стене, а остальные просто соскальзывали. Защитники Башен стали нагревать смолу и обдавать ею пауков, а длинными копьями встречать монстров, которые всё-таки заползали наверх, чтобы не позволить им прыгнуть и вонзить свои ядовитые жвалы в эльфов.

Утром Маитимо представил к ордену трубильщика, который смог разглядеть смрадное мерцание паучьей шкуры в сумерках. Если бы не он, пауки смогли бы добраться до части эльфов.

После этого эльфы стали спать непосредственно рядом со Стеной, в то время как даже ночью удвоенное количество дозорных с факелами оставались на ней. Постройка Стены продолжилась, и хотя монстры предпринимали ещё несколько раз попытку атаковать эльфов, им не удавалось приблизиться даже на расстояние удара копья — стрелы разили без промаха, а огонь отлично сжигал шкуры пауков, быстро убивая их.

Вдалеке от Стены всё чаще эльфы видели мощных и больших пауков метрового размера, но они, казалось, лишь охраняли границы паутины и возобновляли её, если эльфы пытались продолжить сожжение — но теперь нолдор экономили стрелы и был достигнут своего рода паритет.

Несколько раз приходили вороны от Саурона и его братьев. В Финвэтронде всё было спокойно, и Маитимо отвечал им, что ситуация спокойная, пауков нет — ибо боялся, что иначе снимутся с места и прибудут сюда, помогать со Стеной, оставив столицу без защиты.

Маитимо, командор северных войск Первого Дома, мрачно рассекал помещения главной башни южной Стены.

Пауки оказались куда более страшными противниками, чем представлялось. Хотя в этом походе ещё не погиб ни один эльф — помогла предельная бдительность и слаженные действия, а также использование довольно больших отрядов, которые прикрывали друг друга со всех сторон, так что даже прыгающий паук моментально оказывался встречен оружием, а его поганые ядовитые жвала бессильно ударялись о доспех — долго ли так будет продолжаться?

Как же не хватало Сильмариллов. Следовало забрать их с собою в Арду, и тогда свет даже одного из камней смог бы разогнать мрак в этом месте, выжечь большую часть пауков и выкурить из логова саму Унголиант, после чего её шкура бы оказалась снабжена огненными стрелами.

А без Сильмариллов быстро установилось равновесие. Пауки не могли взять Стену, в то время как эльфы не могли продвинуться к паутинной конструкции в самой северной части Лотланна. И при всём этом Унголиант так и не появлялась открыто, и Маитимо страшился момента, когда паучиха открыто вступит в бой.

И самое плохое заключалось в том, что теперь силы эльфов были разделены. Часть войск должна была патрулировать Стены, в то время как остальная оставалась в Финвэтронде. В столице не было никого, кто мог бы сидеть на Троне.

Маитимо надеялся, что он не совершил чудовищной ошибки, разделив силы, хотя особого выбора у него не было — перетащить Трон с собой он не мог, так как он был привязан к залежам мифрила в гигантской горе, да и прикасаться к нему мог лишь он сам. Можно было отказаться от атаки на пауков, но тогда во весь рост вставал вопрос в целях пребывания Первого Дома в Средиземье.

Что если его кампания приведёт к тому, что всё, что с таким трудом создавал Феанор, окажется разрушено и обратится в самый обычный прах? Не назовут ли его самого предателем Первого Дома? И скажет ли хоть кто-нибудь тогда, что Маитимо не предавал?

Здоровенный серый зверь, который прибился к эльфам в пустошах перед Болотами Маэдроса, и теперь жил в одной из Башен, иногда питаясь паучьим мясом, понимающе мяукнул. Это был странный зверь — с мощными усами, округлой мордой с прямыми ушами и большими зелёными глазами.

— Ну, довольно, Левиафан, — сказал Маитимо, обращаясь к зверю, — скоро ещё пауков настреляем…

В это время Саурон был весьма занят. Пока Маитимо отсутствовал, на него были возложены обязанности обороны Трона и пресечение любых попыток незаконного проникновения, а кроме того эльфы таки наловили воронов, и их теперь требовалось тренировать. По счастью, почти всех воронов забрал исполнительный Норэмэлдо, но несколько клювастых чёрных птах достались Саурону, и теперь он пытался научить их доставлять письма.

Вороны-письмосыи, как их назвали нолдор, обещали изменить многое, избавив от необходимости отправлять гонцов. Когда Империя будет разрастаться, это станет необходимостью — с палантирами всё ещё были проблемы, требовалась более точная настройка Трона, и то Саурон не был уверен, что без личного присутствия Феанора сможет провести обратную разработку и понять, как объединить всё это в единую систему.

Теперь в его личных покоях было, пожалуй, слишком много всего. Вороны в клетках стояли прямо на кровати из камня, на которой понтифик обычно отдыхал. Они натужно каркали. Большую часть покоев занимала кузница, на большом столе всё было завалено техническими и военными планами. Стоило уже расширить покои, выдолбив в горе чуть больше площади, но всё не было времени.

А ещё то там, то здесь проходили многочисленные высоковольтные кабели, которые теперь не входили, конечно, в систему Трона — эти были надёжно экранированы от любого саботажа во время последней перепланировки сауроновых покоев. Они использовались для экспериментальных проектов чародея. Властно гудели миллионы и миллиарды вольт и ампер, некоторые кабели ощутимо и видимо искажали пространство вокруг, и для простого эльфа касание к ним было смертельно.

Так что он установил на двери большую табличку с требованием не входить. Феаноринги знали, что к кабелям приближаться нельзя, а остальным эльфам в его покоях делать было нечего.

И вот Саурон как обычно разбирался с бумажной работой, как заметил, как в его покои кто-то пытается войти. Он замер, а второй рукой нащупал молоток Феанора, готовясь пустить его в ход, если это был злоумышленник. И с ещё большим ужасом увидел, как чья-то рука отодвигает кабель, в котором было несколько миллиардов вольт. Он уже ожидал треска и самовозгорания, но ничего не произошло.

— Слушай, а можно позаимствовать чью-то лошадь на несколько дней? Несколько воронов улетели из-за недосмотра, надо наловить новых. А везти их проще на лошади.

— Об этом стоит спросить у Маитимо, когда вернётся. Это решает только он, — максимально спокойно заметил Саурон, проигнориров отсутствие почтительного обращения и даже слова лорд, которое эльфы старались при обращении к нему использовать.

Но Ариэн уже ворвалась в его покои.

— Маитимо не скоро будет. И чтобы связаться с ним, вороны и нужны, — майа осмотрелась, изучив ковальные чертоги, так что понтифик уж решил, что на этом вопрос исчерпан, но нет, — может тогда сходишь со мной за воронами?

— Пусть Куруфин отправит преторианцев, уж воронов наловить проблем не возникнет.

— Ладно, проехали. Но если преторианцы доставят воронов, надо подготовить им клетки, а то снова улетят.

— Я кузнец. У меня другие функции. Почему ты так хочешь, чтобы это делал именно я?

— С чего ты решил, что мне есть до тебя какое-то дело? Маитимо сказал, что мне надо на практике показать, чем я могу помочь Первому Дому. А порядка у вас наблюдается не очень много, хотя кто-то вроде как его аспект.

— Я же просил не мешать мне ковать… — обречённо вздохнул Саурон.

X. Исток Перворождённых.

Больше десятка лет Феанор с волшебником странствовали по землям Эриадора, разыскивая силовые линии. Марисбери наносил всё на карты, на которых земли Средиземья соседствовали с изображениями созвездий, но Феанор за годы понял, что просить пояснить бесполезно — он обладал знаниями куда более тайными, чем даже те, которыми обладали Валар, и когда однажды волшебник попытался объяснить про Основания, Порядок Человечества и потерянные миры, он действительно почти ничего не понял. Кроме, разве что, того, что есть множество иных миров.

Эриадоровы земли были практически полностью покрыты огромным лесом, в котором даже местные авари встречались редко.

Но у авари было значительное преимущество, которое Феанор внезапно остро осознал — они всё ещё плодились, у них рождались дети и их количество увеличивалось. То ли сказывалась мирная жизнь, то ли нолдор всё-таки раздавило какое-то проклятие, но в этом плане они многократно превосходили Первый Дом, в котором с момента пришествия в Средиземье не родилось ни одного ребёнка. И как рассказывали донесения, состояние Третьего Дома в этом плане было ничуть не лучше — поэтому Финарфин настолько стремился заключать союзы с эдайн.

А среди авари встречались как и почтенные эльфы, такие как Феанор, так и довольно молодые, которым не было и одного столетия. За счёт этого владения лесных эльфов неуклонно расширялись, строились новые города, осваивались новые земли.

Эльфы эти были довольно миролюбивы, иначе же Феанор начал беспокоиться — конечно, у нолдор была мощная ковка, был собственный майа и мифриловое снаряжение, но если против одного благого эльфа встанет сотня воинов, не устоит и эльф.

А ещё на равнинной местности к востоку от Синих гор Феанор заметил каких-то совсем странных карланчиков, которые не были гномами — у них отсутствовала борода, и напоминали они своим телосложением скорее людей, при этом воинских формирований у них вовсе не было. Но принцепс решил держаться от них подальше, и волшебник с ним согласился, рассказав, что звёзды предупреждают о том же.

Волшебник этот многое мог предсказать по звёздам, например наступление дождя он определял за несколько дней, и если они были в походе, а не гнездились временно в одном из городков авари, то могли заранее подготовиться, найдя ближайшую нору и прогнав оттуда животных.

Иногда Феанор хотел остаться в одном из больших городов лесных эльфов и, возможно, начать вождевую деятельность и здесь. Он был харизматичен и верил, что и этих эльфов вполне можно разогреть и сформировать из них могучее крыло Первого Дома. Местные эльфы хорошо освоили письменность, а следовательно их можно было научить и шибболету — только его отсутствие портило написанные ими книги. Некоторые из них Феанор прочитал полностью, и был приятно поражён мудростью наблюдений — например, в одной из них, справочнике по музам и литературному мастерству, говорилось, что качества истории, пусть и вымышленной, можно определить по отношению к рыжим персонажам. Если такие герои побеждают, то это хорошая история и ей можно верить, а если гибнут или страдают — то качество книги невелико, и наверняка она лжива. Ох и мудрое же было это наблюдение.

Но Марисбери регулярно говорил, что больше оставаться на месте нельзя, так как звёзды предупреждают об опасности, и ничего не оставалось, как сниматься с места и переть куда-то дальше.

И вот наступил день, когда Марисбери сообщил, что оставаться в Эриадоре больше нельзя. Он составил полную карту силовых линий этого мира и не видит больше смысла в этих землях, а кроме того, их уже могли отследить злые силы.

— Куда мы направимся дальше? — вопросил тогда великий вождь.

— Помнишь, ты так и не дошёл до истока, где впервые в этот мир явились эльфы? — отвечал Марисбери, — наш путь лежит туда. На материке нам больше нечего искать — нет ответов ни среди людей, ни среди эльфов. По уровню развития этот мир, не обижайся, не так и высок. Надо вернуться в пойнт зеро…

Феанор почтительно промолчал, поняв, что последнее выражение — на каком-то весьма могучем языке. Вероятно, в мире Марисбери тоже были лингвисты.

Спустя несколько дней они отправились на Восток. Чем дальше они проходили, тем меньше становилось эльфов, и вскоре они шли по обычным джунглям, в которых бегали многочисленные непуганые животные, по деревьям вальяжно передвигались странные живые верёвки с немигающими глазами, изредка встречались водоёмы, в которых тоже было немало живности, в том числе и предельно благородных гусей.

Что же, решил Феанор, если в Средиземье прекрасно себя чувствуют такие властные птицы, вероятно, ещё не всё потеряно. Искажение можно будет победить, и тогда мир станет прославленным — и Первым Дом перекует его без морготовой материи зла.

Примерно на середине пути до огромных гор, которые отделяли Эриадор и Рованион, в землях Энедвайта, пока волшебник занимался настройкой магического круга на очередной силовой линии, Феанор решил пройтись до моря, которое было недалеко, всего в нескольких десятках минут неспешной ходьбы.

Феанор подошёл в побережью и, похолодев, понял, что делать этого не стоило — вдалеке плыло три белых корабля, в которых великий нолдо легко узнал ваниарные корабли — эти посудины были слишком уж светлые, слишком проваларенные, слишком с большим упором в прославление Стихий, а не практичность. На них толпились воины, в которых воин смог узнать воителей Третьего Дома.

Выходит, арфинги уже установили верфи и пристани, имеют неплохие корабли и курсируют вокруг Средиземья подобно хищным грифам.

Он пригляделся своим эльфийским взором и понял, что его уже заметили. Эльфы на двух кораблях стали шевелиться, отряды бросились к баллистам, в которые уже заряжали огромные толстые стрелы с сияющими наконечниками, которые явно покрывала какая-то магия.

Вот что значит — вышел на открытую местность без маскировки. А ведь это ещё корабли, а Валар могут послать вслед за ним и орлов — наверняка подленький Финарфин наплёл что-то не то про своего брата, место которого он всегда мечтал занять. Феанор не сомневался, что в Валиноре его светлый образ уже сравнивают с Морготом, одновременно печально наяривая на арфах и роялях. Нет бы что-нибудь выковать или изобрести — но этим ваниар и Третий Дом не занимаются.

Феанор залёг, одновременно обозревая происходящее — но враги уже заметили его, и вскоре ему пришлось перекатиться, чтобы избежать попадания из баллисты. При этом с радостью Феанор отметил одно — стрелять по нему старались так, чтобы не попасть по деревьям и не повредить им, делая ради этого сложные манёвры — а значит, эльфы не были искажены до конца, и для них всё ещё присутствовала надежда.

Тогда он сделал быстрый бросок на несколько десятков метров в сторону, пользуясь тем, что наводка баллисты на цель и корректировка требовали время — хотя и понимал, что сейчас эльфы пристреляются и обеспечат такой шквальный огонь, что он уже не сможет избежать смертельного даже для него попадания — сколь бы прочным не был мифрил, если с огромной скоростью в него попадет корабельная баллиста, внутренности превратятся в кашу.

Он затем извлёк ствол и навёл на корабли. За время тактических передвижений опытный Феанор рассчитал, где именно находятся корабли. Всего их было три, причём третий был явно командирским и обладал более прочной бронёй, а ещё эльф почувствовал там нечто нематериальной природы — то ли остаточное благословение Валы, то ли какой мелкий дух или особо сильный эльф-чародей. Его Феанор решил не трогать — если бы он не смог нанести достаточно повреждений, то враг уверится в своих силах и уже не отстанет. Следовало действовать хитрее.

Принцепс выстрелил, и облако картечи полетело в сторону одного из кораблей. Оно летело с огромной скоростью, и эльфы едва успели разбежаться по палубе, как множество твёрдых шариков, на которые сделал ставку великий вождь, пробили обшивку. Вода радостно стала заполнять корабль, но в это время на соседнем корабле даром времени не теряли и обстреляли эльфа из баллист, так что он едва успел двигаться зигзагом и перекатываться, чтобы ни один болт в него не попал.

Наконец он остановился, схватился обеими руками на ствол, повернул его по часовой стрелке на полоборота и вернул обратно, подтягивая боеприпасы — последние. Картечь обладала огромной поражающей областью на расстоянии и силой вблизи, но быстро заканчивалась. Раздался характерный щелчок, и тогда Феанор наставил ствол на второй корабль, после чего со всей силы сжал его, делая полный выстрел.

Второй корабль оказался менее удачлив, и уже через минуту после поражения наполовину затонул, так что командирский остановился рядом и стал принимать к себе эльфов с тонущего судна. Феанор же даром времени не терял и немедленно бросился в глубь континента, надеясь, что времени на нормальную погоню у врага не будет. Но теперь следовало быть осторожнее и держаться подальше от берега.

Они продолжили путь. Феанор не стал говорить о неожиданной встрече, решив попусту не беспокоить мага, но заметил, что стали они оставаться на одном месте гораздо реже, а кроме того, волшебник настоял, чтобы они пошли с севера от большого горного рядка, хотя в южной части были заметны следы человеческой цивилизации и принцепс изъявил желание исследовать те места.

Несколько раз они прятались в рощах, замирая, пока сверху проносились гигантские орлы. Давно Феанор не видел пташек Манвэ, и немедля решил, что посланы они именно за ним. Здесь уже ослабевала магия Трона, которая пока что распространилась до Эриадора, а достаточно интенсивно — только до Синих гор, и посланники Валар вполне могли этим воспользоваться, курсируя и скоуря эти земли.

И Феанор не был готов утверждать, что они смогут победить в прямом противостоянии несколько разозлённых гигантских орлов.

Когда они дошли до мордорских гор, полёты орлов прекратились. Долина Мордора представляла собою совершенно отдельную экосистему, которая наросла вокруг гигантского спящего вулкана. Во времена войны с Морготом он извергался, а теперь на пепле обильно разрослись деревья и бегали странные зверьки. Но и Мордор они обошли стороною, так как Марисбери почувствовал угрозу от вулкана.

Озеро Пробуждения, вернее то, что от него осталось, если верить авари, находилось ещё дальше на востоке, дальше даже Мордора. На большинстве карт, которые великий вождь нолдор когда-либо видел, всё заканчивалось на Мордоре, а ведь и дальше были земли.

Они шли, не останавливаясь, хотя иногда им попадались поселения жителей Востока — довольно примитивные по сравнению с поселениями эдайн. Видели они и могучие тёмные храмы, возвышающиеся над местными землями — но кому так поклонялись, выяснить не удалось — они охранялись суровыми воинами. Лесов здесь практически не осталось, как не было видно и эльфов, здесь безраздельно жили люди.

От воды здесь действительно ничего не осталось — хотя по огромной низине было примерно видно, где она когда-то находилась. Отличались и растения, да и болот было как-то чрезмерно — постоянные квакунные звуки несколько утомили Феанора, пока он внимательно смотрел, куда ставить свою следующую ногу.

Где-то здесь некогда упала одна из Ламп, которую радостно обрушил Моргот, вызвав могучий катаклизм.

И, похоже, что волшебник тоже искал именно это место. Земля давно восстановилась, но вот в незримом мире здесь и правда были следы какого-то жуткого катаклизма, который состоялся весьма давно.

— Можешь изучить окрестности, Феанор. Мы проведём тут несколько недель. Я вижу здесь следы Основания этого мира. И, похоже, не просто Основания. Здесь стояло одно из Деревьев пустоты. В земле до сих пор остаются его корни. Лампы, значит…

XI. Снова война.

Нолдор основательно завязли рядом с логовом пауков — вскрыть его не представлялось возможным, слишком много там было тварей, а прямой штурм паучьих земель был бессмысленным — просто не хватило бы войск. Пауки никуда не торопились и вяло ползали по землям, не приближаясь к дозорным башням эльфов после того, как их несколько раз подстрелили. Эльфы занимались в основном тем, что постреливали огненными стрелами по паутине, уничтожая её непосредственно рядом с башнями, что немало замедляло пауков — вне паутины они были весьма и весьма вялыми.

И пока заметная часть эльфов была блокирована у пауков, пришли очередные неприятные вести — арфинги собрали большую армию, которая приготовляется отправиться на Финвэтронд. Возглавляла армию амбициозная Галадриэль, которая уже всерьёз стала претендовать на трон нолдорана.

— А что Финарфин? — спросил Карантир, — он не беспокоится насчёт трона?

— Финарфин выступает в роли тайного лидера и духовно окормляет эльфов. Он отверг власть, разделив её между своими детьми. Это мотивирует тех хорошо воевать, чтобы получить побольше земель в свои владения, — сказал Куруфин.

— Поганый Арфа… Хитрозад, как всегда, и всегда чужими руками. Вот бы так с Морготом сражался.

— И не только эльфы. На его стороне собирается большое человеческое войско, людям он обещал возможность войти в Валинор и там вдоволь бесчинствовать, пока Третий Дом будет прикрывать их. Выступят на его стороне и боевые монахи.

— Нам следовало тоже навести мосты с местными людьми. Стоит заняться этим. Когда прогоним арфингов, я имею в виду.

— Тут рядом одни рыбаки, они не идейные. Да и верно ли использовать людей как пушечное мясо? Это опозорит честь Первого Дома.

— Верно баешь, братишка. Но быть может, есть люди, которые согласятся нам помогать в обмен на защиту?

— Кстати, насчёт этого, — властно встрял Келегорм, — вот, посмотрите.

Он извлёк большое письмо, которое довольно плохо пахло, и явно пробыло не один день под землёй. К нему прилагалась стандартная нитка, которой письмо было привязано к ворону, а вместо нормального и исполненного шибболетом языка на бумаге были какие-то руны, выведенные вонючими чернилами.

— Это от гномиков Синих гор. Малыши предлагают военную поддержку в обмен на право разрабатывать мифрил в отдалённой части горы.

— Ничего не отвечайте. Справимся и без полумужей. Гномы крайне жадные. Запустишь их в гору, а потом в ней мифрил закончится.

Карантир помрачнел, ибо не был уверен, что сил эльфов хватит, и гномики оказались бы как раз кстати. Да и воронов они освоили независимо от эльфов, что показывает их довольно-таки высокое развитие. Но Куруфин был за старшего, пока Маитимо отсутствовал, и спорить с ним не пристало — всё-таки лорд нолдор, обладатель собственного народа.

Когда совет разошёлся, Карантир прямо тут опустился на пол и принялся отжиматься. Вышел он что-то из формы, а даже навигатору её следовало поддерживать — ведь и на него мог напасть вооружённый и совершенно дикий противник.

Когда до Саурона дошли донесения о том, что войска Финарфина вскоре направятся на штурм, он не особенно беспокоился — сам Финарфин не выказывал желания сниматься с места и воевать, обычные его войска показали умеренную боеспособность, а крепость была укреплена достаточно для того, чтобы выдержать любую осаду. Главные ворота теперь состояли из десятка слоёв мифрила, а замковый механизм был достаточно прочен, чтобы пережить извержение вулкана или падение камня из космоса, и обычной магией их было не взять — теперь они были прикрыты и сетью Трона.

Но вот информация о том, что среди войск противника есть и люди, причём Финарфин привлёк на свою сторону и монахов, немедленно привлекла его внимание. Он ещё помнил добрых монахов, и опасался, что и их к себе пристроил Финарфин. Эти люди не были сильными воинами, а Эру, которым они так властно поклонялись, явно и не знает про их существование — так что единственной их судьбой в случае нападения на нолдор была бы смерть.

И это отчётливо не нравилось Саурону. Монахи были добрые, хоть и заблуждались, а убивать добрых — непорядок. И как аспект Порядка, он эту идею исключительно осуждал. Но не требовать же от нолдор, чтобы те в ходе сражения, где каждая секунда может стоить жизни или смерти, разбирались кто конкретно находится перед ними. Ситуация была довольно отвратной, мягко говоря.

Мрачно мерил своими коваными сапогами великий понтифик пол своей лаборатории, а потом превратился в ночное привидение и запорхал прочь, в направлении монастыря. Полёт потребует много времени, так что он сделал вид, что чем-то занят в лаборатории, рядом с приоткрытой дверью развесил несколько кабелей с особо высоким напряжением и присунул несколько больших знаков с просьбою соблюдать осторожность.

И вот он прилетел к монастырю, после чего принял внушительный облик. Теперь он был не в скоромном плаще, а в мощной чёрной кольчуге, которая выглядела особенно мрачно в лучах заходящего Светила. Он подлетел к монастырю как бы на большом чёрном облаке, и в таком виде спустился во двор монастыря.

Вокруг забегали монахи, которые видели его могучее появление. Настоятель Лехаим выбежал из кельи и принялся размахивать здоровенным серебряным крестом, видимо, полагая, что на Саурона это произведёт впечатление. Тот же изо всех сил сохранял серьёзное выражение лица, ибо знал, что не дано людям повредить его мощное, сотканное из света тело — разве что многократно закалённое эльфийское оружие имело шанс нанести ему хоть какой-то урон.

Он сошёл на твёрдую землю и приблизился к главному монаху.

— Слуга Тёмного Властелина Феанора, Гортаур Ужасный. Изыди!

Саурон удивился. Гортаур? Ужасный? Кто мог придумать такое странное имя вместо того, чтобы честно называть его настоящим именем — лордом Сауроном? И кто мог назвать Феанора тёмным властелином? Неужто не знают они, что сокрушил он Моринготто и инсталлировал доброе Светило?

— Что стоишь? Изыди, чёрт, бес и демон.

Тогда чародей просто подошёл и выхватил серебряный крест из рук монаха, оборвав верёвку, на котором он висел, а затем расплавил его чародейством — и из руки потело серебро. Монах с ужасом смотрел на происходящее.

— Как видите, Эру попустил мне всё, что находится на поверхности земли. Лишь над тем, что находится под землёй, не имею я власти, — зловеще сказал Саурон, надеясь, что речь получилась достаточно убедительной, — я вернусь ночью, и сокрушу каждого, кто ещё будет на поверхности земли! Пчёл не трону, ибо в пчёлах особая небесная сила. А вот людей всех сокрушу.

После этого Саурон полетел обратно, на прощание зарядив молнией в один из колоколов. Он бросил взгляд на останки серебряного символа и понял, что в нём не было ни капли магии — эти монахи истово верили в Илуватара, а тот про них даже и не знал. Как типично для большинства богов.

Оставалось надеяться, что монахи испугаются и схоронятся под землёй, так что нолдор не придётся с ними воевать.

Войска арфингов уже подходили к крепости, и эльфы, которые наблюдали за происходящим извне ворот крепости, поражались насколько много их было. Армия застилала горизонт, в ней были как эльфы, так и люди, которые заключили союз с Финарфином. Знаменосцы несли гигантские флаги, на которых были изображены перечёркнутые Сильмариллы и горящие очертания Средиземья, в торжественных и золотых тонах.

— Врагов слишком много, — заметил Маглор, уже готовясь бренчать на боевой лад, чтобы ввергать эльфов в состояние берсерка.

— Пока враги идут, пойдём в нашу подземную церковь, помолимся Саурону, и так, чтобы наши войска видели. Нам как никогда нужен боевой дух, а Маитимо и Феанор в крепости отсутствуют. Как бы не впали наши войска в уныние… — сказал Карантир.

— А где сам Саурон?

— В лаборатории нету.

— Надеюсь не дезертировал…

— Это абсолютно исключено. Может быть, проверяет охранные системы Трона или ещё где пребывает. Всё же он наш Бог. Феанор верил в него и мы должны.

— Не спорю, что Бог он весьма качественный — но если он снимется с места и улетит в тёплые края, вся наша Империя может пасть. Кто кроме него и Феанора вообще понимает, как работает эта его конструкция?

— Не дезертирует, Маглор. Вот ты бы дезертировал?

Аргумент оказался мощным, и Маглор заглох.

Саурон появился, словно из ниоткуда, когда вражеские армии уже приготовились осаждать. Феаноринги лишь покивали друг другу, как бы говоря друг другу, что видимо и правда инспектировал крепость.

И тут оказалось, что арфинги хорошо подготовились к осаде. Мощные осадные орудия долбили как не в себя по тем местам, где находились возможные точки выхода, откуда высовывались властные эльфы и постреливали по нападающим. Стало понятно, что обстреливать их не выйдет, а в прямом противостоянии нолдор было заметно меньше, и отсутствовал всё ещё остающийся на Севере Маитимо, в то время как войска противника возглавляла Галадриэль, которая властно поколдовывала, дополняя удары артиллерии взрывными волнами.

От одного из таких чародейств внутрь крепости попёр отвратительно пахнущий дым, который мог быть и отравлен. Пришлось развести костры, огонь, мощный и большой, стал сжигать напирающий дым.

Великий понфтик, завидев дым, пришёл в панику, и принялся продвигаться в направлении одного из тайных проходов, где его едва успел перехватить Куруфин, буквально перегородивший выход, а затем активировавший сброс камней.

— Куда направляемся?

— Надо обезвредить магов и осадные орудия, иначе они просто не дадут нам выйти из крепости, и здесь всех и задушат, — отвечал чародей.

— Отказано. Там тысячи лучников.

— Разве погибнуть за величие Первого Дома не есть самое достойное деяние из возможных?

— Погибать за Первый Дом не надо. За него надо сокрушать врагов, лорд Саурон. К тому же, ты наш Бог. Подумай сам, что подумают нолдор, если Бог погибнет от рук простых эльфов? Империя понесёт серьёзный удар после такого. Бог по определению должен быть неуязвим. И как нолдор будут жить дальше, без Бога?

Саурон задумался. И правда — что это за бог, который может позволить себя убить? Явно очень плохой, некачественный и трусливый бог, которого будут почитать разве что от отчаяния. Смерть и бог — по своей сути противоположные понятия, и при попытке себя убить настоящий Бог воцарится и сокрушит всех тех, кто попытается на него напасть. И, конечно, нормальный Бог никогда не оставит своих последователей на произвол судьбы.

Преисполнившись, он вернулся в свои лаборатории.

XII. Шторм.

Прорвать осаду Финвэтронда так и не получалось, и хотя посредством воронов были отправлены вести к Маитимо, пока его не было, сложилась патовая ситуация. Прошибить врата крепости не получалось даже магией, которую обильно использовала Галадриэль, обнаруженные противником тайные проходы были оперативно завалены камнями, что сковало силы защитников.

Спустя несколько недель осады часть войск арфингов блокировала и южные ворота, и нолдор оказались в ловушке. Ранее они время от времени добывали пропитание с той стороны, но теперь выбраться из пещеры стало невозможно.

Рядом с обеими воротами уже начали устанавливаться укрепления.

Стояли и катапульты с баллистами, которые время от время начали подалбливать своими снарядами по цитадели. Эти снаряды не могли пробить горную породу, и тем более прочные и укреплённые ворота, но действовали на нервы защитников.

При необходимости эльфы могли провести без еды и месяц-другой, но их боевые качества стали бы стремительно падать. Эльфы не истощались подобно людям, которые могли в прямом смысле от голода окостенеть, но вместо этого начинали истаивать. Хорошо хоть могучий мифрил, которого в горе было очень много, придавал немало сил эльфам и не позволял им сдаться. Система Трона была гениальной — мифрил вступал в резонанс сам с собою и наделял тех, кто пребывал в горе немалыми силами. Но осаждали город также эльфы, а мифрилу было всё равно, кого укреплять — он не знал про Дома.

А затем арфинги всё-таки нашли внешние части источников, которые протекали сквозь крепость, и наполнили их добротным ядом. Теперь защитники оставались ещё и без воды.

— Нельзя ли использовать Трон? Мы можем не выстоять до прихода Маитимо, — спросил Маглор.

— Только нолдоран может его использовать, — отвечал Норэмэлдо, — обычный эльф не может к нему и приблизиться. Так говорил Маитимо, а он не может лгать. Любая попытка неавторизованного использования Трона может привести к катастрофе.

— Что если усадить на него Саурона? Разве не хватит его сил для того, чтобы прорвать оборону и выиграть нам время?

— У нолдорана особые взаимоотношения со временем, и Трон построен с учётом этой особенности, — терпеливо пояснял Норэмэлдо, — Маитимо не раз об этом упоминал, вы все, что, не слушаете благородного Маитимо, Второго Лорда Шибболета? — пристыдил он эльфов.

— А что ещё нам остаётся?

— Отправьте ворона гномикам. Скажите, что вы позволите им бурить в части Финвэтронда и добывать мифрил глубокого залегания, если они помогут прорвать осаду, — сказал Карантир.

— Но такое решение может принять лишь владыка Маитимо?

— Нет времени. Пусть Саурон даст им гарантию от его имени. Маитимо точно не порадуется, если наша столица падёт, а Трон окажется в руках врага. Вы хоть представляете, что будет, если нолдораном станет Галадриэль? Она крайне властолюбива и даже прибыла в Средиземье за своим королевством.

— Но это нечестно, — заметил Саурон.

— Поверь мне как мощному брату нашего нолдорана. Маитимо это более чем одобрит.

Совет разошёлся, и Саурон занялся написанием письма, которое затем было присунуто лапке ворона, после чего натренированная пташка направилась в Синие Горы. Но гномы были известны своей неторопливостью, и кто знал, захотят ли они сражаться с эльфами под руководством могучей колдуньи.

Спустя три дня ответа не было — ни от Маитимо, ни от полумужей.

Преторианская стража была заметно уставшей, и не заметила, как в тронный зал стал пробираться эльф. По приказу Маитимо вход кого угодно, кроме Саурона был строго воспрещён, хотя чародей не испытывал большого желания его посещать — пока система работала как надо, он видел это из своей испытательной пещеры, которая располагалась сейчас практически под Троном, рядом с силовыми потоками и многочисленными кабелями, которые проходили за несколькими метрами камня.

Карантир же бдительно продвигался по лабиринту, который вёл в тронный зал. Он не так часто здесь был, чтобы запомнить каждый поворот, а ведь погоня за ним могла начаться в любой момент — Трон охраняли особо хорошо.

Он знал, что крепость обречена. Качественной воды практически не осталось, а Маитимо, даже маршируй он со всех сил, не сможет быстро высвободить крепость. Скоро эльфы начнут истаивать и умирать, а ворота сами по себе никого не защитят — арфинги расчистят тайные проходы, уберут камни и проникнут внутрь крепости, после чего откроют врата изнутри. Конец был неизбежен.

Оставалось лишь использовать Трон, и навигатор верил, что хватит и нескольких секунд, чтобы раскидать войска противника и обратить их в бегство. Несомненно, он погибнет, но лучше умереть ради Первого Дома, что умереть просто так.

И вот он вошёл в огромный тронный зал, и увидел гигантскую конструкцию, на которой восседать мог только благородный нолдоран. Она подрагивала и по поверхности из мифрила регулярно проходили едва заметные искры. Каждая из таких искр могла моментально убить эльфа.

Но когда Карантир направился в сторону Трона, решив, что нечего медлить, из главного входа за ним бросились преторианцы во главе с Сауроном. Хитрый майа не дремал и почувствовал, что в тронный зал прёт какой-то эльф, после чего немедленно поднял тревогу и направил стражу самым коротким путём, который он-то хорошо знал.

— Стоять, — возопили эльфы, пока Саурон сотворил чародейство, которое спутало ноги феаноринга и тот обвалился на пол в нескольких метрах от трона. Но Карантир тупо пополз вперёд, и стало понятно, что вскоре он воссядет.

Преторианцы бросились за ним и едва успели схватить Карантира за ноги, остановив его продвижение. Но взбешённый навигатор вошёл в особое состояние боевой ярости и теперь изо всех сил молотил руками. Преторианцы окружили его, и тут свершилось. Карантир ударил кулаком одного из преторианцев, и тот пошатнулся и упал назад — прямо на Трон, прикоснувшись к управляющей пластине.

Он непроизвольно замкнул Трон.

Преторианцы и Карантир бросились назад, увидев нестерпимое свечение. Тот стражник словно загорелся изнутри и теперь излучал, и выглядело это так, словно он принял светоносный облик майа, перестав быть эльфом. Энергия Трона испепелила его тело, и теперь курсировала по его фэа, свечение несколько изменилось, но затем стало всё ярче и ярче. В воздухе появилось напряжение.

Казалось, сейчас его фэа умалится и улетит прочь, и всё, как произошло непредвиденное.

Из незримого мира стали поступать майар Намо, которые исторгали из себя Зов Мандоса. Обычно он не был слышен живущим, но за счёт близости Трона заунывный скрип стал хорошо различим. Они подлетали к фэа, готовясь её заковать в призрачные цепи и направить в Чертоги Мандоса. Но затем они оказались втянуты в напряжение незримого мира рядом с Троном и замкнули его собой.

Раздался страшный треск. Свет моментально стал нестерпимым, так что ориентироваться теперь можно было так же, как в полной темноте — на ощупь. Намические майар горели, зримо горели, и их мистические тела испарялись на глазах. Землю несколько раз тряхнуло.

— Прочь из зала, все! — крикнул Саурон.

Чудовищные вихри энергии заполнили тронный зал, и приказ оказался своевременным — в таких условиях не может выжить никто. Стены лабиринта выступили в роли своеобразной решётки Фарадея — Саурон предусмотрел и возможные неполадки — и теперь поглощали вихрь, не позволяя ему вырваться в остальные пещеры Финвэтронда и сжечь там всё.

Вокруг горы же формировался гигантский магический вихрь, который был виден и в материальном мире. Он поднимался в необозримую высь, как столб, переливающийся серым и синим, а затем излишняя энергия направилась по мировой сети.

Вскоре шторма накрыли всё Средиземье.

Гора поглотила большую часть разрушительной мощи, и вовне штормы направились, в основном, только в незримом мире. Не было ни ударной волны, ни больших разрушений, но нормально ориентироваться извне крепости стало тяжело. Ионизированное излучение поразило атмосферу, и Светило теперь давало свет как бы слабо, в Средиземье воцарился полумрак, хотя была середина дня.

Но самое главное — в этом шторме стала невозможной магия, которой пользовались арфинги.

И вот из засады вышли боевые гномики, которые уже сутки наблюдали за блокадой крепости перед её главными воротами, но опасались начинать сражение. Не было согласия среди владык гномов, ибо боялись они чародейства Галадриэль.

Но в условиях шторма, когда чародейство им уже не угрожало, мрачные, суровые коротыши, преисполненные боевыми молотами и кирками, и привычные к темноте, ибо жизнь свою проводили в глубинах недр земных, напали на арфингов.

Ударили приземистые и угловатые катапульты, которые раскидали ряды арфингов, а сами гномы принялись бодро косить эльфов. Галадриэль куда-то пропала, решив, похоже, отступить — и вскоре арфинги бросились во все стороны.

Страшная осада, Дагор Ллахолах, закончилась.

XIII. Аномалия.

Шторм над крепостью исчез спустя несколько дней, и нолдор стали постепенно выковыриваться из своего замка. Арфинги бежали, и можно было наконец-то восстановить припасы. Гномики же немедленно вбурились в крепость и заняли пещеры, которые пришлось им уступить согласно договорённостям. Эльфы исполнили своё обещание, и хотя полумужи не вызвали у многих из них доверия — слишком уж странны и бородаты они были, нельзя было отрицать, что только благодаря ним удалось прорвать блокаду и спасти Финвэтронд. Жадность же Куруфин решил превозмочь, видя, что она может привести к бедам.

Маитимо прибыл с большой армией, когда смысла в этом уже не было.

Первым делом он направился в тронный зал, и понял, что даже под практически полной привилегией нолдорана не в состоянии приблизиться ко входу. Шторм до сих пор наполнял то место, и никто не знал, когда он остановится и остановится ли вообще. Не знал этого и почтенный Саурон.

Хотя жмуров в результате катастрофы среди Первого Дома не было, незримый мир был всерьёз нарушен. Прошло пятнадцать лет, на протяжении которых Звезда Феанора светила по несколько часов в день, всё остальное время не в состоянии пробить ионосферу. Магия стала невозможной, даже Саурон по сути стал простым кузнецом и не мог даже сменить облик.

Ариэн и вовсе в эти дни напоминала полуживое привидение. Она привыкла к мощному светлому Аману, а Средиземье и само по себе было куда более мрачным, а теперь ещё подверглось катаклизму. И майар было так же непривычно без магии, как пчёлкам без мёда.

Похоже, катаклизм распространился на всё Средиземье, и арфинги страдали от него в той же степени, что дало нолдор определённую передышку. Но вот распространять далее Империю Нолдор и строить ранее запланированные крепости в таких условиях было невозможно. Обычные пчёлы и те были вялые и еле-еле опыляли цветы, вороны надрывно каркали и отказывались отлетать на большое расстояние.

Лишь спустя ещё пару лет шторм начал утихать и в незримом мире, а Светило восстанавливало свою власть. Постепенно Средиземье оживало, начали плодиться олени, что эльфы отметили сезоном охоты и прожаркой наиболее больших рогоносцев.

И только ещё через несколько лет Маитимо всё-таки снова попробовал прорваться в тронный зал.

Шторм в заметной степени стих, и даже в незримом мире оставались лишь остаточные заряды. Почти пятнадцать лет продлилась великая буря, которая накрыла Средиземье тьмой. И хотя в этот раз катаклизм сыграл на руку нолдор, нолдорана не оставляли мысли о том, что будет, если Трон кто-то всё-таки уничтожит или использует в неблагих целях. Выстоит ли Средиземье вообще или материя погибнет, и Моринготто приступит к перажу из Пустоты?

Маитимо осторожно воссел на Трон и поглядел на мир.

Средиземье выглядело как обычно, хотя то там, тот тут виднелись разрывы пространства, которые остались от катаклизма. Полное восстановление потребует ещё долгие годы, и может быть, следы останутся ещё надолго.

А потом эльф почувствовал возмущение, словно напряжение в ткани сети, где-то далеко на западе, практически у самого побережья. Подобной аномалии Маитимо не видел никогда, и даже на обычные разрывы после шторма она была совершенно не похожа.

Карантир вызвался отправиться и проверить, что происходит в незримом мире где-то с краю. Он чувствовал себя виновным в том, что шторм был высвобожден, пусть даже в итоге крепость Финвэтронд и была спасена. Саурон решил сопроводить его.

Саурон и Карантир остановились на побережье. Где-то вдалеке на Западе находился Валинор, с которыми они уже давно распрощались. А аномалия, которая была замечена, должна была находиться где-то рядом. Но всё было совершенно как обычно. Ни единого признака ничего необычного. Саурон бдительно вглядывался в Незримый мир, но и он был спокоен.

— Возможно, Ульмо был здесь, и уже уплыл. А мы-то уже подумали… — нервно заметил Саурон.

— Непохоже это на Ульмо. Брат Маитимо говорит, что искажение было едва заметным, но не от мира сего. Что бы это не значило.

За спиной взоржали лошади, на которых они приехали, стали бить копытами и мотать головой, а потом синхронистично развернулись и побежали прочь, не оборачиваясь, и не реагируя на вопли Карантира.

— Тени что ли испугались? Глупые игогокалки, — смеясь, сказал Карантир.

— Да, вроде обычные облака. Ничего сверхъестественного, — присмотревшись, ответил Саурон, — слушай, Карантир, может нам сесть на лодку и отплыть? Что, если Трон блокирует искажение на земле Арды, но в море, где ниточки не достают, оно есть? Наша же защита нас дурит.

— А реальные твари Ульмо не нападут?

— Рядом наши владения. Наши силы тут велики. Надо же выяснить! — Саурон уже изрядно устал от постоянного сидения в столичной крепости и не особенно хотел переть назад, тем более без лошадей или каких-нибудь орлов.

В нескольких километрах к северу нашлась пристань, на которой присутствовала рыбацкая лодка. Там представители Первого Дома погрузили и поплыли на запад, медленно двигая властными вёслами. Море было тихое, ни единого признака чего-то необычного.

Саурон представил, что он возвращается в Аман… Зачем бы только он это делал? Весь Первый Дом пребывал в Средиземье, не хватало только старого учителя, доброго пивного гномика Аулэ, который оставался верен присяге Манвэ. Майа хотелось увидеть мощного господаря, правителя всея металлов и лорда выплавки, но он понимал, что если появится в Валиноре, то вероятнее всего — только в цепях. Манвэ не прощал измены.

И тут чародей увидел нечто непредставимое, и немедленно ткнул локтем Карантира, кивая в туман над морем.

По морю шёл человек в плаще. Одежды его напомнили Саурону монаха, но он шёл по воде, как по суше, и делал это весьма уверенно. Сомнений не оставалось, он заметил лодку и шествовал прямо к ней.

Он не был майа. Слуги Ульмо чувствовали себя в море даже более комфортно, нежели рыбы морские, но при всём этом по воде они не ходили. Они были водой, пребывали в воде, но двигались совершенно иначе. Здесь было что-то не то. Совсем-совсем не то.

Карантир хотел было вернуться к берегу, поближе к священной сети, но понял, что конечности более не подчиняются приказам из мозгового центра. Даже голова шевелилась с большой тяжестью, и отвернуть взгляд от прибывающего было невозможно.

— Я ожидал Маэдроса. Но сойдёт и так, — заметил неизвестный, оказавшись достаточно близко, чтобы его можно было рассмотреть. Обычный мужик с короткой бородой и некачественной стрижкой, но впечатление от него портили чёрные, нечеловеческие и крайне злобно сощуренные глаза.

— Маитимо! — злобно сказал Карантир, — корректно его называть Маитимо. И что значит, — сойдёт и так?

— Сейчас я вас сокрушу, — ответил тот, — ведь не может быть темы, которая начинается не во мне, а феаноровы порождения опасно близко подошли к Искажению. Но, как мне представляется, если я убью Саурона и Феанора, этого будет достаточно, чтобы Замысел был восстановлен. Первый Дом станет ещё одним племенем эльфов после того, как арфинги уничтожат Трон.

— Но зачем? — вопросил владыка Саурон, — Первый Дом желает облагородить Средиземье и сделать его равным Аману. Разве не хорошо, если эльфы и люди смогут воцариться?

— Это тоже Искажение. Вы же не думаете, что Мелькор пришёл просто так? Он всегда действовал по плану, и я прямо об этом сказал, не так ли, Саурон? Если бы действия Мелькора были против моей воли, он бы не смог спуститься в Арду. Но кроме того, ты прекрасно знаешь, зачем нужен Трон. Не только для того, чтобы избавиться от опасностей незримого мира, но и чтобы заблокировать в Средиземье мой Голос и мою волю.

Саурон не нашёл что и сказать, ведь это было самым охраняемым секретом. Только он и Феанор знали о главном назначении мифриловой сети — покрыть Средиземье экраном, который больше не позволит внешним богам вмешиваться в происходящее на континенте.

— Тебя всегда интересовали власть над плотью. Власть над Незримым миром, Саурон. Теперь ты увидишь, как это видят смертные. Ибо сегодня ты умрёшь окончательно и навсегда. Пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела…

Эру взял большой серп, который вынул то ли из одежды, то ли в моменте сотворил из окружающей материи, и разжал пальцы, позволив ему упасть в воду.

Вначале ничего не произошло. Серп был самый простой, материальный, и стал медленно погружаться в воду. Саурон также уже не мог пошевелиться — магия Эру связывала и его, но посмотрел на происходящее в незримом мире и едва не ослеп — посмотреть там даже на аватар Эру было практически невозможно, настолько много в нём присутствовало энергии. Свечение было таким, что пришлось срочно отвергнуть его, и воззреть на мир обычный.

Но потом Саурон ощутил, как меняется вода, с которой вошёл в соприкосновение серп. Обычные частички воды стали изменяться, превращаясь сначала в свинец, затем в золото, а потом в ружейный плутоний. Постепенно плутония становилось всё больше, а зачем что-то случилось — похоже, Эру сообщил плутонию, что люди больше не считают его планетой, и он разъярился. Продолжающий же образовываться свинец же мощно сжимал плутоний, как бы стараясь сдвинуть его в одну точку.

Температура вокруг стала резко возрастать, а затем возник мощнейший свет, который заполнил всё.

Определённая область пространства просто перестала существовать. Тела эльфа и майа были моментально испепелены, и Саурон узрел мощную чёрную сферу, которая находилась где-то в дали, и где находилась последняя дестинация каждого человека. Хотя обычно дух майа мог свободно странствовать после разрушения физического тела, некая неимоверная мощь стала завлекать его внутрь.

Но разрыв пространства оказался слишком мощным и вскоре достиг побережья Средиземья — и повредил магическую сеть, которая покрывала всю поверхность подобно паутине. Система оказалась нарушена, и истекла мистической кровью, и магическая энергия чёрного мифрила, который обладал наиболее мощным излучением и использовался для создания краёв системы, распространилась навстречу.

Саурон же, заметив это, немедленно ухватился за привычные энергии и смог избежать притяжения, направившись на высокой скорости в направлении Трона, у которого вновь принял физическую форму.

XIV. Долина Рока.

Нолдоран же вместе с чародеем продолжали жить то в одном, то в другом людском поселении. Они старались не задерживаться на одном месте дольше, чем на несколько месяцев, и всё это время чародей бдительно исследовал силовые линии, пытаясь отыскать ему лишь одному ведомые закономерности. Но они каждый раз не находились, и приходилось сниматься с места, и двигаться дальше, обязательно с нанесением на землю рун и маскировкой.

Исследования рядом с Озерами пробуждения волшебник расценил как ценные, но как обычно не поделился подробностями, сказав что-то про Деревья, которые, как он понял, на протяжении этого мира принимали несколько форм. После этого он позволил Феанору направиться в интересовавший того Гондор, но похоже, что он чего-то ждал, а исследования были побочным проектом. И Феанор тоже начал ждать…

Когда произошёл шторм, Марисбери лишь хмыкнул, отмечая как изменилась и напряглась мировая мана. Феанор же мечтал о том, чтобы вернуться назад, в свою крепость, ибо чувствовал он, что вокруг Первого Дома сгущаются враги, но знал, что тем лишь навредит им.

Несмотря на то, что мир был омрачён, они также передвигались по землям Белфаласа и Лебенина, стараясь лишь находиться дальше от побережья. Феанор ковал, за что местные оплачивали его труды золотом, а то и просто едой.

Однажды вечером Феанор, как обычно, чистил рыбу и готовился её прожарить, как бесшумно подошёл чародей и сказал то, от чего даже ему стало не по себе:

— Пора.

— Что-то изменилось? Ты нашёл необходимое?

— Нет, но наш дорогой божественный дух на время нарушил внешнюю защиту этого мира. Надо торопиться, пока она ещё существует.

Феанор прислушался к незримому миру и забеспокоился. Клятвенная структура мира, которая была особо сильна за счёт самых высокопоставленных членов Первого Дома, изменилась. На таком расстоянии он не понимал, в чём дело, но она словно стала… слабее.

Но времени думать об этом не было, и они отправились дальше — на Восток, в закрытую горами долину Мордора, к подножию огромного спящего вулкана. По пути погода испортилась. Ветер постоянно навевал, и в Феанора стали входить мрачные и суровые мысли.

И вот путники остановились рядом с той горой.

Ветер становился всё сильнее, и когда наступила ночь, становился практически штормовым. И что самое удивительное, откуда-то возникал он даже в долине Мордора, которую со всех сторон окружали горы, а сама она была заполнена мощной растительностью.

— Нам надо спрятаться. Найти пещеру, — раздражённо заметил Феанор, который начинал уже негодовать из-за холодного спокойствия своего спутника.

— Феанор. У вас есть божество воздуха? Обычно это верховный бог, — как ни в чём не бывало спросил волшебник.

— Да, есть. Манвэ. Ты хочешь сказать, это он насылает бурю?

— Я чувствую возмущение. Это действие божественного духа. Невысокого ранга, впрочем. То, что нам нужно.

— Что ты задумал? Скажи прямо, — потребовал Феанор.

— Этот мир многократно экранирован от космоса. Первым экраном выступает непонятная магия, похоже, принадлежащая местным божественным духам. Вторым — твоя сеть, что расползается вокруг Трона. Пробить барьер становится всё сложнее и даже спящий вулкан здесь не имеет достаточно энергии. Но… если удастся использовать силу божественного духа, получится связаться с базой.

— Ты обещал помочь нолдор, и всё что мы делали — бесцельно странствовали. Сорок лет! — Феанор уже явно злился.

— Я сказал чистую правду, Феанор. Барьер не входил в наши планы. Трона ещё не существовало, а местные боги зарядили неплохую ловушку. Но теперь, если удастся связаться с базой, даже пара героических духов достаточного класса сокрушит всех твоих врагов, как и было обещано.

— И что ты предлагаешь делать? — обречённо спросил Император, понимая, что выбора действительно нет, — как мы справимся с Манвэ?

— У Ассоциации Магов есть свои методы, поверь мне. Иначе бы любой профан, которому повезло призвать духа, захватил бы мир. Божественный дух низкого ранга не составит для меня проблем. Просто не мешай, — ответил Марисбери.

Феанор стиснул зубы, и промолчал.

Волшебник был прав. Первый Дом был окружён врагами и сам мир восстал против благороднейших из эльфов. С каждым десятилетием враги увеличивались в числе, и рано или поздно настанет день, когда даже Трон не позволит обороняться. Когда против одного нолдо встанут сотни и тысячи…

Марисбери увлечённо чертил что-то на земле, принцепс разглядел там многочисленные круги, иные геометрические знаки, буквы неизвестного алфавита. Но никакой магии в символах не было — эльф специально проверил в незримом мире.

А что если волшебник знает, что не выстоит, и просто тянет время?

Но Феанор решил сохранить веру до конца. Когда-то этот маг сокрушил гидру, казавшуюся непобедимой — в ней находилась значительная часть валарской силы Ульмо. Что он знает? А если и Манвэ окажется не так страшен, каким он казался для него, вождя эльфов? В его разум вошло воспоминание — как Манвэ возвышается над Сауроном, который неосознанно учинил катастрофу в Амане, огромный, словно гора.

И вскоре над горами Мордора появилась ровно та фигура, которую представлял вождь эльфов. Манвэ нисколько не изменился за все эти годы — да и с чего было меняться Старому Королю, который властвовал с момента сотворения мира. Ветер стал ураганным, а внимание Манвэ обратилось на него.

— Пора домой, Фэанаро Куруфинвэ, — сказал Вала, и немедленно набросился на принцепса. Это не было приглашение к разговору, это был приказ и приговор.

Но тут он замер, и воззрел на руны, которые светились на земле. Хотя уже начинало темнеть, свет рун осветил всю долину, и стало светло как днём. Манвэ понял, что не может дотянуться до Феанора, как бы он не пытался это сделать.

— А, человек-колдун. Так или иначе, сегодня ты исчезнешь тоже.

Вала простёр руку и в направлении Марисбери направился сильнейший ветер, который вырвал с корнем столетние деревья, которые стояли на его пути. Феанор поморщился от такого варварства, а потом попытался прикрыться от порывов рукой, но никакого ветра до него так и не дошло.

Марисбери встал, и перед его рукой возникла ещё одна закруглённая стена. Ветер не мог её прошибить, и проносился с страшным шумом рядом, не в силах поразить волшебника и эльфы, которые были ею прикрыты.

— Это лишь вопрос времени, человек…

Стихия снова возбушевала, и теперь Марисбери едва не упал, ибо затряслась сама земля. Они были в сердце только что сформировавшегося урагана, в самом центре бури, и теперь урагану было достаточно лишь немного сдвинуться, чтобы сокрушить их обоих.

— И это всё, божественный дух? — заметил Марисбери, как будто мимо курсировал обычный летний ветерок, а не страшный вихрь, — как лорд департамента Астромантии, я ожидал большего. Здесь столько древней маны в воздухе. Вот, посмотри.

Вокруг его правой руки стали формироваться круги света, которые резонировали и усиливали друг друга. Манвэ стал уменьшаться в размерах, а ураган стал ослабевать — Вала понял, что сейчас по нему будет нанесён удар, и пытался избежать атаки. Что-то подсказывало ему, что шутить с этим магом не следует, раз он смог выдержать всю мощь его ветров, которые он пускал изо всей силы.

И тут из руки Марисбери ударил луч слепящего света, который поразил Манвэ в правую руку, оторвав от неё значительный кусок. Манвэ утратил равновесие, и попытался было ударить ветрами в ответ, как в него влетело ещё один… два… пять лучей, оставивших в его теле гигантские дыры.

Теперь тяжело раненый Манвэ скукожился до размера практически обычного человека — ростом он был в метра три, как и всегда, когда выступал в Амане перед местными, и не ставил целью проявить своё божественное право. Тогда Марисбери ухватил ману в воздухе и сформировал из неё большой копьё, которое быстро приняло грубые, но жуткие очертания, и поразило сердце Манвэ. Вала опал на землю, и тело его стало испаряться.

— Вот и всё, — сказал Марисбери, деловито осматривая тело и извлекая то, что осталось от сердца Манвэ, — отличное духовное ядро божественного духа. Его энергии хватит для того, чтобы установить связь.

Его руны погасли. Стало совсем темно — за время битвы Светило успело зайти.

— Он мёртв? — спросил подошедший Феанор, покосившийся на стремительно испаряющиеся останки Манвэ.

— Не думаю. Божественного духа убить не так просто, я уничтожил его аватар. На восстановление потребуется какое-то время, но он несомненно может вернуться. Прочный, на самом деле, товарищ. Даже для того, чтобы уничтожить аватар, потребовалось Копьё Судьбы. Обычная магия была не в состоянии прервать в нём жизнь. Постой…

— Да? — спросил Император, ибо в первый раз почувствовал в голосе волшебника тревогу.

— Насколько велико расстояние отсюда от этого его Амана?

— Манвэ преодолеет его за несколько часов.

— Нам нужно торопиться. Манвэ несомненно расскажет обо мне своему господину. Я уверен, что по нам будет нанесён удар неимоверной мощи. Так уже было один раз. Только за счёт вмешательства нашего божественного духа, который отменил атаку и подавил её источник, удар удалось пережить. Когда этот бог доберётся до своего острова… нет, когда он выйдет за пределы действия Трона, он немедленно передаст наши координаты.

— Бежать?

— Я не думаю, что мы успеем. Я начну подготавливать магический круг, который свяжет нас с базой, и запрошу немедленный отзыв. Не беспокойся, Феанор, мы обязательно вернёмся в этот мир обратно — и уже с нормальной подмогой.

Феанор нахмурился, а потом внезапная мысль ворвалась в его могучий разум, как комета врывается на небосклон.

— Погоди. По этой земле будет нанесён удар? Здесь всё погибнет, так? Говори правду, — жёстко заявил принцепс.

— Да. Но здесь же нет нолдор, не так ли? Уничтожать всё Средиземье боги, скорее всего, не станут.

— Создавай свой круг, а я пока соберу местные растения, семена деревьев. Надо забрать с собой всё, что возможно.

— Феанор, это бессмысленно, — со сталью в голосе сказал Марисбери.

— Для человека может быть, но я эльф. И я не могу позволить местной растительности погибнуть просто так. И я не собираюсь это обсуждать. Твори своё чародейство, и готовься всё сделать как можно скорее, когда я вернусь.

С этими словами Феанор бросился собирать разные растения, осторожно выкапывая их из земли так, чтобы не повредить корни, срезал с растений шишки и семена. Его могучее эльфийское зрение видело в ночи каждое растение, и сердце его разрывалось, понимая, что забрать их все с собой он не сможет чисто физически. Но он собирал, собирал и собирал благие мордорские деревья, травы, кустарники и грибы. Он снял с себя плащ и стал складывать их в него, так как держать все эти растения в руках стало физически невозможно.

Не успел пройти и час, как он вернулся к Марисбери, который уже накачивал энергией большой магический круг, в который молчаливым жестом повелел зайти и Феанору, покосившись на большую ткань с растениями, но ничего не сказав.

Круг осветил окрестности, и волшебник обратился куда-то в пустоту.

— Как слышно?

— Директор? Какие будут приказы? — раздался голос откуда-то из пустоты. Этот человек явно нервничал, но изо всех сил не подавал виду.

— Необходимо срочное смещение из потерянного мира на базу Халдеи, Кирштария. Я, живой герой класса Мечник и несколько… сотен мелких растительных форм жизни. Немедленно.

— Принято. Завершаю расчёты.

Феанор с удивлением смотрел на то, как исчезают все растения, которые он собрал, а затем мир вокруг него стал сворачиваться в калейдоскоп неизвестных цветов и света, который не принадлежал этому миру. Он ничего не видел, хотя и не терял сознания.

Затем раздался звук, как от удара молотком по железу, и по миру вокруг расползалась сетка трещин. Где-то вдали сияли звёзды, но тут принцепс отрубился.

XV. Клятва Всех Нолдор.

Когда посреди ночи небо внезапно воссияло, Маитимо не спал. Он смотрел на небеса, вглядываясь в звёзды. Сегодня прошло ровно сорок лет с того момента, как Феанор отправился в своё путешествие. Он узнал о его путешествии многое, когда сидел на Троне, и каждый день он надеялся, что благородный батя вернётся, и займёт законное место на Троне, а он наконец-то сможет хоть немного отдохнуть.

Власть оказалась весьма тяжким делом. И как только с нею так легко справлялся Феанор? Всё же великий владыка был куда более подготовлен для того, чтобы руководить, вождевать и царствовать. Но Маитимо продолжал верить в то, что рано или поздно благодатный эльф вернётся.

Свет был везде, но всё же, приглядевшись властное эльфийское зрение позволило понять, что он приходит откуда-то с Востока — из-за гор, а значит, по меньшей мере с Эриадора. Словно где-то воссияло большое второе Солнце.

Вскоре подскочил и Саурон, который почувствовал возмущение в ткани реальности.

— Что это такое? — спросил его Маитимо.

— Магия Намо. Если помнишь, он планировал применить её против Глаурунга в Амане. Часть вещества была заменено на антивещество, и последовал ядерный взрыв, который выжег там всё, включая атмосферу.

Свет же стал ослабевать, как если бы Светило в ускоренном порядке заходило.

— Зачем Валар нанесли свой удар так далеко?

— В эти земли наша сеть мифрила ещё не распространилась. Подобный удар по цитадели Финфэтронда невозможен, и даже в Белерианде будет неизбежно погашен. А там паутина ещё слаба. А что касается того, зачем… Ты и сам понимаешь? — ответствовал Саурон.

Маитимо понимал. Он чувствовал это в незримом мире, ибо он изменился. Его клятвенная структура серьёзно поменялась, словно весь незримый мир был вывернут сейчас наизнанку. А значить это могло только то, что Валар успешно ликвидировали принцепса, и он более не был частью этого мира. А извлечь кого-то, тем более настолько значимого эльфа, из чертогов Мандоса в современных условиях было совершенно невозможно.

Ноги великого эльфа подкосились и он опал на землю, за ним последовал и Саурон. Если Феанор пал, то какая могла быть надежда?

Маитимо первым восстал от отчаяния, хотя новость оказалась сокрушающей. Никогда он и его братья и представить себе не могли, что великий Феанор в состоянии погибнуть. Его могучий Пламенный Дух казался неистощимым, и горел так властно, что даже в незримом мире его было хорошо видно, и нолдор понимали, что и через десятки тысяч лет, когда большинство эльфов истает, великий Феанор будет таким же, как и сейчас.

Он направился в тронный зал. Великий эльф не особо беспокоился насчёт возможных последствий, но он обязан был знать — действительно ли сражён великий вождь или это какая-то ошибка? Может Феанор просто неудачно поколдовал с тем древохулом в белом?

Маитимо воссел на натужно гудящий Трон и воззрел.

Увы, всё оказалось именно так, как он и ожидал. Великий Феанор полностью отсутствовал в Средиземье, его просто не удавалось обнаружить. А значило это то, что тело его сгорело, а дух уже был отправлен в залы Мандоса, откуда его не выпустят никогда. Оставалось лишь взять штурмом Валинор, но без Феанора, с ограниченными войсками, это выглядело полностью бессмысленной затеей.

Валар отследили Феанора и нанесли сильнейший удар по землям на Востоке, испепелив огромную территорию. Удар пробудил местный вулкан и теперь он извергался как не в себя, застилая кромешной тьмою земли, где по всей видимости находился Император. Это была древняя магия Намо: он превращал материю в отрицательный её вариант, после чего следовал моментальный взрыв, защититься от которого не смог бы никто.

Аман взялся за Первый Дом всерьёз. Вначале Саурон с Карантиром, и первый выжил только чудом — так как взрыв произошёл слишком близко к материку и, будучи майа, он смог вернуться к Трону и снова там воплотиться.

Но внезапно в Маитимо возгорелся тот же самый дух, что пребывал в Феаноре.

Удары по ним означали только одно — валинорцы боялись Первый Дом. Сами Валар боялись Первый Дом, и оттого нарушили древний протокол, по которому в Средиземье они не вмешивались. И их силы не были безграничны — только вдалеке от Трона наносили они свои удары, а значит, если распространять сеть медленно и аккуратно, и не выходить в небезопасные регионы, опасаться межконтинентальных ударов не стоило.

Феанор может и пал, но Империя Нолдор ещё существует.

В ярости Маитимо ударил своим могучим кулаком по стенке Трона. Нет, решил он, нолдор восстанут, и будут сражаться до конца. Когда-то Моринготто казался непобедимым, но последовательными ударами удалось его сокрушить, и вот нет никакого Моргота — кукует на пожизненном.

И кроме того, если сейчас Первый Дом падёт, кто будет нести в мир благородный шибболет, и всемудрое квенья? Великий лингвист Феанор, который был не просто Императором, но ещё и учёным, останется в памяти каждого жителя Арды. А то ведь перейдут на какой синдарин, и падёт память о Феаноре.

Маитимо принял решение. Он приказал объявить полный сбор всех нолдор рядом с главными вратами крепости, за час до восхода Светила.

И вот эльфы Первого Дома построились в ряды прямо перед воротами, заполонив всё поле обзора, в то время как Маитимо единственный встал перед этими воротами, которые были теперь закрыты, и приготовился вещать.

Над его головою порхали вороны-письмосыи, и вяло каркали, тоже понимая важность момента — всё же умные птицы.

— Не буду обманывать вас, мои благодатные эльфы. Наш великий Отец-Основатель, великий вождь Феанор был подло убит Валар посредством магии. Его больше нет в мире живых, и удерживается он в мрачных залах Мандоса. Понимаю, что захотите вы немедленно отправиться в поход, чтобы извлечь его оттуда, но шансов на успех нет. Нас не так много, и мы не справимся с Валар на их собственной земле.

— Однако. Помните вы, как в Амане нам рассказывали про то, какой корабль идёт ко дну, а какой плывёт? Для устойчивого плава требуется вера и стремление к Свету. Но не всякий свет подойдёт, ибо есть ложный свет. Только Свет Первого Дома не позволит кораблю нолдор утонуть!

— Да, наступили тёмные времена, и без Императора мы находимся в рассеянии, ибо пал наш господарь. Но помните, что самый тёмный момент воцаряется непосредственно перед рассветом. И мы сделаем его реальностью! Мощный и благородный, Рассвет Нолдор начинается сегодня! Мы не сдадимся, как бы этого не хотели поганцы из числа Валар, как бы этого не хотел сам Эру.

— Слава тебе, Маитимо Рассветный! Слава Императору! — прокричал Куруфин.

— Слава Маитимо Рассветному!

— Не буду называться Императором — ибо это высокое звание мог носить только один эльф. И никто кроме него никогда не посмеет назваться Императором Нолдор. Но я не оставлю Нолдор. Так что не сдаёмся, могучие воины, и прём только вверх и вперёд!

— Слава Маитимо Рассветному! — завопили все присутствующие эльфы.

Над крепостью медленно восходило Светило, великая и прекрасная Звезда Первого Дома.

— Поклянёмся же все. Вы знаете, что говорить, нолдор.

— БЫТЬ ПОСЕМУ. Пусть заберёт нас Вековечная Тьма, если мы предадим Первый Дом и идеалы Феанора. Будем действовать как один и сокрушим каждого, кто повинен в смерти нашего Императора! Клянёмся не знать покоя, пока остаётся в живых хоть один, кто причинил зло Первому Дому, — произнёс Куруфин, — мы не ищем врагов, но клянёмся — каждый, кто наступит на нас, получит причинённый вред десятикратно!

А за ним ту же формулу повторили все нолдор. И теперь все они были связаны не просто священной кровью, но ещё и могучей Клятвой, которая ранее пребывала только в самом Феаноре и его детях. И сама земля в этой день содрогнулась, а небо изменилось, и сам мир зафиксировал Клятву.

И с тех пор все мифы, все истории, все легенды Арды всегда говорили про клятвенных нолдор, самых могучих и верных нолдор, которые не раздумывая, пошли за Феанором. И прочих нолдор называли отступниками, хотя некоторые из них в будущем покаялись, но клятвенными не стали.

В Круге Судеб в то же самое время собрались Стихии. Мрачны были они. Манвэ и Намо только что спустились в привычный мир после совещания с Эру, и судя по общему настрою, вести были весьма и весьма неприятные.

— Я же говорил, Король Арды. Клятва неизбежна, — сказал Намо, — судьба первых Трёх Эпох всегда будет стараться вернуться к Написанному.

— Выходит, атаковав Феанора мы лишь дали им повод для Клятвы.

— Я сделал это по велению Эру, и иного выхода не было. Они практически прорвали внешний купол мира и покинули его. Кто знает, каких чудовищ мог привести в мир этот маг. А теперь они навсегда останутся в самой тайной арфокомнате. Эру удалось перехватить управление ритуалом.

— Арфокомната надёжно защищена? — манвически пророкотал Старый Король Арды.

— Более чем. Никто, кроме двоих Валар и ключом, не в состоянии её открыть. Феанор не сможет вырваться, и никакая магия его уже не достигнет. А вскоре к нему присоединится и его братец…

— Что с Финарфином?

— Он прямо сейчас плывёт в Валинор. Для того, чтобы разгромить Первый Дом и восстановить космический баланс, ему нужно больше сил. И он их получит. Но носитель такой силы опасен для самого Основания, а потому его низвержение неизбежно.

— Как печально. Придётся Финголфину возглавить нолдор, когда всё закончится.

— Не беспокойтесь, Старый Король. Эльфам должно угаснуть после Третьей Эпохи, и всё происходящее не сильно повлияет на стабильность нашего мира. Пока История в общих чертах сохраняется, пока цело Основание, серьёзной угрозы нет…

— Кстати, Намо. Что это за человек? Он ударил меня неизвестной магией, которая смогла причинить вред моему телу. Копьё, которое наделено свойством ранить бессмертных. Даже мне потребовалось немало времени, чтобы восстановиться, а ведь закат Арды ещё не настал.

— Он пришёл из глубин Пустоты. Эру уже в курсе. Основание и темницу Мелькора уже охраняет двенадцать офанимов. Каждый из них равен по силе Вале. И каждые несколько лет приходит новый. Вскоре их будет гораздо больше. Мы относимся к происходящему со всей серьёзностью.

— Что за твари эти офанимы? — спросил Аулэ.

— Да. Я слышала про них, и если верить описанию, нам точно нужны такие чудовища? — продолжила Йаванна.

— Слышала? Кто-то заглядывал за Врата Ночи? Кто? — заинтересованно вопросил Манвэ.

— Кто? Да просто слухи… Я… уже не помню, где-то в Амане слышала, — отвечала Йаванна.

— Надо усилить внешнюю охрану Врат Ночи. Пусть рядом постоянно летают орлы. А офанимы охраняют эти места по приказу Эру. В Эа им делать нечего, да и Эа не вынесет их присутствие. Но вот в Пустоте лучше охранников не найти. А ты, Аулэ, лучше бы следил за своими гномами. Некоторые из них уже вступили в сговор с Первым Домом.

— Вот только гномов трогать не надо, понял, Манвэ? — угрюмо сказал кузнец.

— Замечания неуместны, Аулэ. Надеюсь, очень надеюсь, что гномы окажутся благоразумны и трогать их не придётся…

Когда Валар покинули Круг Судеб, Манвэ устало обмяк на троне. Левая половина тела всё ещё болела, хотя от раны, нанесённой копьём, не осталось следа. Манвэ чувствовал, что сил у него стало значительно меньше. По крайней мере, время ещё оставалось. Манвэ надеялся, что предотвратить катастрофу ещё можно.

Он не стал делиться тем, что было открыто ему Эру во время последнего разговора. Про события, которые должны произойти, и про то, в чём на самом деле заключался полный Замысел. Пока ещё существовала возможность вернуть всё на круги своя, хотя времени на это оставалось тем меньше, чем плотнее сеть Саурона покрывала Средиземье.

И ведь то, что создал Саурон, он создавал в каждом из вариантов реальности — мистическую защиту, которая отрезала эманации Валинора от Средиземья. Обычно это происходило позже… Значительно позже. Но всё равно сам факт создания такой системы ещё не означал, что мир необратимо отклонился от Замысла.

Оставалось надеяться, что Финарфин сможет уничтожить Трон. Белерианд неизбежно погибнет, но это лишь исполнит Замысел. Но если Трон устоит, Валар будут вынуждены сами вступить в войну с Первым Домом. И тогда разрушения могут не ограничиться одним только Белериандом.

Но как бы не развивались события, Манвэ продолжал верить в мудрость и предвидение Эру.

Часть 4. Союз Маитимо

I. Время мира.

Больше двух сотен лет прошло с того момента, когда Феанор, как были уверены нолдор, был подло убит прямым ударом из Амана.

И хотя Маитимо ожидал, что теперь-то вороги, только узнавши об этом, немедля бросятся на Первый Дом, как грифы, это были годы мира. Ходили слухи, что вскоре после этого Финарфин взял корабль и отплыл в Аман — уж не счёл ли, что с гибелью брата история Первого Дома закончилась, — а Галадриэль, устрашившись поражения при Финвэтронде, больше не вела арфингов в те земли, где уже обосновался Первый Дом. Арфинги ощетинивались городами и крепостями на севере и западе, особо полюбив высокие горные вершины. Хитлум был застроен эльфийскими городами, а Невраст и Фалас — людскими.

Но на Западе люди строго соблюдали негласную границу и не селились восточнее реки Нинниг, а эльфы не спускались южнее лесов Нуата. И хотя крепость Тол Сирион сохранялась и защищалась постоянно менявшимися отрядами эльфов, рядом с нею не было мирных поселений.

Первый Дом решил не испытывать судьбу. Маитимо знал, что теперь, когда Феанор и Карантир пали, каждая следующая потеря может оказаться фатальной — рисковать было нельзя, и если Третий Дом отказался от воинственных планов, не следовало их провоцировать. А ещё эти эльфы, хоть и напали первыми, были всё ещё братьями, такими же нолдор, и воевать с ними было неприятно. Не раз и не два Маитимо чувствовал сомнения в своём народе, который оказался на чужеродной земле, в окружении врагов, сражающийся непонятно за что с почти такими же нолдор.

Далеко не все в Первом Доме испытывали неприязнь к Валар и Эру. Он и его братья, несомненно, поняли всё про своих создателей, но для простых эльфов, аманэльдар, Валар часто вспоминались вместе с мирными и покойными днями Амана, когда не было войн.

Когда была произнесена Клятва, боевой дух нолдор, рьяно желавших отомстить за гибель своего Императора, был на высоте. Но время забирает всё. И хотя эльфы не забывают, и прошедшие мгновения в сознании каждого из них встают так же, как при жизни, ярость в них угасала. В тот Рассвет эльфы были готовы направиться хоть в логово Моргота, и вызвать на бой тёмного властелина, но теперь желали мира. И как мудрый государь, нолдоран решил согласиться со своим народом и сделать всё, чтобы обеспечить этот мир.

Хотя чувствовал он, что мир не будет долгим.

Он отправлял Саурона на Запад и Север, но каждый раз майа возвращался ни с чем. Рассказывал тот, что когда приближался к горам, видел там гигантских орлов Манвэ, которые патрулировали равнины — и знал, то даже если попытается пролететь или проползти совсем низко, его заметят — слишком хорошо был заметен он в незримом мире, в котором наполовину существовали и орлы.

Сомнений не оставалось — Валар направляют Третий Дом. Орлы бы не покинули Аман без приказа Короля Арды. А значит, новое столкновение неизбежно. Боги уже нанесли свой удар, убив Феанора и Карантира, и рассказывал Саурон, что мечтают они об уничтожении Трона — а вместе с ним и Первого Дома.

Что же могли пообещать Валар Третьему Дому за помощь? Ведь разрушение Трона неизбежно заберёт с собой Белерианд, погибнут все крепости, города, все эти земли. Арфинги строили города, обустраивали дороги, возводили добротные крепости — но целью их была гибель континента? Маитимо не понимал. Как не понимал он и того, почему присутствие Первого Дома в Средиземье сочтено ими настолько великой угрозой, что одни эльфы пошли на других эльфов, и готовятся истреблять друг друга.

Дориат всё так же безмолвствовал. Стена света не исчезала ни на секунду, но проходили недели и года, и эльфы Первого Дома как-то сжились с мыслью о том, что рядом с ними живут другие эльфы — затворники, которые не покидают своих лесов. Говорили, что с гномами они всё же торговали — но обмен происходил на границе, гномы проталкивали товар сквозь стену, и получали деньги. И всё это время ни один дориатский эльф не покидал своего леса.

Утихли и пауки. Отряд нолдор оставался на Стене Маитимо, но твари перестали даже появляться рядом с нею.

И Первый Дом начал осваивать равнины Талат Дирнен. Там появились богатые пастбища и небольшие поселения, в которых жили эльфы, ими занимавшиеся. Рядом с Амон Руд была построена башня, в которой разместился гарнизон, днём и ночью, непрерывно, несущий дозор.

Были восстановлены и Гавани Сириона. Паутина иссохла и была сожжена вместе со старыми домами, и на их месте встали новые, куда прочнее старых. Затем встали и новые стены, и огромные мифриловые ворота — металла этого хватало. И теперь мифрил был единым целым с сетью Трона, так что гавани были хорошо защищены. Корабли Первого Дома не отходили от Средиземья далеко, хотя вряд ли Стихии стали уничтожать обычных рыболовов или торговцев, которые плавали в порты Эриадора, где побережье стремительно заселялось людьми — но предпочитали эльфы бдительную осторожностью.

Некоторые из нолдор, которым леса были ближе городов, обосновались в лесу Нан-Татрен. В первые годы экспедиции нолдор шли к своей цели, не обращая внимания ни на что, а теперь пришло время обратить внимание на землю, в которой они жили.

Укрепленные крепости были построены и в землях Арверниена, где выполняли скорее дозорную функцию — слишком уж велика была земля, чтобы прикрыть её большой крепостной стеной. На вершинах всех башен стояли огромные сигнальные огни, которые были бы немедленно зажжены при виде опасности — и это позволило бы выиграть немного времени.

На дальнем востоке Белерианда, у холма Амон Эреб, тоже встала большая крепость нолдор, хотя дальше Гелиона направляться нолдор опасались, не желая вызвать гнев гномов Синих Гор. Гномы вызывали беспокойство — хотя, по ранее заключённому соглашению, им было дозволено добывать мифрил в глубинах Финвэтронда, который они упрямо называли по имени реки Нарготрондом, они торговали и с Дориатом, и с авари с востока, и Маитимо казалось, что если бы Третий Дом был географически ближе, то и в него бы пошли караваны с оружием и войсками.

За наугрим тоже следовало присматривать.

И колёса истории снова пришли в движение в один непримечательный день. Погода была скверной — весь день шёл тропический ливень, ветер шёл с Запада, в раскатах грома нолдор чудились голоса Стихий. Небо иссякали вспышки света. Эльфы попрятались по своим домам, а кто бы близко, вернулся в столицу, хотя Саурон и заверял всех, что наблюдаемые явления совершенно нормальны и не имеют магической природы.

Только Норэмэлдо, внезапно, происходящему обрадовался и направился к южной части реки Нарог, чтобы, по его словам, понаблюдать за рыбой и её поведением во время грозы.

На второй день же в столицу прибыл странник — и потребовал встречи с самим нолдораном.

Услышав о просьбе, Маитимо немедленно направился в пещеры, где вместе со стражей находился гость. На какие-то минуты решил он, что случилось невозможное — и сам Феанор вернулся из чертогов Мандоса, чтобы вновь возглавить свой народ. Кто ещё, как не отец, мог желать видеть его?

Но первые же слова от эльфийской фигуры разбили только появившиеся были надежды — говор был отчётливо не перводомовский, хотя говорил эльф на квенья. А потом он развернулся к Маитимо, и нолдоран увидел светлые волосы.

— Финрод Фелагунд. Приветствую в Финвэтронде, — показательно вежливо сказал Маитимо, про себя мучительно размышляя, зачем он пришёл. Просить о мире и разделе влияния? Принёс угрозы от своего венценосного отца?

— Приветствую, владыка Маитимо, — отвечал Финрод, — дурная погода задержала меня. Начну с главного. Мой отец не знает о том, что я здесь. Я пришёл предупредить Первый Дом о том, что он планирует сделать.

— Что же такого он планирует? — вскричал Маитимо. Он чувствовал посредством косвенного осанвэ, что Финрод говорил правду.

Финрод Фелагунд, старший сын Финарфина, был одним из самых преданных его соратников. Ещё в Амане он во всём ему помогал. И сейчас Маитимо осознал, что не видел его ни среди полководцев армий Третьего Дома, которые штурмовали столицу, ни среди войск арфингов вообще.

Нолдоран махнул стражникам, приказав оставаться на своих местах, и повёл Финрода в царские покои — немного безрассудно с его стороны, но своим нутром он чувствовал, что эльф говорит правду, и не хотел оскорблять его недоверием. Финрод был воином, музыкантом и философом, эльфом необычайных талантов, и прежде всего обладателем благородного сердца, под стать Первому Дому.

— Что случилось?

— Он одержим уничтожением Трона и Белерианда. Звучит безумно, владыка Маитимо, но клянусь Вековечной Тьмой — он говорит, что надо уничтожить эти земли, чтобы исполнился некий замысел.

— Валар, да? — мрачно заметил Маитимо.

— Он не говорил, но не исключаю. Ещё перед отплытием он ходил в дворец Манвэ — и когда вернулся, повелел всем нолдор Третьего Дома немедленно собираться на великую брань — ради будущего Арды. Тогда ничего не предвещало… Он сказал нам, что Первый Дом находится под чарами злого дракона и его нужно освободить от зловещего ига. Арфинги поверили.

— Дракон давно мёртв.

— Феанор, думаю, сильно огорчился. Он ценил эту змеюку… Но когда наши войска не смогли взять Нарготронд, Финарфин отплыл в Аман, но довольно быстро вернулся обратно. После этого он совсем перестал быть похож на эльфа. Он одержим разрушением Белерианда и говорит, что это единственный путь. Но это не всё. Изменилось многое. Он наказывает эльфов за малейшие сомнения, а людей… — Финрод запнулся.

— Что с людьми? — Маитимо понимал, что вот-вот услышит что-то важное.

— Год назад Третий Дом заключил союз с племенем эдайн, который возглавлял вождь по имени Беор. Он поклялся в верности Финарфину. Не раз он говорил со мной, хотя мало что знал о мире. Но потом они поспорили, и тогда мой отец выхватил оружие, которое привёз из Амана, палицу, и одним ударом раскрошил голову Беора. На тот момент человеку было чуть больше двадцати лет, совсем ребёнок. И Финарфин ни секунды не сомневался, а убил его так же спокойно, как забивал оленя. Тогда я понял, что больше не могу называть себя эльфом Третьего Дома.

— Искажение. Иначе не назовёшь.

— Да. Меньше всего я думал, что увижу такое после того, как Моргот был побеждён — и тем более, от собственного отца.

— Что за оружие он привёз из Амана?

— Отец говорил, что с его помощью можно уничтожить ваш Трон. Но больше он не рассказывал. С тех пор, как он вернулся из Амана, я не видел чтобы он с ним расставался, и если честно… если честно, не видел чтобы он вообще спал.

— Я поговорю с братьями. Что хочешь ты? Просто предупредить? Или у твоего визита есть более… мирская цель?

— Я желал бы остаться здесь. Я просто больше не вижу себя рядом с отцом, с его безумием и одержимостью. Не обещаю, что буду сражаться против Третьего Дома сам, но помогу, чем смогу, владыка Маитимо.

II. Крещение Пустотой.

Финарфин уже несколько часов смотрел в стену своей подземной резиденции. Она была весьма скромна, и не знай кто, сказал бы, что принадлежит не эльфийскому князю, а бродяге из числа эдайн или меньших людей. Простое ложе, стол, заваленный многочисленными картами и рукописями, стойка для доспехов и оружия, что давно уже пустовала — князь предпочитал уповать на ловкость, а не тяжёлые доспехи.

Он ходил в обычном рубище, а право властвовать передал Галадриэль и Финроду.

Слишком невыносимы были мысли, которые преследовали его теперь постоянно.

Князь Третьего Дома, сын прославленного эльфийского короля Финвэ, не мог не признать, что начал понимать Мелькора. То был Чёрный Враг Мира, великий злодей, который выступил против Арды и попытался её покорить и уничтожить, попутно внеся Искажение во всё сотворённое. Никогда раньше у эльфа не было и мысли, что Мелькор мог быть прав. Но после того, что он узнал в Амане, он понял, что иного пути нет. Всё должно быть уничтожено до основания. Страх Манвэ показал, что это не безумство — а реальность, которую он может исполнить.

Ибо это его долг перед нолдор и всеми остальными народами Арды.

После нескольких неудачных штурмов укреплённой подземной крепости, в которой окопался Феанор, и последовавшего за штурмом магического шторма, который эльфы переживали особенно тяжело — ибо бушевал он в незримом мире — он понял, что победить Первый Дом в прямом противостоянии не выйдет. На их стороне был майа, самовольно оставивший Аман, а арфинги, даже с поддержкой магии Галадриэль, не могли ничего противопоставить. Обороняющиеся всегда находятся в более выгодном положении, и в случае с Финвэтрондом казалось, что чтобы взять его, потребуется стократное превосходство, чего Третий Дом обеспечить просто не мог.

У Третьего Дома тоже не рождались дети. И его народ, как и народ Феанора, был конечен.

Тогда он снарядил корабль и один отправился в плавание обратно в Аман. Валар одобрили его экспедицию и повелели спасти Феанора от чар злобного дракона, а значит, они были просто обязаны помочь и теперь, когда ситуация приняла совсем иные формы, которые князь не мог себе и представить. Всё выглядело так, словно Первый Дом надолго собирался остаться в Средиземье, так ещё он и задействовал неизвестную магию.

Дориат тоже его беспокоил. Манвэ сказал не беспокоиться насчёт Тингола и его владений, но стена света напрягала его ещё больше, чем феаноров Трон. Феанор прославился как изобретатель ещё в Амане, создал видящие камни и множество иных творений, и природа Трона была понятна — инструмент для контроля незримого мира, основанный на мистическом резонансе. А вот стена света была настолько не от мира сего, что Финарфину было не по себе. В ней он отчётливо видел невысказанную угрозу — в том числе и для Третьего Дома.

Корабль вышел в море, погода на нём была идеально тихой и князь достаточно быстро добрался до Амана. Он лично управлял кораблём и греб, преодолевая безветренное море, и тяжкая физическая работа неплохо его взбодрила. Он понял, что готов к встрече со Стихиями.

И всё же путь до Круга Судеб вышел тяжёлым.

Он видел разрушения, оставленные пауками, которые более никто не чинил — практически все эльфы погибли в сражениях, а Второй Дом отгородился от остального Амана и более не покидал его пределов. Когда-то здесь цвела эльфийская жизнь — а теперь поселения тэлери и ваниар пустовали. Князь скривился, вспомнив, что в отсутствии тэлери есть и его вина. Они отвергли волю Валар, но всё же оставались эльфами.

И майар словно стало меньше. Во времена войны с Мелькором сложно было не встретить нескольких малых духов, но теперь князь не встречал ни одного. Иногда казалось ему, что Аман — необитаемый остров.

Только три столпа с Сильмариллами и Светоч Феанора оставались на своих местах, как молчаливое напоминание о том, чего достиг его брат — против которого он теперь должен бороться… Хотя, говорил себе князь, не против него, а против чар зловещего дракона и безумных планов Саурона, которые, как верили Стихии, ведут мир в пучину погибели.

Даже у подножия священной горы не было стражей. Орлов князь разглядел — они сидели в гнёздах в горах и смотрели зоркими глазами, но больше не летали над островом. Во взгляде орла почудилось осуждение, но он осадил себя, сказав, что орёл — просто птица. Пусть и умная.

Подъём казался невероятно долгим.

В глубине души эльф сам опасался встречи со Стихиями. Боялся того, что они могут сказать.

И вот он предстал перед Кругом Судеб. Стихии всегда знали, когда кто-то направлялся на гору с вопросом, который требовал их внимания — и собрались в полном составе. Манвэ, Король Арды, Варда, Йаванна, Аулэ, Намо, даже безбашенный великан Тулкас — воссели на своих тронах. По правде говоря, Финарфин предпочёл бы встретиться с одним только Манвэ, как это было в прошлый раз.

— Князь Финарфин, — раздался тихий змеиный голос Намо, — что привело вас в Круг Судеб?

Финарфин не подал виду, но несколько разъярился — Стихии собрались здесь, они прекрасно знают, из-за чего он прибыл в Аман и всё равно соблюдают традиционный церемониал…

— Я принёс вести владыке Манвэ. Первый Дом закрепился в центральном Белерианде, построил несколько укреплённых крепостей и более того, магическую сеть, которая даёт им заметную власть над незримым миром везде, где нет достаточно сильных волей эльфов. Наших сил недостаточно, чтобы уничтожить крепость, где находится ядро этой сети.

— Нолдор достигли патовой ситуации, владыка Манвэ, — прокомментировал Намо, — ни один из Домов не в состоянии добиться превосходства.

— Может оно и к лучшему? Заключите мир! И прекратите воевать! — вмешался Аулэ.

— Это исключено, владыка Аулэ, — немедленно сказал Манвэ, — Саурон связался с силами, которые не должны использоваться. Эльфам место в Амане. Таков путь. А Первый Дом хочет остаться в Средиземье. Если эльфы не покинут мир до конца Третьей Эпохи, его ждёт конец.

— Обычно истаивание незримого мира привело бы к тому, что они были вынуждены вернуться, или утратили бы тела, сознание и рассудок, превратившись в безмысленных духов, — продолжил Намо, — но пока магия Саурона действует, эльфы смогут оставаться в Средиземье.

— Ты понимаешь, Финарфин? Ты можешь передать Первому Дому требование вернуться в Аман, если всё ещё веришь в примирение, но если нолдор откажутся, ты обязан уничтожить сауронов Трон.

— Тогда дайте мне силы это сделать! — воскликнул Финарфин, — вы же сами сказали, что Третий Дом не в состоянии добиться превосходства. Трон охраняют. Первый Дом — нолдор, а они славятся своим умом.

— Полагаю, просьбу можно удовлетворить, — сказал Намо, — пусть решает Создатель.

— Решать Королю, — вставила Варда.

— Что же, князь Финарфин. Ваше желание будет удовлетворено. Подойдите. И садитесь, — Манвэ встал с своего трона и рукой указал на то место, на котором он только что восседал.

— На ваш? — поражённо сказал эльф.

— Да. Эльфа за Грань протащить не так просто, как кажется.

И князь занял место, которое никогда не занимал кто-то кроме Старого Короля. Манвэ и Намо встали по обе руки и реальность вокруг схлопнулась. Исчезли Валар, исчез Круг Судеб, исчезло всё, кроме древнего трона. Прямо в троне была большая дыра — воздуховод, который вёл вовне, и сидеть на нём было неудобно.

Эльф обнаружил себя в кромешной пустоте.

Вокруг мелькали непонятные тени, словно невидимые существа постоянно и хаотично двигались вокруг, но как ни старался, он не мог поймать в фокус взора тех, кто их отбрасывал. Потом он задал себе вопрос о том, кто вообще мог отбрасывать тени в пустоте, и они пропали, словно были лишь отражением его раздражённого разума.

Затем он увидел, что находится внутри гигантского прозрачного глаза, который вращался в огромном колесе… Происходящее не имело никакого смысла, но он видел, как колесо, только что родившись из звёздного праха, неслось куда-то, в какое-то страшное место, и он не хотел об этом месте ничего знать. Всё происходящее пришло как цепочка мгновенных озарений.

Финарфин понял, что он за той самой Гранью, куда изгнали Моргота, и где началось творение.

Он не раз слышал легенду про Айнулиндалэ, но никогда не пытался себе представить, как выглядело то место, где всё началось. И вот, он здесь, вернее, надо полагать, его бестелесное фэа — вряд ли тело, даже эльфийское, могло выдержать пребывание в таком месте.

Колесо исчезло, и эльф снова оказался в нигде, без единого ориентира перед собой. Сложно сказать, сколько это продолжалось — не было ни единого признака, по которому можно было определять время, и затем он увидел Основание.

Чёрная дыра, вокруг которой существовали Арда и Эа. Источник и конец для всего сотворённого. Космическое кладбище, в которое, как он внезапно осознал, ведут Пути Люди, которые были названы отличающимися от эльфийских.

Вокруг он заметил песчаную бурю, которая бушевала в пустоте, одновременно яростная и невидимая. Одна часть восприятия сообщала, что он находится в пустоте, в то время как вторая — что тонны песка передвигаются на невероятной скорости и он находится в самом оке бури. И, что самое страшное, буря была разумной, древней и жестокой, и теперь она глядела на него хищным и оценивающим взглядом.

Как если бы на него глядел дикий волк, оценивающий, стоит ли его съесть.

— Ты получишь мой Дух, — отпечатались слова Силы в его сознании.

— Мне нужна сила, чтобы исполнить Замысел, — сказал эльф.

Сила расхохоталась. Смех не был звуком — но распространялся как рябь по призрачным синапсам эльфа, как если бы по ним прошёл электрический разряд. Но боли в этом ощущении не было, похоже, что сила нашла его слова забавными.

— Ульмо крестил вас водой, а я дарую тебе свой Дух. Им, сущностью Пустоты, был сотворён мир. Им же можно уничтожить в нём что угодно. Равной силы нет ни у кого. Иди же, эльф, и возрадуйся, ибо ты угоден Мне.

Дальше что-то произошло, и сила исчезла.

Финарфин оказался в кромешном ничто, где ничего не происходило. Не было больше ни теней, ни ощущения присутствия, ни колёс с глазами. Только Корень мира всё так же висел на перефирии разума, и Финарфин не мог отвести взора. Он не мог сказать, сколько это продлилось.

А потом он пришёл в себя на троне Манвэ.

Но эльф понял, что это не был просто сон. Он снова чувствовал своё тело, но восприятие его изменилось навсегда. Теперь где-то на периферии маячила огромная чёрная дыра, откуда пришёл, и куда вернётся этот мир.

Тут его отвлёк склонившийся над ним Манвэ. Финарфин огляделся и понял, что в реальном мире прошло не меньше десяти часов — было уже темно, большинство Стихий отсутствовали, не было даже Намо. Только супруга Манвэ всё ещё сидела на соседнем троне и мрачно глядела на Короля.

— Вижу, Эру тебя благословил, князь. Поздравляю, — сухо сказал Манвэ, и в голосе его не было слышно радости.

— Это был Эру?

— Та его часть, которую в состоянии воспринять сознание эрухини. Не пугайся. Его подлинное величие слишком непредставимо, чтобы эльф мог его понять. Ты увидел нечто пугающее, но это был не Творец. Скорее, его тень, пропущенная через тысячи космических призм. Такая, чтобы ты мог его воспринимать.

— Понимаю, владыка. Это и есть сила, которую я просил?

— Да. Трон Саурона — его величайшее творение. Гениальное слияние материи и духа. Уничтожить его практически невозможно. Но та сила, которую ты получил, сможет его разрушить. Подойдёт любое оружие — главное, чтобы оно было в твоих руках.

— И я погибну?

— Вернёшься в Чертоги. Не беспокойся, Намо немедленно тебя освободит.

От слов Манвэ веяло какой-то неуверенностью, но Финарфин не придал этому значения. Он увидел самого Илуватара и только кусочек его неизмеримой мощи. Манвэ, надо полагать, своим небесным зрением увидел нечто более величественное — и куда более страшное.

Эльф решил, что не будет тратить время Стихий, и развернулся. Манвэ же попросил Варду отправиться проведать Торондора, сказав, что тот заметил нечто странное рядом с Вратами Ночи, а потом позвал эльфа, который уже выходил из тронного зала.

Финарфин недоумённо посмотрел на Короля Арды, но вернулся к нему.

— Владыка Манвэ?

— Ты получил силу, которой нет даже у меня и Манвэ. Помни о том, что это значит, князь. Ты можешь уничтожить что угодно — и оно навсегда исчезнет из Арды, и даже сам Единый не сможет его вернуть, — тихо сказал Манвэ, наклонившись прямо к уху эльфа.

— Я должен использовать оружие только против Трона?

— Не только. Но помни, что ткань мира легко рвётся. И не используй зазря. И ещё… Если встретишься с майар, то используй силу без колебаний, эрухини не дано их победить обычными способами. Но помни, что ты не неуязвим и можешь погибнуть, как и раньше. Тогда, вероятно, погибнет и эстель.

— Майар? Ты хочешь сказать, у Первого Дома есть кто-то ещё кроме Саурона? — поражённо сказал Финарфин.

— Увы. Феанор — отрава для некрепких умов, которые не связаны подлинной твёрдой верой в Единого. Поэтому, именно поэтому я попросил всех Стихий покинуть Круг. Варда и Йаванна мне точно этого не простили бы, но девчонка должна погибнуть ради восстановления баланса. Она — вестиж несбывшегося. Её роль больше не существует, и само её существование угрожает Замыслу.

— Ради чего это всё, Манвэ? — князь не понимал, почему Король Арды доверяет ему то, что не доверяет остальным Стихиям.

— Чтобы Арда продолжила своё существование, Финарфин.

Вскоре корабль Финарфина отправился обратно в Средиземье. С собой князь взял выкованную в опустевшем теперь Валмаре булаву. Неожиданное оружие для эльфийского владыки, но пожалуй, ему оно подходило.

И только одна фигура наблюдала за его отплытием из священной земли.

Наблюдавший понимал, что Финарфин не вернётся. Это было видно в незримом мире — после такого в мире живых надолго не задерживаются. Говорят, подобным образом любил проклинать эльфов тёмный владыка Моргот, но оказывается, что не только он был на это способен.

Он скорбно опустился на землю, и припал к ней, глядя на корабль. Казалось бы, совсем недавно погиб его славный батя — самый важный человек в жизни любого эрухини. Сгинул навсегда, сражённый чёрной рукой Врага Мира. Потом уплыл Феанор — и давно ничего о нём не было слышно, и Валар говорили о нём, как о мёртвом. Теперь и ещё один его брат отправился в один конец. Сын тоже куда-то пропал.

И тянет же их всех в это Средиземье, когда было чётко и ясно сказано, что место эльфов в Амане.

Но эльф знал, что у него остаётся важная задача. Уже никто в благословенном краю не приходил к Светочу Феанора, не заводил механизм — кроме него и, изредка, Аулэ. И он не мог оставить этот пост.

III. Откровения и костры.

Следующие несколько дней Маитимо провёл с Финродом, возложив государственные дела на Саурона и Куруфина. Цели и задачи Финарфина и его связь с Валар так долго оставались загадкой, что теперь нолдоран старался узнать как можно больше о них.

Но к его великому огорчению, сам Финрод знал не так много — только то, что после возвращения из Амана Финарфин стал ещё более скрытным и практически ни с кем не обсуждает свои цели и планы. Своему народу тот сообщил, что Третий Дом обязан взять под свой контроль Трон, и прервать эксперименты Саурона, которые угрожают исполнению Замысла, а значит — и существованию мира. Дипломатической работой теперь практически полностью занималась Галадриэль, в то время как Финарфина редко могли видеть вне своей резиденции.

Тогда Маитимо попросил рассказать его про эдайн, которые проживали в Белерианде и Эриадоре.

И здесь Финроду было что рассказать. Он немало общался с людьми, его привлекали странные, мимолётные жизни пришедших следом, которые во многом отличались от эльфов — и Финрод воспринимал их как младших, несмышлёных братьев.

Люди также поделились на племена, или же дома, которые возглавлялись вождями.

Дом Беора был рассеян после того, как Финарфин в припадке гнева убил Беора. Наследников у того не осталось, и эдайн погрузились в междоусобные войны за власть. Всех желающих избегнуть этого Финарфин согласился признать своими вассалами, и за счёт этого немало пополнил свою армию. Останки первого дома людей вошли в состав Третьего Дома нолдор или были рассеяны.

Дом Халет жил в Восточном Белерианде. Именно с некоторыми из них встретился Феанор, когда отправился на поиски Глаурунга. Это было небольшое по размерам племя, которое возглавляла суровая воительница Халет. Они жили довольно обособленно, а некоторые из народа были и вовсе практическими дикими и предпочитали селиться в лесах. Их называли друэдайн.

Был и Дом Мараха, который жил на Западе Белерианда. Они подпали под влияние Финарфина и заключили с ним многочисленные военные и торговые союзы. Именно их видели в составе армии арфингов во время последнего столкновения. Этих людей было особенно много, и они быстро распространялись по Белерианду, но по велению Третьего Дома не посягали на земли Первого.

Но это были не все люди, которые существовали в Арде. Финрод путешествовал и восточнее, посещал Эриадор и земли востока и видел много невиданных племён, которые никогда не сталкивались с эльфами или же, если и сталкивались, то с дикими авари.

Эльф рассказал о двух народах, которые ему особенно запомнились. Первый жил далеко на востоке, в дальнем Хараде, практически на границе с непроходимыми джунглями юга, в которых не жил никто. Король Эррол, самый могущественный из правителей Востока. Второе же племя обосновалось в центральном Эриадоре и отличалось мелким ростом, так что, не обратив внимание на отсутствие бороды, их легко можно было принять за гномов. Они отличались странными суевериями и не почитали никаких богов, что для востока было редкостью.

— Вот как, — сказал Маитимо, — думаю, нам стоит установить торговые отношения с людьми Востока и халадин. Пока что большинство эдайн остаются под властью Финарфина, и это не очень хорошо. А что насчёт Дориата? Ты там был?

— Нет. Даже мой отец не смог пересечь стену из света. Говорят, что это то ли чародейство колдуньи Мелиан, то ли кого-то ещё.

— Есть предположения?

— Я бы не хотел об этом думать, владыка Маитимо. Если стену света создали Валар, то они управляют и Третьим Домом, и Дориатом — но при этом Дориат остаётся в стороне всё это время. Что же тогда они задумали? Нет, предпочитаю думать, что это магия Мелиан. Про неё много всего рассказывают. Когда король Тингол впервые её встретил, говорят, его поразило столбняком на многие годы. Еле преодолел и ожил.

— Понимаю. Говоришь, все эти люди активно плодятся?

— Да, каждый год рождается множество детей, и взрослеют они быстрее — уже спустя десятилетие помогают взрослым и работают. Именно за людьми — будущее Арды. Поэтому так грустно видеть, что Финарфин использует их как простых наёмников.

— А у Третьего Дома рождаются дети? — задал внезапный вопрос Маитимо.

— Нет. Ни одного. Кто приплыл из Амана, те и остаются.

Маитимо замолчал.

Это была давняя и неприятная проблема, с которой нолдоран не знал, что и делать, а спросить Феанора было уже невозможно. Как только наступили мирные времена, Маитимо приказал выделить эльфийкам покои, в которые было запрещено заходить мужчинам, равно как и упоминать там про войны, конфликты, опасности — знал он, что эльфы в таких условиях не желают детей. Но Первый Дом редел с каждым сражением, и ему требовались дети. И тем не менее, каждое десятилетие он проверял эльфиек, и ни одна из них так и не родила.

Казалось, что на Первый Дом пало проклятие Валар. Но если и Третий Дом не имел детей, то, возможно, причина заключалась в самой Арде? Эта земля была далека от благословенного Амана, где всё было иным.

— Есть ещё кое-что, о чём донесли Галадриэль, когда я собирался покинуть главную крепость, — прервал его размышления Финрод, — кто-то идёт по льдам, которые соединяют Аман и Арду.

— Кто? Кто это мог быть?

— Неизвестно. Видимость на севере практически нулевая.

Маитимо задумался. Вряд ли это были Валар — ибо их фигуры огромных размеров было хорошо видно, и сложно было бы не сообщить, если то были они. Тэлери? Ваниар? Они могли выйти из Мандоса, но зачем им, валаролюбивым, потребовалось покидать Аман? Побег майар так же был практически исключён — практически все они были верны Валар. И едва ли бы их заметили. И мысли сразу пошли к двум кандидатам — Карантиру и Феанору. Они могли покинуть Мандос. Да, это казалось невозможным, но кто ещё?

И мысли эти долго не давали покоя нолдорану, хоть он и не стал пока говорить о них Финроду.

Тем временем эльфы вместе с майар отправились в топи Сириона для того, чтобы установить недалеко сторожевой пост, который бдил бы за возможными движениями в Дориате, а также мог оперативно зажечь огонь, если бы на Амон Эреб подняли тревогу. Ранее обычные строители уже пытались возвести там башню, но местность для того совсем не подходила — даже при попытке начать строительство достаточно далеко от топей. Маитимо надеялся, что Саурон, будучи Аулендилем, сможет с этим разобраться, ибо ведомы были ему многие тайны земли.

Саурон принялся исследовать землю, и сказал, что стоит башню построить поближе к холмам, и сделать достаточно высокой, чтобы могли стражи обозревать с неё ещё и происходящее с юга, за холмами. А высокая башня предъявляла повышенные требования к фундаменту, и поиски затянулись, ибо следовало, чтобы башня позволяла хорошую видимость ещё и в восточном направлении.

Куруфин стал предлагать построить цепь башен, но Саурон возразил, что на такое их количество не хватит стражей, и распылять силы Первого Дома не стоит, но обещал, что до заката найдёт подходящее место.

И вот Саурон стоял на краю обрыва и смотрел на водопад, высчитывая какие-то параметры, в то время как эльфы отправились в ближайший лес, решив, что майа их позовёт, если найдёт таки нужное место — эльфийский мастер уже нашёл несколько мест, но Саурон всё настаивал, что может найти ещё лучше, и попросил несколько часов. Ариэн полагала, что эльфы тут правы, но спорить с понтификом, обладавшим абсолютным доверием Маитимо, не хотелось, тем более по вопросам инженерии, в которой он был крайне упрямым.

Она же смотрела, как эльфы уходят, и подумала, что это ещё надолго.

Тут сзади раздался глухой всплеск, и Ариэн поняла, что стоявший на скользком камне Саурон умудрился свалиться в водопад. Подойдя к краю, она поняла, что понтифик, судя по всему, при падении ещё и врезался в камни и теперь не подавал признаков жизни — по крайней мере не торопился выбираться из воды, а находился где-то в ней, под водопадом.

Конечно, для майар смерть не была чем-то необычным, ибо и по собственной воле могли сбрасывать они свою фана и затем вновь облекаться в неё, а потому даже если бы и утратил Саурон своё тело, то новое он бы смог собрать достаточно быстро. Но всё же умирать вряд ли было приятно даже для майа, и потому Ариэн подумала, что хорошо бы его из воды извлечь.

Она вспомнила, что прибрежные эльфы, особенно тэлери, часто оказывались в суровых волнах, где Оссэ, видимо всё-таки несколько исказившись из-за влияния Моргота, и не изживший в себе Искажение, пыталась их потопить. Но добрые майар Ульмо, да и сам Владыка Вод, старались наоборот выбросить их на берег, где они, бывало, всё-таки приходили в себя.

Ариэн спрыгнула вниз — для майар высота никогда не была помехой, ибо не из материи были их тела, но из света — и вытащила Саурона на берег.

Теперь оставалось лишь ждать — эльфы после минуты под водой выживали довольно часто, но Саурон использовал фана человека, и без прямого использования магии человеческие тела были намного более хрупкими.

Однако Саурон так и не ожил — видать и за минуту умудрился нахлебаться воды, и когда тело окоченело, стало понятно, что дух давно отлетел куда-то ещё, и более некуда ему возвращаться. Возможно, Ирмо в такой ситуации и смог бы отсрочить истление, но в Средиземье можно было лишь собрать новое тело.

И теперь появился очень важный вопрос — что делать с телом?

Нолдор не поверят, если сказать, что Саурон случайно погиб, и наверняка решат, что она его и убила, решив лишить Первый Дом понтифика по заданию Манвэ — или ещё какой-то подобный бред. Первый Дом всё ещё опасался её, и не посвящал во многие тайны.

Вот эльфы вопросят, где Саурон, и что, она просто скажет, что он утонул? Хотя нет, так сказать мог бы какой-нибудь лысый гоблин, который всю жизнь не вылезает из пещер, а она, благородная дочь Амана, высказалась бы иначе, но вне зависимости от формы содержание не изменилось бы.

А Саурон может создать новое тело когда угодно — хоть через несколько дней. Без тела майар зачастую лишались осознания времени, тем более такого можно было ожидать после внезапной потери тела. Рядом никаких признаков духа Саурона не наблюдалось, незримый мир был совершенно чист и заполнен только паутиной Эленион-кенты.

Оставалось лишь поскорее уничтожить тело. И желательно до того, как эльфы наверху решат проверить, что там происходит, и куда подевался Саурон. Недалеко росло несколько небольших рощ, и туда направилась Ариэн, и натаскала сухих веток, из которых собрала основу для костра, довольно большого костра, ибо тело Саурона ещё не просохло и горело бы явно плохо. Мертвец выглядел жутковато, и майа завернула его в листья по эльфийской традиции — ибо считалось, что дух эльфа может испугаться вида собственной смерти, и не должен видеть он труп.

К тому же, где труп, там соберутся орлы, а уж их тут точно не хватало.

И вот костёр разгорелся, затрещал, и тело Саурона стало рассыпаться там удивительно легко — видимо, отличалось чем-то от человеческого, ибо вскоре сложно было различить человека в том, что горело. Впрочем, сердцевина наоборот оказалась на удивление устойчивой к огню и не желала превращаться в пепел несколько часов. Эльфы же так и не заинтересовались огнём.

Видать есть в этом какой-то отблеск судьбы: понтифики хорошо сжигают, но также хорошо горят.

IV. In the Void, God resides within.

Наверное, это и была та самая Вековечная Тьма, которой Император клялся.

Вначале он подумал, что он попался в ловушку — хитрую, продуманную, ловушку, и чародей, с которым он путешествовал, всё это время готовился к тому, чтобы заточить его. Но и сам чародей находился здесь — в абсолютной пустоте. И он совершенно точно не был одним из айнур, а люди в Арде не обладали настолько могущественными способностями. Сражение с Манвэ было реальным, и произошедшее было неожиданностью и для него — осанвэ не врало.

— Перехват смещения, — сказал чародей, понятнее от чего, впрочем, не стало, — мы всё ещё в том же мире. Мана даже здесь ощущается.

— Ты что-то в состоянии здесь чувствовать? — спросил Феанор, который не воспринимал здесь даже незримого мира.

— Да. Это тот же мир.

Пустота обладала странными свойствами — на том участке её, где находился нолдоран, и рядом с нею присутствовала словно твёрдая поверхность. Затем не было ни невидимых стен, ни иных препятствий, но пространство сопрягалось самим с собой неведомым образом — несколько раз пытался эльф отправится в определённом направлении, но неведомым образом топтался на месте.

— Замкнутое поле, — сказал чародей, — известный тип магии, на самом деле.

— И что предлагаешь делать? — раздражённо спросил Феанор.

— Хотя бы не настолько явно привлекать внимание тех, кто нас сюда поместил. Поверьте, они внимательно следят.

Несколько дней они не разговаривали. Вернее, разговаривать не хотел Феанор, а чародей, надо полагать, не хотел ничего. Он устроился у края платформы и смотрел теперь в пустоту. Император пытался посмотреть туда же, но не видел ничего.

Прошло неизвестное количество времени, и Феанор стал видеть, что тьма вовсе не однородна. Она тоже состояла из чего-то, хотя ухватить это взглядом было практически невозможно. Тончайшие линии, которые пронизывали пространство.

— Теперь ты понял, да? — всё так же бесстрастно сказал чародей.

— Что это?

— Силовые линии замкнутого поля. Ими ограничено количество маны, доступной нам изнутри. Пространство связывается с собой же по краям.

Феанор подумал, что так могли бы выглядеть чертоги Мандоса для пойманной там души — хотя слышал он, что на заточённых в чертогах также постоянно воздействуют майар Мандоса, жутковатые духи, которые выпивали из присутствующих там всю радость. Здесь же духов не было, и никакого внешнего воздействия он не ощущал — кроме того, что сама ситуация его крайне раздражала — не привык Пламенный Дух не иметь возможности действовать, быть в чём-то ограниченным.

Если бы Валар сейчас выступили против него во плоти, он бы дал им генеральное сражение. Сражался бы столько, сколько надо. Но вот сидеть и бездействовать — это было выше его сил.

Оставалось только надеяться, что волшебник, который всё это затеял, что-то придумает. Если это заклинание, то его должно быть возможно разрушить. Глаурунг обладал мощнейшим осанвэ и мог буквально редактировать мысли, но если эльф обладал достаточной силой воли, то и он мог превозмочь власть дракона и отвергнуть его. Наверняка что-то подобное возможно и в этой магии.

Жди и надейся, как говорили мудрые.

— Раз мы здесь надолго, ты можешь рассказать, что вообще творится в Арде? — спустя неопределённое время спросил Феанор своего спутника, — возможно, это поможет что-то сделать. Я знаю об Арде куда больше…

— Что, как ты считаешь, такое мир?

— Эа, материя, сотворённая Илуватаром в ходе Песни Айнур.

— Я говорил не про мифологию.

— Но это не мифология, а правда. Я лично общался с айнур, и один из них вообще присоединился к Первому Дому. Нет никаких оснований им не верить, когда все знакомые айнур говорили об одном и том же, — сказал Феанор.

— Ты говоришь с позиции изнутри мира. А что такое мир снаружи?

— За Гранью находится только Пустота. Там ничего нет.

— Даже Пустота находится внутри мира, мечник Феанор. Но есть много иных миров, таких как твой… и не очень. Твой мир… нет — мультивселенная, был действительно, по всей видимости, создан Илуватаром. Злым духом, который утратил влияние в мирах Порядка Человечества, но нашёл определённый артефакт. Таких эфемерных миров мы знаем много. Но это первая эфемерная мультивселенная.

— Что это значит? Что такое мультивселенная?

— Есть много миров, в которых история идёт несколько иначе. Или сильно иначе. Где-то ты отправился в Исход, погиб в сражении с огнистыми демонами, поскольку твои братья предали тебя, и был заточён до последней битвы. Вернее, очередной перезагрузки. В другом мире ты был освобождён и отправился в поход против богов, и преуспел. Где-то же преуспел Мелькор, который возглавил тёмных эльфов. Вероятностей очень много. И это космическое дерево вероятностей растёт прямо сейчас.

Феанор внимал настолько заинтересованно, что пропустил даже ремарку про то, что в определённом мире Моргот смог в чём-то преуспеть.

— Зачем это Илуватару?

— Если мы верно понимаем, а имеющаяся информация указывает на это, один из мелких божественных духов нашего мира. Посредством обмана он был очень влиятельным… определённое время. Но Порядок Человечества перемолол и его, хотя на прощание он оставил нам загадку. Основание стало нестабильным. В попытках решить этот вопрос мы исследовали потерянные пояса, и он, похоже, нашёл семена Дерева фантазий.

— Ты говоришь про те два дерева, которые давно уничтожил Моргот?

— Две Лампы. Два Дерева. Три Сильмарилла. Свет целой галактики, заключённый в небольшой объект. Парные Деревья оказались мощнее экспоненциально, и позволили породить мультивселенную. Из-за этой загадки я здесь и оказался. Как он создал стабильное Основание? Что отличает стабильное Основание от нестабильного?

— То есть, когда Валар требовали уничтожить Сильмариллы, это бы на самом деле уничтожило мир?

— Любая история имеет начало и конец. Но создатель вашего мира не хочет, чтобы конец был. Последняя битва из пророчества — это перезагрузка. Основание разрушается и пересобирается, и всё начинается с начала. После каждого цикла сохраняются лишь остаточные воспоминания.

— Но для чего это Илуватару?

— Он хочет мир, над которым может властвовать, приказывать и уничтожать. Он привык к этому. А кроме того, Эа — его охотничьи угодья. Здесь нет силы противодействия и Порядка Человечества, и он вдоволь может питаться вашими душами. Каждую перезагрузку. Пожирать идеи и смыслы, мечты и стремления — снова и снова. Примерно как волк кушает мясо, и готов жизнь положить за свою стаю. Просто инстинкт космического сверххищника.

Феанор умолк. Он всегда подозревал, что Илуватар был мерзавцем, ибо как иначе назвать создателя, который бросает своё творение на произвол судьбы. Но подобных откровений он не ожидал.

— Что, теперь ты хочешь уничтожить Эа, не так ли? Я слышал это столько раз… — сказал чародей, наблюдавший за реакцией Императора.

— Нет. Я хочу уничтожить Илуватара.

И в самом деле, решил Император. Даже если мир был создан в качестве места жестокой охоты для мстительного и злого духа — если сокрушить охотника, то те, за кем когда-то охотились, смогут жить там вполне нормально. Надо только уничтожить этого самого охотника. И Феанор знал, что если он ещё сможет вернуться в Эа, то никогда не отступит. Он найдёт этого так называемого создателя.

— Моргота он тоже намеренно отправил в Эа? — решил прояснить ещё один вопрос Феанор.

— Конечно, — вопрос, чародея, казалось, даже позабавил, — он питается особым психическим излучением, которое возникает при несоответствии внутреннего и внешнего мира. Иными словами, страданиями. Искажение принесло в мир множество способов страдания. В том числе и таких, без которых можно было обойтись.

— А ведь он об этом говорил… Совершенно прямо и открыто, — пробормотал Феанор…

И ты, Мелькор, увидишь, что нет темы, которая не исходила бы от меня, потому что тот, кто пытается сделать это, окажется не более, чем моим орудием в соответствии вещей более удивительных, чем он сам может представить себе.

И ты, Мелькор, обнаружишь там все тайные мысли твоего разума и ощутишь, что они — не более чем часть целого и помогают его славе.

Так об этом было записано в эльфийском предании.

Стоило ли удивляться, что не отвечал Илуватар на просьбы и обращения кого-либо в Арде, кроме одного только Манвэ? Пока механизм работает, пока проливается кровь, пока страдают жители Эа, пока перемешивается в их сознании жуткая смесь эстель и ужаса, создателя всё устраивает. А если кто-то помешает общему замыслу, его быстро устранят Валар — единственная ситуация, в которой Манвэ отдаст приказ вмешаться.

— Ты сказал, что любая история имеет начало и конец.

— Это так. Энтропия — последняя и абсолютная сила во Вселенной.

— Но не шибболет. Шибболет будет жить. Даже если Илуватар совершит свою перезагрузку, как ты говоришь, в другом мире всё равно будет свой Феанор. А значит, будет и шибболет, ведь он и я — неделимы.

Чародей только усмехнулся. Эльф был парадоксален, но возможно, только такой воитель и сможет сокрушить противника, справиться с которым практически невозможно. Совершить невозможное и победить Бога.

— Образ звёзд. Образ космоса. Образ богов. Небесные тела станут полыми. Полыми, как Пустота. В Пустоте пребывает Бог.

— Что это значит? — спросил Феанор, наблюдавший за формулой, которую прочёл чародей, предварительно изобразив на невидимой поверхности неведомые магические символы.

— Эта формула давно передаётся в моей династии волшебников. В Пустоте пребывает Бог. Есть здесь какое-то сходство с нашей ситуацией, не находишь, мечник Феанор? Это закрытое поле сделано практически идеально. Изнутри его не разрушить. Остаётся лишь ждать.

— Я верю в Маитимо.

Это не были пустые слова. У эльфов таких не бывает. Рано или поздно Маитимо попытается вытащить его из чертогов Мандоса. И вместе с Сауроном знаний хватит, чтобы добраться до Амана. Феанор не сомневался в своём старшем сыне, что в силе и мудрости был ближе всего к нему самому. И когда Маитимо поймёт, что его нет в чертогах, он докопается до того места, где он сейчас. Где бы они не были.

И тогда настанет день для великого гнева Первого Дома.

И сами Валар содрогнутся, если откажутся выступить против Илуватара. Хотя, думал Феанор, кроме Манвэ, который сделает всё для сохранения сложившегося порядка, и зловещего Намо, даже Стихии должны согласиться с ним. Ульмо и Аулэ любили сотворённый мир, и едва ли бы хотели, чтобы он оставался искажённым — ради единственного чудовища.

V. Поиски.

Маитимо же никак не мог забыть про слова Финрода о том, что кто-то перешёл льды. Кто мог прийти из Амана, и кому могло потребоваться идти настолько опасным путём? Если это были войска Валар, то они бы воспользовались кораблями, или сами Валар помогли бы им — он знал, что в своё время Стихии спокойно передвигали острова, чтобы достичь желаемого, и им помогали даже гигантские рыбы, размера просто необычайного.

Да, это была потенциальная угроза. Но эльфа не покидала главная мысль — а что, если это Феанор? Прошла сотня лет, за это время Император мог выйти из залов Мандоса и немедленно вернуться в Средиземье, к Первому Дому. И так как льды соединяли северную часть мира, где плохо доставал Светоч и они никогда не таяли, он неизбежно выйдет в земли, которые контролирует Финарфин. И может снова угодить в плен.

Путешествовать в земли Третьего Дома было опасно, но мысли об отце никак не желали покидать его голову.

И он стал собираться в поход. Как назло, Саурон отсутствовал в крепости, всё ещё не вернувшись после крайнего поручения — или скрывался где-то в кузницах среди обычных эльфов — и искать его и выковыривать было тяжко — так что пришлось оставить за главного Куруфина, который и так последние дни был перегружен, — и нолдоран отправился в очередное путешествие.

Непривычно для Маитимо было путешествовать инкогнито. Если Саурон любил изображать из себя обычного человека и не афишировать майарское происхождение и полномочия, то как и отец в своё время, нолдоран предпочитал действовать открыто.

Но открыто пройти сквозь земли Третьего Дома, которые он к тому же плохо представлял, было скорее всего невозможно. Судя по словам Финрода, Третий Дом не упустит возможности взять в плен или сокрушить правителя Первого Дома.

Финрод сам вызвался его сопроводить, обещая провести сквозь патрули Третьего Дома — полагал он, что Финарфин ещё не знает о том, что он теперь присягнул Первому Дому, и Маитимо удастся выдать за знакомого эльфа. Маитимо придётся молчать — шибболет не может врать, и если скажет он не то слово, то все поймут, из какого дома он на самом деле.

Нолдоран отказался от доспехов и даже кольчуги, в этот раз использовав обычную одежду странствующего эльфа. И покинул Финвэтронд, не оповещая даже преторианцев — и в столице могут быть чужие уши. Все полагали, что он остаётся в тронном зале и занимается экспериментами с Троном, пока управляет Первым Домом Куруфин.

Вышел он с южной части крепости, ибо верил, что северные ворота находятся под постоянным наблюдением Третьего Дома. Прошёл вниз по реке Нарог, борясь с желанием просто остановиться и порыбачить, после чего, дождавшись темноты, двинулся на Запад, не доходя до берега лишь немного. Он, как и остальные нолдор, опасались внимания Ульмо — прошли года, а магическая сеть Трона так и не распространилась на море, что свидетельствовало о необычайном могуществе валы.

Рядом с вратами эльфы установили две статуи, изображавшие преторианцев — мастера-каменотёсы неплохо поработали, хотя и до легендарных живых статуй Амана, точнее статуй, которые выглядели как живые, они недотягивали. Наступали более мирные времена, и эльфы, несколько освободившись от постоянного ощущения угрозы, занялись искусством.

Погода была дурной. Ночью и то напирал сильный ветер. Но следовало двигаться — Маитимо понимал, что днём их заметят в первую очередь орлы Манвэ, которых регулярно видели над владениями Третьего Дома, поэтому он решил тихариться днём, скрываясь в лесах или естественных укрытиях, а передвигаться исключительно ночью.

Миновали эльфы Эгларест, решив, что лучше не привлекать к себе внимания лишний раз и не давать повод для слухов — жили тут практически одни люди. Пришлось подняться по течению реки, а потом переплыть, надеясь, что в реке не окажется какого-нибудь младшего духа Ульмо. Но река оказалась довольно слабой, и эльфы решили заночевать рядом с холмами Фаласа.

Сам воздух здесь был какой-то другой, инородный, но Маитимо решил не подниматься на холмы, где их было бы особо хорошо видно птицам. Здесь что-то случилось, сохранялись следы какой-то магии, и нолдоран поторопился отправиться в путь немедленно после захода Светоча.

Люди были привычны к эльфам, и потому не обращали на них особого внимания.

Так эльфы преодолели равнины западного Белерианда и добрались без особых происшествий до горных вершин, которые отделяли Невраст от тех территорий, где сейчас находились они. Над вершинами днями патрулировали орлы.

— Здесь нам не пройти, — сказал Финрод, — за ночь эти горы не перейти, а первый же орёл нас сам задержит.

— И по берегу пройти не получится. Здесь постоянно ходят их корабли.

— У них гавань рядом с горой Тарас.

— Ты знаешь, как ещё можно пройти на Север? — задал вопрос своему спутнику Маитимо.

— Можно постараться проскочить рядом с Тол Сирионом. Но тогда придётся долго и тяжко подниматься по горам, чтобы попасть на самый север. Или же можно пройти пещерами, через которые из озера выходит река Митрим. Тогда мы окажется на территориях Третьего Дома, пройдём в Ламмот, и там окажемся на севере.

— Думаю, кто бы ни пришли из Амана, направились они в земли Третьего Дома, а не пустоши рядом с бывшим Тангородримом. Что кто-то будет искать в этих мёртвых отравленных землях?

— Значит, через пещеры, Маитимо?

— Да. Если они пройдут через Тангородрим, то их заметят стражи Стены. Значит, нам надо выбрать иной путь.

Больше недели ушло только на то, чтобы добраться до известного Финроду прохода — чем ближе они оказывались к территории Третьего Дома, тем выше было количество орлов, что летали над горами, словно что-то высматривая. Они грозно клекотали, и каждый раз, когда зловещая птица Манвэ снижалась на высокой скорости, эльфы замирали, опасаясь, что их заметили. Только спустя пару часов после заката они подымались, выходили из укрытия и брели себе дальше, внимательно следя за небом.

Сами небеса теперь пугали. Валакирка, и прочие звёзды — некогда подвешенные Валар — изначально были символом надежды для эльфов. Но теперь Первый Дом стал отступниками, против него ведётся война — пока что тайная, но лишь вопрос времени, когда Валар появятся сами. Звёзды висели угрожающе, хотя Маитимо и не слышал никогда, чтобы те могли доносить.

Иногда раздавался зловещий кар, и эльфы замирали и пережидали, пока умная чёрная птица улетит прочь. Вороны, насколько было известно, Валар не служили, оставаясь особняком, но громкий звук мог привлечь внимание наблюдателей.

И вот они достигли места, где река заходила в горы.

Здесь кстати оказалось то, что Маитимо не взял с собой доспехов — их пришлось бы сбросить, так как какое-то время передвигаться внутрь пещеры можно было только вплавь, вместе с рекой. Лишь спустя несколько часов пещера расширилась достаточно, чтобы можно было выйти на берег и направиться дальше. Но Маитимо и Финрод решили развести костёр и отдохнуть, радуясь, что в пещеры орлы не залетают.

— А что если это всё-таки враг, Маитимо? — спросил Финрод.

— Узнаем и вернёмся обратно. Главное, удостовериться, что это не мой отец. Просто я не могу вспомнить ни одного другого эльфа, который бы просто взял и пошёл льдами из Амана в Средиземье.

— Разумно. Кстати, красивый огонь. Знаешь, когда я говорил с людьми, меня часто спрашивали про Илуватара. Тогда я и сам считал, что он добрый. Наивно, знаю. Я ещё не видел, во что превратится мой отец после разговора с так называемым богом. И рассказывал о легенде, которую слышал от самого Манвэ. Что когда-то Негасимое Пламя воплотится в виде эльфа, чтобы исправить Искажение.

— Слышал. Но это ложь, да?

— Я просто подумал. Мы все думали, что это будет Илуватар. Но теперь мне кажется, что это Феанор. Он был настоящим Негасимым Пламенем, над которым не властен даже Эру. И который спустился в мир, чтобы его исправить и спасти.

Маитимо улыбнулся. Малыш уже становится представителем Первого Дома по духу. Вот что значит истинный Свет.

И вот пещеры остались позади, и эльфы направились дальше, по границе западных гор — сказал Финрод, что столица Третьего Дома возведена в восточной части озера, и лучше её избегать. Как ни странно, в южной части Митрима практически никто не жил — не было видно ни охотников, ни земледельцев, а природа оставалась нетронутой. Только орлы летали над горной грядой, при этом не беря севернее — Маитимо понял, что вскоре они смогут не беспокоиться насчёт небесных стражей.

Зато то ли таковы были особенности местной территории, то ли им не повезло — но снова появился постоянно исходящий с запада ветер, который иногда становился настолько сильным, что едва не сшибал с ног.

— Чёрт бы побрал выносливый кишечник Манвэ, — резко, но справедливо высказался Маитимо.

А вот к северу и западу от озера поселений эльфов стало действительно много. Маитимо с Финродом поглубже надвинули плащи, и двигались по возможности по лесным дорогам, избегая скоплений эльфов, и всё равно им было не по себе.

Несколько раз они зашли в местные таверны. Эльфы Третьего Дома, находясь на своей территории, ничем не отличались от обычных нолдор — распевали песни, слушали бардов, выпивали вино, и казалось, что вся война с ними — не более, чем ошибка. Но ни единого слова не узнали они про тех, кто пришёл с севера. На северной границе было спокойно.

По реке они дошли до Ламмота, где эльфов практически не было — только людские поселения, и направились на север. Оставалось совсем немного. Но добравшись до оледенелых земель, где льды действительно всё ещё соединяли Арду и Валинор, они поняли, что искать следы бесполезно. Ветры здесь проходили куда более суровые, чем даже рядом с Митримом, и если кто-то и прошёл этой дорогой, то все они были давно потеряны.

Не помогли и расспросы местных рыбаков. Занимался этим снова Финрод, представившись посланником Финарфина, но никто не знал ни о каких пришельцах с севера. Кто бы это ни был — но он не проходил землями Третьего Дома.

Возвращались на корабле, который доставлял мясо и руду из Ламмота в Барад Нимрас — Финрод оплатил проезд, и по счастью лишних вопросов не возникло. Капитан корабля, похоже, Финрода даже не знал, но распознал в нём эльфа Третьего Дома. И всё же, даже вновь оказавшись в центральном Белерианде, Маитимо не радовался — ибо так и не смог узнать, кто прибыл из Амана.

VI. Король-изобретатель.

Саурон пришёл в себя в мрачном океане душ незримого мира. Тела не было, и он снова потянулся к Трону, намереваясь восстановиться рядом с ним, как осознал, что не в состоянии управлять своим фэа. Этого он не ожидал. Но осмотревшись, он понял, что и враждебных сущностей не наблюдается — как тогда, когда его тело оказалось уничтожено Илуватаром. Тогда его немедленно попыталась поглотить чёрная дыра, которая появилась совсем рядом с ним, а сейчас его просто несло духовным течением куда-то на Восток.

Время в незримом мире протекало иначе и нельзя было сказать, сколько прошло времени, пока он медленно дрейфовал куда-то на окраины нолдорской магической сети. За её пределами стало неуютно, но майа понял, что никого враждебного всё ещё нет. Изредка он видел орлов, парящих в высоте, потом перестали появляться и они — а его никто не видел.

И всё же происходящее сильно его напрягало.

Майа понял, что начал утрачивать свои казавшиеся вечными духовные силы. В Амане он мог сбрасывать тело и ходить, словно призрак, а потом создавать его снова из энергий незримого мира, и это казалось так же естественным, как для эльфов ходить. Но теперь он врос в материю, и потеря тела была ощутимо неприятной. Прямо как Моргот. Неужели это было свойство Средиземья и именно поэтому майар и эльфам должно было жить в Амане?

Следовало вспомнить и изучить всё, что известно про власть над плотью и духом. Если так пойдёт дальше, то спустя несколько развоплощений он вообще не сможет принять зримый облик и останется в виде призрака на годы… десятилетия…

Мысли текли и текли, и Саурону ничего не оставалось, как размышлять.

Вскоре он разглядел место, куда его притягивало, словно чудовищным и невидимым магнитом. Город далеко-далеко на Востоке, много южнее бывшего Озера Пробуждения, в пустынных землях. Но, похоже, на далёкой реке, протекающей среди песков, тоже жили люди.

И не просто жили, а отражались в незримый мир с такой силой, что поначалу Саурон подумал, что чувства его обманывают — и он вернулся взором к Трону. Но нет, хотя здесь тоже использоваться мифрил, это был совсем иной центр силы, который теперь образовывал поля, напоминавшие магнитные, с Троном и порождаемым им полем — и именно по одной из этих линий его дух затянуло сюда, на Восток.

Майа понял, что силы здесь достаточно, чтобы снова воплотиться, и стал собирать своё тело.

Однако как только он снова принял зримый облик, то понял, что что-то не так. Он не ощущал незримого мира вовсе, и при этом созданное им тело не могло и пошевелиться. И хуже всего то, что воплотился он на одной из местных крыш, и теперь на появившегося из воздуха человека обратили внимание местные жители. Они собирались в толпу, и было их довольно много, а некоторые куда-то ушли, и у Саурона появилось нехорошее предчувствие.

Так и вышло — подошли вооружённые люди, явно бывшие городскими стражниками, которые сняли Саурона, связали его руки и ноги — при том, что он и так вовсе не мог двигаться, после чего понесли куда-то. По пути один из стражников, бывший, как внезапно понял майа, из народа наугрим, зарядил ему по голову кулаком — и он отрубился.

Пришёл себя он в подземной тюрьме, причём похоже, что в камере был только он — как ни прислушивался майа, он не мог услышать ни звука. От прохода его камеру отделяло несколько решёток. Он понял, что всё так же не ощущает незримого мира — как если бы его просто не существовало в пределах этого города. Только сейчас Саурон понял, что с высоты, когда он начал воплощение, он видел что город что-то закрывает — но не видел, что происходит внутри, и пожалел, что поторопился облечься телом.

По крайней мере теперь тело начало слушаться его фэа, и он смог пошевелиться, встать на ноги и пройтись по камере. От нечего делать Саурон принялся отжиматься от пола камеры, покрытое твёрдыми и неприятными на ощупь камнями.

Так прошло несколько дней. Всё это время рядом с его камерой не появлялось ни единой живой души, не было слышно ни единого звука. В камере было темно, и не обладай Саурон сверхъестественным зрением, которое хотя бы в материальном мире работало как и раньше — он бы вряд ли что-то смог разглядеть, так как источников света в подземелье тоже не было.

И вот, когда Саурон привычно лежал в камере и размышлял, за какие грехи с ним могло такое произойти, и как бы поскорее вернуться к Первому Дому, он услышал, как вдалеке открывается массивный засов. Затем света в камере стало больше, но потом дверь снова закрылась и он пропал. Приближались шаги, и вскоре перед камерой появился человек.

Он был в серебристой маске, но уши свидетельствовали о том, что это был именно человек. Но это можно было понять и по коже, на которой были заметны признаки старения. Человек был немолод. Короткие тёмные волосы уже начали седеть. Одежда его была довольно простой, а вот штаны Саурон сразу же узнал — та самая прочная синяя валинорская ткань, которую так любили некоторые майар.

Саурон поморщился. А ведь он слышал, что на Востоке живут дикари, но оказывается, что они вполне освоили технологии самих Стихий? Или… или это и есть люди, которые почитают Валар и получили ткань от них? Быть может, Валар и рассказали им, как обезвреживать духов?

— Приветствую вас, Объект-17. Поговорим? — голос у мужчины был умный и приятный.

— Извините, но не могли бы вы пояснить, где я нахожусь и на каком основании я нахожусь, простите за мои выражения, в камере? Разве я сделал что-то плохое? — спросил Саурон.

— Не каждый день люди появляются из воздуха на куполе королевского дворца. Да вы и не человек.

— Вы, наверное, знаете, что в Арде живут ещё и эльфы?

— Эльфы из воздуха тоже не появляются. И потом, авари так далеко на восток не заходят — они не любят, когда вокруг мало растений. Давайте начистоту.

— На какую чистоту, когда вы называете меня каким-то объектом? — с обидой в голосе заметил Саурон.

— Это внутренняя классификация, и ранее у нас содержались только чудовища. Извините меня. Как вас называть?

— Метатрон Мелхиседек, — резко сказал Саурон первое, что пришло ему в голову. Называть своё настоящее имя он опасался — что, если местные поймут, что он тот самый Бог Нолдор, а метатроном и правда называлась его божественная функция на прото-валарине.

— Эррол, король вольного города Салкинор.

— И часто у вас пленников допрашивает сам король?

— Я не только король, но и учёный. И так вышло, что неизведанных угроз в этих землях достаточно — особенно в джунглях южнее нашего города. И в Красных Пустошах за ними, хотя люди туда не ходят. Как вы могли заметить, до вас мы нашли шестнадцать таких объектов. Так что, скажете, кто вы такой?

— Я родом из Амана, с заокраинного Запада, — решил не обманывать Саурон, — не знаю, знакомо ли вам такое слово, но нас называют майар. Но я больше никак не связан с владыками Запада, не беспокойтесь. Мне нравится Средиземье и странствовать по нему. Я бы продемонстрировал, только вот магия здесь не работает.

— Наш город построен с использованием орихалка и он не позволяет колдовать. Замечательный материал. Иначе бы злобные духи пустыни давно нас всех уничтожили. То есть вы просто странник?

— Не совсем. Я принадлежу к Первому Дому Нолдор, вассал Императора Феанора.

— Белерианд. Так далеко плавали только жители Умбара. Что ж, спасибо за беседу, Метатрон. Я вернусь и сообщу о вашей судьбе позже.

Сказав это, Эррол направился к выходу. Двигался он быстро и проворно, а элегантность его движений сделала бы честь и эльфу — и со спины вовсе нельзя было сказать, что он стар. Вскоре раздался скрежет замка и дверь снова захлопнулась с той стороны. Тьма вернулась, а Саурон вернулся к упражнениям.

Про Саурона вспомнили только спустя несколько недель, когда он решил уже, что ему не поверили, и сидеть ему в тюрьме до тех пор, как Маитимо не придёт и не освободит его. Хотя, учитывая антимагическое поле, как Маитимо поймёт, где он находится? Так можно и до Последней Битвы просидеть.

Теперь в камеру спустилась стража, выдала ему ладно сделанную восточную одежду, в том числе те самые легендарные, неотличимые от валинорских джинсы, и повелела одеваться. Саурон подчинился, и вскоре его вывели на свободу.

Подземная тюрьма впечатляла своей защитой — длинный коридор за камерой, массивная дверь толщиной в несколько рук, закрывающаяся на пять замков. Пока он следовал за стражей, он насчитал ещё пару десятков таких же дверей — и, подозревал он, за его спиной осталось столько же пока что пустых камер, готовых принять объекты.

На следующий день его, когда на небесах ещё было темно, повели в королевский дворец — в сопровождении четырёх охранников, двоих гномов и двоих людей. Бородатые гномы его ощутимо подгоняли, и всё же лорд испытал умиление, увидев творение своего любимого наставника Аулэ. При мыслях про Аулэ снова стало грустно, но Саурон подавил эти чувства, помня, что сейчас он предстанет перед самим королём.

Как оказалось, Эррол любил работать по утрам, а его покои были завалены таким количеством драгоценных камней, ждущих обработки, что Саурон заподозрил, не был ли король отчасти гномом — это бы объяснило такую любовь к работе, которая обычно королям не была свойственна.

Только теперь майа смог рассмотреть правителя восточного города без маски. У него было приятное, несколько вытянутое лицо, короткая борода и внушительные усы — люди Запада такие не носили, подражая эльфам. И он действительно был стар.

— Приношу извинения за меры безопасности, Мелхиседек. Обстоятельства вашего появления были…

— Позвольте, лорд Эррол, не надо извинений, — ответил Саурон, — если бы в нашей столице из воздуха возник человек, мы бы тоже его задержали. А вы, я полагаю, с подобными явлениями ранее не сталкивались.

— Очень хорошо, что мы это понимаем, — ответил Эррол, — так с чем же вы прибыли в наш город?

— Не хотите ли вы заключить союз с Первым Домом? — по наитию сказал майа. Он подумал, что рассказывать про то, как нелепо погиб, а потом его дух оказался притянут, походу, то ли орихалком, то ли бессознательными думами о Феаноре, который погиб недалеко, не стоит.

— Предлагаете военный союз? Вам нужны наши наёмники?

— Предлагаю начать с торгового. Думаю, на Востоке и Западе есть много разных ресурсов, которые мы могли бы приобрести друг у друга. Насколько я вижу, у вас нет мифрила, а это очень простой и хороший материал. С его помощью можно легко защититься от чего угодно, надо только…

— Я прикажу советникам подготовить бумаги. Когда пожелаете отправиться в путь?

— Если возможно, как можно скорее. Я не ожидал провести на Востоке так много времени. Как можно добраться до Белерианда?

— Кораблём из Умбара будет быстрее всего. Придётся заплатить, но не беспокойтесь, королевская казна покроет ваши расходы.

Саурон задумался. Действительно, кораблём было бы быстрее всего, но он слышал про корабли Третьего Дома, которые видели в окрестностях — и если на таком корабле будет достаточно сильный чародей, он может его почувствовать. А тело его было ослаблено, и превращаться он бы не решился — к тому же, в превращённом виде будет тяжело доставить бумаги.

— На море немало врагов Первого Дома, и бы не хотел подвергать суда Востока опасности, лорд Эррол. Каков самый быстрый путь по земле? Мне достаточно оказаться в Эриадоре, дальше я найду дорогу.

— Я прикажу картографу составить карту. Пройдёшь через Эретрию, дальше пройдёшь по торговой дороге через Хорондор. И на Запад.

Но перед тем, как Саурон отправился в путь, король попросил посмотреть на только что найденные в горах объекты, спросив не знаком ли Саурон с такими… животными. Саурону очень хотелось посмотреть и на остальные шестнадцать объектов, но он помнил, что стоит поскорее возвращаться в Финвэтронд, где в это время на крепость могли снова напасть — и утюжить её магией, пользуясь его отсутствием. Поэтому он согласился посмотреть и запретил себе даже спрашивать про остальные.

Это оказались не животные, а здоровенные яйца высотой в метр. Их было четыре, и теперь все лежали за решёткой в такой же камере, в которой совсем недавно находился и сам понтифик.

— Честно скажу, первый раз такие вижу. Может быть, орлиные?

— Их нашли в пещере, никаких птичьих гнёзд рядом не было.

Эррол открыл несколько дверей и Саурон посмотрел на яйца вблизи. Колоссальные. И ощутимо горячие. Нет, это явно были не птичьи яйца, даже не орлиные, но майа не мог и предположить, чьи они на самом деле.

— Я не знаком с местной живностью, ваше величество. Возможно, местный зверь с дальнего юга?

— Жаль, но спасибо, что посмотрели. Не хотите взять одно в знак признательности за союз с Первым Домом?

— Не думаю, что это хорошая идея. Тащить яйцо так далеко едва ли выйдет, да и если кто-то из него вылупится прямо в пути? — на самом деле Саурона яйца заинтересовали, но он решил, что пусть лучше они разродятся здесь, где если внутри окажется кто-то опасный, решётки сдержат его.

VII. Владыка пал, да здравствует владыка.

Спустя несколько дней после происшествия Саурон так и не появился, и Ариэн начала беспокоиться. Ибо понятно было, что Маитимо, если рассказать ему о случившемся, решит, что агентка Манвэ успешно устранила понтифика Первого Дома — ведь сложно было поверить в то, что великий майа мог так легко пасть. Не поможет и осанвэ — ведь было известно, что айнур могут скрывать свои мысли от эльфов.

Здравый смысл подсказывал, что надо бежать из Финвэтронда, но за прошедшее время и сама майа прониклась уважением к Первому Дому и его идеалам. Возвращаться в Аман, где айнур презирали её за то, что лишилась своего предназначения, не хотелось. Да и само предназначение, надо сказать, не вдохновляло — провести вечность на небесах, и каждый день проходить один и тот же путь, как какие-нибудь механические часы, — чудовищная участь даже для айну, ибо обладали они разумом, хотя по непонятной причине Илуватар и презирал их и полагал ниже, нежели эльфов и людей.

Искать Саурона не имело смысла — он мог быть где угодно в Средиземье, и если он так и не появился рядом с Троном, то нет оснований полагать, что появится в ближайшее время. И хотя погибнуть на самом деле майа не мог, как не могли схватить его майар Мандоса — в окрестностях столицы магическое поле Трона стало невероятно сильным, и они бы просто не справились даже с бесплотным духом, его отсутствие вызывало проблемы.

Ведь как только вести об исчезновении понтифика дойдут до арфингов, они могут снова напасть на столицу.

И тогда поняла Ариэн, что остаётся лишь один вариант — она должна заменить Саурона. Благо, в незримом мире оба они выглядели примерно одинаково, обладая схожей духовной мощью.

Следующей ночью она покинула крепость и направилась на конское пастбище, где были в числе прочего и рыжие лошади. Пришлось вырвать немало волос, которые затем майа соединяла айнурской магией, чтобы они достигли необходимой длины, и сплести из них парик. Это заняло почти всю ночь, но наконец парик был готов, и теперь, поглядев в отражение в пруду, Ариэн отметила, что в парике выглядит практически, как Саурон.

Затем она взяла плащ, подобный тому, что обычно носил понтифик. Хорошо, что тот и сам предпочитал плащи с кобровым покрывалом, которое иногда нацеплял глубоко на глаза, и то скрывало половину лица.

И всё же даже так придётся ограничить свою деятельность, поняла она. Ведь если слишком много общаться с разными эльфами, рано или поздно кто-то что-то заподозрит — особенно если кто-то из них ранее много общался с Сауроном. Особенно она опасалась Норэмэлдо, который обычно находился где-то недалеко от нолдорана, но и Саурон отирался там же.

Утром она вернулась в крепость — и все посчитали, что после долгого отсутствия вернулся Саурон. И возрадовались многие эльфы.

Быстро достигла Ариэн лаборатории Саурона, в которой тот и находился большую часть времени, когда не был занят задачами, что выдавал Маитимо.

Вороны, будучи довольно умными, немедленно раскаркались — но звукоизоляция была хорошей, и никто не услышал птиц, которые несколько часов заходились отменным карком, словно понимая, что это вовсе не их владыка. Когда слушать карки надоело, она набросила на клетки ткань, чтобы птицы занялись делом.

Первым делом она нашла жезл понтифика с огромным орлом на вершине — без него появляться перед Маитимо точно бы не следовало. Это был символ власти и божественного величия, и хотя сам Саурон использовал его только во время важных совещаний и мероприятий, не забыть про него было важно. Но жезл стоял в углу лаборатории совершенно открыто.

Впрочем, то было логично. Напряжённо гудящие электрические провода оставались работоспособными и кто угодно, не принадлежащий к айнур, оказался бы просто испепелён после первого неосторожного движения — Саурон про это знал, нолдор про это знали, и поэтому чародей не опасался грабителей — да и кто из нолдор мог бы пожелать позаимствовать символ власти собственного понтифика?

И тем не менее, гудение проводов серьёзно действовало на нервы. Хоть и называл себя майа аспектом Порядка, было непонятно Ариэн — разве порядок это, когда так сильно и постоянно гудит. Сначала звук не так и мешал, но после несколько часов он показался весьма неприятным.

Быстро изучив провода и убедившись, что ни один из них не используется в системах Трона, трогать который не стоило, она нашла среди инструментов топор и просто перерубила несколько особо высоковольтных проводов. Гудение после этого стало намного более терпимым. Рубить все провода она благоразумно не стало — то могло породить лишние слухи среди эльфов, которые могли бы обратить внимание на то, что привычки понтифика внезапно изменились. А снижение силы гудения списали бы на особенность того, чем занимается Саурон в настоящее время. Всё же нельзя было предсказать, как долго мог отсутствовать Саурон.

— Работает и в обратную сторону — служила Йаванне, послужи и Аулэ, — отметила для себя Ариэн, решив заняться ковкой.

Хотя она была в первую очередь майа Варды, во времена Амана, когда ещё Моргот не учинил свои злодеяния, она немало времени проводила и в садах Йаванны и выращивала там цветы. Там же когда-то была и Мелиан, и вот прошло не так много времени, и обе они оказались в Средиземье.

Как ни крути, а представить Саурона, который вовсе перестал ковать, было практически невозможно — и вот это бы точно вызвало немедленные подозрения. Она уже представила, как Маитимо ломится в в лабораторию и тащит её в кузницу, решив что произошло что-то серьёзное, раз понтифик перестал ковать.

К тому же ковка была удобным способом объяснить, почему она редко появляется среди нолдор. Появился новый значимый проект, который забирает все силы, и приходится постоянно ковать, ковать и ковать.

Хорошо хоть, что Трон работал как часы — ведь она не представляла, как вообще была создана эта махина и какой магией, а именно Саурон занимался настройкой и наладкой. И ведь Саурон не оставил ни одной бумаги, в которой про Трон можно было понять хоть что-то — видимо, считая информацию слишком важной, чтобы доверять чему-то, кроме своей головы. И головы Феанора, который теперь тоже отсутствовал.

Довольно быстро Ариэн написала обращение к Маитимо, в котором говорилось, что в силу особой важности текущих задач, заботы о пасеке, которой ранее занимался Саурон, следует перепоручить подходящим эльфам из числа преторианцев.

Заниматься ещё и пчёлами ей не хотелось, к тому же пчельник посещали и многие прочие эльфы, и шанс, что её случайно раскроют, из-за этого повышался — в то время как кузница была, в том числе, в самой лаборатории Саурона, и её вполне хватало для обычной ковки. Создавать сложные сплавы можно было только в главных кузницах, но без них пока что можно было обойтись, ведь оставалось немало уже готового мифрила.

Но тут встал вопрос — а что именно ковать? А ковать придётся, так как иначе быстро подскочит Маитимо, который обязательно заинтересуется, чем так занят Саурон, что перепоручил пчёл кому-то ещё, и ковать не торопится.

А внимание нолдорана следовало избегать как можно тщательнее.

Вначале решила майа заняться обычными эльфийскими мечами, которые требовались в огромном количестве, но оказалось, что выковать меч не так и просто — хотя было в достатке готовой стали и даже некоторое количество мифрила, из которых получались хорошие мечи. Но чтобы меч получился хорошим, требовалось подвергнуть его воздействию строго определённых температур — которые хороший кузнец идеально знал.

Первые десяток мечей сломались от нескольких ударов по стене. Ещё несколько мечей оказались мягкими и на практике бесполезными.

Неудивительно, что кузнецы изучали искусство ковки годами, а слуги Аулэ были наделены особыми знаниями от Музыки, и просто так взять и начать ковать было невозможно. А слуги других Валар таких знаний просто не имели, ибо не видел важности и значимости их. Спустя несколько недель мечи перестали ломаться, но были лишены эльфийского изящества и красоты. Такие мечи подошли бы оркам Моргота — похоже, что сам Моргот не особенно знал, как ковать, раз его армии использовали грубые, минимально эффективные, мечи с перерасходом металла.

Нужна была иная идея.

И тогда майа вспомнила, о чём долгое время говорил Манвэ.

Неизвестная беда была связана не с тем, что Саурон просто бы начал ковать, но с тем, что он выковал бы кольцо. В чём именно заключалась беда, Старый Король не распространялся — вероятно, в том, что кольца были символами власти королей и Саурон присвоил бы себе звание короля. И Манвэ воспринимал угрозу всерьёз, и немало сил положил на то, чтобы ничего похожего на кольца не ковалось в Амане.

И даже когда Первый Дом прибыл в Средиземье и Саурон мог ковать всё, что ему вздумается, ни единого кольца он так и не сделал. А ведь подобные мрачные пророчества имели свойства сбываться и через долгое время.

Но, как многие знают, лучший способ уничтожить пророчество — это исполнить его самостоятельно, но так, чтобы оно не причинило вреда. И Ариэн подумала — если она создаст кольцо, пока все считают, что она — Саурон, то и рок обойдёт стороной Первый Дом.

С этими мыслями она приступила к выплавке серебра и мифрила. Такой сплав давал невероятную прочность — после того, как металлы смешивались и затвердевали, даже драконье пламя не смогло бы их расплавить — хотя и драконов тех, похоже, и не существовало теперь — Моргот планировал их создать, но не успел, и Глаурунг стал первым и последним представителем этого народа.

Знаменитый молоток Феанора стучал по металлу, который затем принял форму кольца.

По древней традиции на кольцах следовало сделать надпись. И это могла быть только цитата самого Феанора — великого Светоча. Какой бы рок не сопутствовал, что Саурон выковал кольцо, связь с Первым Домом направит эту силу во благо. Надпись была сделана на квенья. Равноапостольном... нет, сверхапостольном языке.

Всё в мире пройдёт — кроме Первого Дома.

Когда кольцо остыло, надпись почти перестала быть видна — этим странным свойством обладало всё, что было создано молотком Феанора, словно его собственный Пламенный Дух вкладывался в эти вещи. Отдельные части предметов начинались словно светиться, что особенно хорошо подходило для сокрытых надписей — следовало нагреть предмет, чтобы их прочитать.

Ариэн нацепила кольцо на собственный палец. Оно сидело как влитое, подстраиваясь размером — майа могла поклясться, что изначально оно было куда массивнее и больше. Осталось продумать то, сколько ещё колец можно выковать и какими они будут — и кому будут предназначаться. Серебра было не так много, и большинство колец придётся делать из простого мифрила, который выглядел и ощущался далеко не так хорошо — первое кольцо было массивным, так как серебро уравновешивало слишком лёгкий мифрил, и приятно ощущалось на пальце.

И о том, как проект представить Маитимо, который неизбежно спросит, отчего понтифик внезапно решил наковать множество колец.

VIII. Битва при Стене.

Пауки напали в середине дня — когда стража максимально расслабилась.

За последние годы нападений практически не было, а защитники стены несли свой караул больше по традиции. Изредка несколько пауков пытались покинуть пределы Лотланна, но эльфийские лучники легко их уничтожали. Каждый раз это происходило сразу после заката или рано утром, когда ещё было темно, и после восхода Светоча и тем более в середине дня эльфы привыкли чувствовать себя в безопасности.

Маитимо несколько раз приезжал, инспектировал состояние Стены, которая была достроена и перекрывала проход из Лотланна, так что пауки больше не могли её обползти — с одной стороны она примыкала к горной вершине Хелеворн, с другой — к развалинам бывшего Тангородрима. Казалось, что логово зла успешно изолировано от остального мира и теперь остаётся придумать, как его выжечь.

Днём эльфы часто дремали, выпивали вино, играли в шахматы, несколько наборов которых сделали из местного обсидиана, который нашли на склонах тройственного вулкана, в котором когда-то обитал Чёрный Враг.

В этот день погода была стандартной, небо затянуто облаками, но не настолько, чтобы было темно. Началось всё с того, что Левиафан, жирный стенной зверь, которого прикормили нолдор, внезапно спрыгнул со стены и бросился куда-то на юг.

— Что он там заметил, змею что ли? — спросил один из стражей, командир Башни Ангарато.

— Может, орла испугался?

Гигантских орлов и правда несколько раз видели вдалеке, но к Стене они ещё не приближались. И вид суровых птиц, которые служили самому Манвэ, нисколько не радовал эльфов — и наверняка не порадовал бы и местных животных, которыми орлы часто питались.

После этого эльфы привычно накатили вина и прилегли отдохнуть. Охрана Стены после её постройки выглядела как традиция, а не реальная боевая задача — стены с внутренней стороны были сделаны таким образом, что пауки при всём желании по ним не могли даже начать забираться, и казалось, что можно уйти со Стены и преодолеть её они никогда не смогут. Но Маитимо настаивал на том, чтобы дозор продолжался.

Внезапно тишину развеял жуткий крик эльфа.

Ангарато аж привстал и раскрыл глаза, пытаясь понять, произошло это во сне или наяву. И, как бы отвечая на его вопрос, вопль раздался снова — с дальней Башни на севере, недалеко от бывшего Тангородрима.

Он выхватил меч и лук, несколько раз ударился головой о камень, выгоняя из головы хмель, после чего бросился по Стене на север, забыв даже о том, чтобы оповестить остальных стражей о нападении. Атака посреди дня — наверняка какая-то морготова тварь вышла из разрушенной крепости Тангородрим, где скрывалась столетиями, и немедленно бросилась на эльфов.

А ведь среди морготовых тварей были и балроги. Но, подумал он, настолько могучий враг проявил бы себя раньше. Он приближался к башне, в которой теперь было пусто, и с недоумением осмотрел мёртвые равнины перед бывшей цитаделью Моргота. Там было совершенно пусто — ни единого следа. Пустым было и небо, которое эльф осмотрел на предмет птиц — орёл мог спикировать и схватить стража когтями.

На крайних башнях не было защитников. И наступила мёртвая тишина.

Вовремя обернулся Ангарато в направлении анклава, где были заперты пауки, и увидел гигантскую чёрную лапу, которая уже готовилась схватить его. Паучью лапу — только паук этот был высотой в половину Стены. Он моментально перекатился, после чего ударил мечом по находившейся рядом лапе. Нолдорская сталь легко прорезала лапу, и эльф усилил напор, намереваясь отрубить её, но чем дальше, чем хуже резал клинок. Паук резко дёрнул лапой и вместе с мечом она скрылась за стеной.

Тогда эльф выхватил лук и смочил в смоле несколько стрел, готовясь их поджечь и выстрелить в чудовище, при этом держась подальше от края Стены. Ждать пришлось недолго — паук прыгнул, и эльф бросился в сторону, одновременно всаживая в его брюхо несколько огненных стрел, которые подожгли и шкуру чудовища. Паук задёргался, не смог закрепиться на Стене, и рухнул на её другую сторону.

Ангарато же осторожно подполз к краю и посмотрел вниз — и увидел там по меньшей мере десяток гигантских пауков. Двое пауков уползали к себе в логово, таща за собою запутанные в коконы тела, и сотни, нет, тысячи мелких пауков также ползли в направлении Стены.

Тогда он побежал к центральной части Стены, схватив в нынче пустующей башне рог. Эльф вострубил в рог, и стражи пришли в себя и бросились за ним. Никто не ожидал, что пауки вероломно нападут в середине дня — но, поскольку управлял ими злой и жестокий разум, этого следовало ожидать. И всё же какая выдержка потребовалась тварям, чтобы сотню лет делать вид, что они не могут и приблизиться к Стене.

— Пауки штурмуют стену! Все срочно к стене у Химринга!

— Ангарато! Гляди, — сказал один из стражей, привлекая внимание эльфа.

Он обернулся.

И увидел огромную чёрную тень, которая закрывала горизонт. Тень выглядела как нечто чужеродное, враждебное всему в этом мире. Присмотревшись, эльф понял, что это словно паук, составленный из дыма, невероятно огромный, высотой многократно превышающий стену. Увидеть его нормальным зрением было практически невозможно — массивное тело поглощало без остатка весь падающий на него свет.

— Началось… Немедленно зажгите сигнальные огни. Пошлите воронов в Финвэтронд. И готовьтесь.

Стена у Химринга была особенно прочной, и представляла собой не просто единственную стену, а своего рода несколько стен, которые были связаны узкими перемычками. Место это было хорошо тем, что давало пространство для манёвра в том случае, если пауки смогли бы подняться на стену — им пришлось преодолеть ещё с десяток метров, и это могло дать преимущество.

Были зажжены сигнальные огни, и теперь дозорные холма Амон Эреб обязаны были заметить их и разжечь собственные огни, посылая сигнал для Маитимо. Нолдоран должен был узнать о происходящем, ведь пауки могли быстро уничтожить всё живое в Белерианде, если бы даже не смогли взять столицу. Вместе с этим пара эльфов составляли краткое сообщение, которое уже приделывали к лапкам воронов.

И вскоре огромная волна пауков приблизилась к стене. Зловещая тень всё ещё маячила далеко за ними, но приближалась достаточно медленно — словно неприятен ей был огонь Светоча, который стоял в небесах.

— Летите, птахи, — крикнул Ангарато, выпуская воронов вместе с письмами.

И тут случилось непредставимое.

Несколько здоровенных пауков прыгнули, но не бросились на Стену, где сотня стражей собралась с поднятыми мифриловыми копьями и натянутыми луками, а словно выстрелили паутиной в воронов. Заработали луки и огненные стрелы полетели в пауков, даже поразив нескольких из них, но большинство уже спустились обратно на землю, избегнув выстрела — а паутина связала воронов и те пали на землю. Ни один ворон не спасся.

— Помощи не будет. Стражи Амон Эреба заметят огни только ночью, а к тому моменту, боюсь, нам конец.

— Прикажете отступать?

— Нет, нолдор. Мы обязаны держаться так долго, как это возможно — чтобы пауки не смогли потушить сигнальные огни. Мы обязаны дождаться ночи, и сражаться. Белерианд должен быть предупреждён.

Эльфы мрачно кивнули.

— Эта тварь движется достаточно медленно. До ночи она не успеет. И тогда сигнал о происходящем получат в крепостях Первого Дома. Да даже в Дориате должны их заметить. Защищайте сигнальные огни!

Огни горели теперь как на центральной части Стены, так и на внешней стене, где сейчас ощетинились копьями и приготовились отражать атаку супостата эльфы. Не зря, ох не зря Маитимо приказал установить здесь десяток огней.

Пауки оказались ничуть не менее умными, чем полагал Ангарато.

При отступлении эльфы разлили масло и смолу по внутренней части Стены, чтобы лапы пауков проскальзывали и они не могли нормально передвигаться. И тем не менее несколько пауков запрыгнули и бросились своими телами в сигнальные огни. Огонь жёг их, но если нормальный паук бы бросился прочь, спасаясь, эти продолжали накрывать собою огни, и те начали гаснуть.

Как только очередной паук выскакивал из пределов Стены, в него влетал десяток стрел.

Но по мере того, как Светоч приближался к горизонту, пауков становилось всё больше, и уже некоторые из них преодолевали внешнюю стену и пытались прыгнуть на эльфов, отбивавших удары копьями. Тела мёртвых пауков сработали в пользу эльфов, превратившись в естественное укрепление, за которым они скрывались, подавив отвращение от близости чудовищ.

Это казалось чудом, но когда Светоч зашёл за горизонт, и стало совсем темно, ни один из эльфов не пал, хотя все они заметно устали — и всё же понимали, что отступать нельзя — сигнальные огни должны гореть как можно дольше.

Они уже не видели гигантскую тень, которая наползала с Лотланна, всё закрывали останки пауков — так что эльфам под прикрытием приходилось их сбрасывать со Стены, чтобы не оказаться самим похороненными под ними, и в это время несколько эльфов погибли — но остальные продолжали яростно сражаться, памятуя о Свете Первого Дома.

В первый раз огромная призрачная лапа ударила по рядам эльфов в середине ночи. Копья, вставшие на её пути, не причинили, казалось, никакого вреда и не смогли даже пробить внешний панцирь — помогла смола, который эльфы немедленно облили лапу и подожгли, после чего яркое пламя осветило нечто, что было похоже на чистую тьму, вернее — отвратительное щупальце из чистой тьмы.

И тут стало понятно, что их дни сочтены. Пауков было слишком много, и они напирали всё большим и большим потоком.

Это сражение вошло в список величайших из тех, в которых участвовали нолдор — и названо было Битвой Вечных Хелицер. Отряд стражей всё же достиг того, что казалось невозможным — и отражал удары самой Унголиант вместе с множеством пауков всю ночь, практически до самого рассвета. Пауки чувствовали себя ночью прекрасно, они набрасывались со всех сторон, но эльфы стальной стеной встали вокруг оставшихся трёх сигнальных огней и не позволяли их погасить.

Битва, у которой не было ни единого свидетеля — даже орлы Манвэ избегали летать ночью. Но все жители Белерианда видели стену мрака на Севере и три горящих огня, которые она пыталась поглотить — и всю ночь не смогла.

IX. Восточный порт.

Хотя Саурон намеревался отправиться в путешествие обратно так скоро, как только возможно, король Эррол настоял на том, чтобы несколько дней он всё же провёл в его городе — сказав, что как иначе он сможет его правильно описать императору Первого Дома? Нехотя Саурон согласился, ведь хитрый король сказал, что картограф пока что тоже недоступен и сможет приступить к своим обязанностям как раз через сутки, и ещё сутки потребуются на создание достойной карты.

Город был красивым, хотя такая архитектура была глубоко непривычна майа. Валинорские постройки были изящными и исполненными искусства, а людские поселения были практичными и не особенно красивыми, но прочными и защищёнными. В отделке стен обильно использовался орихалк — золотистый материал, который выжигал незримый мир вокруг себя, хотя в отличие от темницы, на поверхности магия всё-таки была возможной, хоть и воздействовать ею на сам город едва ли бы получилось.

Выходит, причиной его невероятной слабости после воплощения был не только орихалк, но и то, что он не понимает, как верно управлять духом и плотью и врастает в материю Эа. Это было неприятно, ведь Саурон и приблизительно не понимал, как с этим бороться.

Увидел Саурон немало торговцев, которые отправляли караваны в соседние восточные города и понял, что пока Первый Дом осваивает Белерианд, люди осваивают остальное Средиземье, и пожалуй действительно стоит поторопиться с заключением союзов. Кузниц Саурон не нашёл, — хотя местные владели железным оружием, так что они обязаны были быть — но майа снова сдержал себя и не стал их искать более внимательно.

Ему выдали большую сумку, в которой хранились карты и бумаги, которые следовало как можно скорее доставить Маитимо, и он отправился в путь. Местность была тяжёлой для жизни — стоило отойти от города, что стоял на реке, на несколько километров, как вокруг раскинулась пустыня, и будь майа человеком, ему пришлось бы тяжко. Тело всё ещё болело, и превращаться он не мог, так что пришлось идти ногами.

Понтифик пожалел, что не попросил хорошего плаща, которым можно было бы прикрыть голову — Светоч горел здесь сильно и ярко, стояла чудовищная жара, и даже фана начало испытывать недомогание — так что, когда на горизонте появился город, который там обязан был быть согласно картам, Саурон поскорее отправился туда.

Эретрия оказалась небольшим городом-портом, и хотя Саурон хотел держаться от моря подальше, он понимал, что дальше просто не выдержит местного климата, который, как ни странно, спокойно выдерживали местные люди. Он удостоверился, что в море вдалеке нет эльфийских кораблей, которые могли бы его заметить, и направился в него.

Местные люди сильно отличались от народа Эррола и понял майа, что принадлежали к другому племени. На входе он увидел уже знакомый девиз моряков — Море всегда право. Похоже, что в это верили все, кто спускали корабли на воду.

На большом холме виднелся огромный белый дворец — или, скорее, храм. Если жители южного города предпочитали прагматизм, то местные, похоже, чтили красоту и искусства не меньше, чем эльфы. Вокруг города стояли прочные белоснежные стены, и они были единственным массивным сооружением — все остальные здания так же были истово белыми.

Саурон понял, что цвет такой непроста — по непонятной ему причине белый цвет не любил свет, и отвергал его, а потому не принимал энергию, которая светом переносилась — и нагревался куда меньше, чем постройки более тёмных цветов. На Востоке жили умные люди.

Хорошо, что Эррол снабдил его не только бумагами, но и достойным количеством золота, так что оказавшись в местной таверне, он не потратил и десятой его части, чтобы арендовать комнату и хорошенько напиться, закусив жареным оленем. После этого он в первый раз с момента воплощения позволил себе нормально выспаться — в тюрьме это было сделать тяжко, а потом Саурон так торопился, что загнал себя. Как обычную лошадь, надо же было настолько не понимать пределов сил своего нынешнего тела.

Утром он осмотрел комнату в таверне — она была довольно хорошей, геометрически правильной, одну из стен покрывала мозаика, изображавшая большой корабль. Похоже, что он приобрёл весьма дорогой номер. Захватив с собой сумку — оставлять её он побоялся — он спустился вниз, сел в углу, взяв немного вина, и стал слушать местных.

Ничего интересного он не узнал, кроме того, что замеченное им здание на холме действительно было храмом какого-то бога, имени которого майа ранее не слышал. Он даже успокоился, когда понял, что хотя бы сюда не проникло эрупочитание, а местный бог благороден — покровитель искусств и бог света. Вот что значит нормальные эдайн, поклоняющиеся не злобному фантому, а доброму образу.

Тут он подумал, что людям неизмеримо проще, чему ему, знающему кто такие Стихии, и что никаких богов кроме них и презренного Илуватара в мире нет — так что ему было даже некому помолиться в тяжкий час, в то время как люди всегда имели хоть какие-то высокие имена.

Но узнал он и более важную информацию — что правит городом царь Мелиной.

Тогда Саурон, оперённый успехом с королём востока, решил заглянуть и к нему и предложить ему союз с Первым Домом, — как же обрадуется Маитимо, когда вернётся он с новостями о том, что теперь у Первого Дома есть не один, а целых два новых союзника, а с Востока в обмен на мифрил, которого у них был избыток, пойдут полезные товары, а может быть и корабли, и оружие…

И здесь его постиг неожиданный удар судьбы. Воистину, не бывает так, чтобы успех следовал за успехом — обычно жизнь соткана из тьмы и света в равных долях, и если только что необычайно повезло, жди обратного. И готовься.

Оказалось, что царь занят и сможет принять его только на следующий день — в порт прибывал большой корабль, который входил в бухту уверенно и твёрдо как раз, пока Саурон уточнял информацию — торговый корабль нолдор Первого Дома.

Саурон было обрадовался известию — значит, Первый Дом уже торгует с этим городом, но потом, когда он стал расспрашивать местных, всплыли подробности — послание от Маитимо, которое даже зачитали публично. Нолдоран обещал всестороннее сотрудничество с местными людьми, и говорил про великого понтифика Саурона, посовещавшись с которым, решил…

Что решил — Саурон не стал слушать. Значит, пока он старался поскорее вернуться в Финвэтронд, Маитимо просто заменил его на кого-то ещё, и даже назвал нового великого понтифика — Сауроном? А если бы его так и не освободили из антимагической тюрьмы, он бы зря дожидался Маитимо, который… решил, что пропал Саурон, да и хрен остался с ним, как говорили люди…

С горя Саурон пропил пятую часть денег, напившись в орка. По счастью, всё это время он не покидал своей комнаты и не бузил — а не то бы неизбежно устроил пьяную драку с местными.

Только спустя несколько дней он начал приходить в себя. Его не беспокоили, удовлетворившись царским количеством золота, которое он заплатил, но золото бы рано или поздно закончилось, и следовало что-то делать.

Но что? Саурон решил, что больше и ноги его не будет в Финвэтронде — раз Маитимо он не нужен, раз у него новый Саурон, то и он не станет унижаться и пытаться доказывать свою полезность. Маитимо Рассветному виднее…

И Саурон бесцельно бродил по городу, стараясь держаться подальше от моря.

Несколько раз он выходил за пределы городских стен, но это был всё ещё восток — и вокруг вдалеке от города, засаженного и благоустроенного, ничего не было — а ходить по побережью не хотелось. Только в небольшой роще рядом стояло странное здание — полуподземный храм, в центре которого зияла огромная дыра, ведущая куда-то под землю. На стенах висели жуткие иконы, изображавшие искажённые лица, щупальца и чудовищ.

В тот же день майа узнал, что то был храм сил погибели. По местным поверьям им следовало приносить жертвы и отправлять обряды, чтобы они не разгневались и не уничтожили город. Решив, что поверье достаточно странное, Саурон решил больше туда не ходить — образы выглядели неприятно даже для него, а стоило представить, чтобы хотя бы часть изображённых чудовищ существует… А ведь это вполне могли быть недобитые майар Моргота, которые после его поражения разбежались по всей Арде.

Узнал он и что местные занимаются в основном морской торговлей, так как на караваны, которые идут севернее, нападают кочевники, имеющие невиданное оружие — железные колесницы, запряженные конями. Преодолеть стены они не могут, но стоит их покинуть — немедленно появляются.

— Даже всемогущий бог испытал бы проблему, столкнувшись с железными колесницами, — с усмешкой заметил Саурон, вызвав немалый испуг у местного жителя, ибо сказал он это так, словно сталкивался со всемогущими богами в реальности.

Был здесь и лупанарий, в который когда-то так зазывал его Феанор. Майа даже зашёл внутрь из интереса, увидел старое потрёпанное пианино, на котором играл музыкант, создавая настроение, и от воспоминаний о павшем принцепсе стало так тошно, что заведение он немедленно покинул, и более в него не возвращался.

Так прошли годы.

Саурон нашёл кузницу, в которой делал неплохое стальное оружие для местных, за что получал оплату, которой хватало на честную жизнь. Хотя местные гильдии ремесленников тяжко восприняли появление нового мастера, работа у него была, и теперь Саурон днями просиживал в кузнице, стараясь не забывать приличия ради раз в сутки отправляться спать, чтобы про него не стали распространять слухи.

Иногда попадалась грубая работа. Он делал замки, подковывал лошадей, и лишь когда на горизонте появлялись эльфийские корабли, неизменно запирался в таверне — так что скоро пошли слухи, что у него личные счёты к эльфам. Но мастером Саурон был отличным и его лишний раз не донимали. Спустя несколько дней он возвращался к работе.

Огорчала Саурона лишь специфическая бедность местных металлов — хотя Эретрия торговала, в числе прочего, с гномами, которые сами отправляли свои караваны по земле — и их никто не смел трогать — мифрила здесь не было, сплавов никто не знал, а из того, что было, сплавы получались не особенно хорошие. Но хотя бы сталь была достойной.

Однажды утром он покинул город и направился к каменистому месту рядом, где обычно никого не было. Взяв с собою удочку, майа забросил её в море и принялся ждать поклёва. Рыбалка успокаивала.

Справа к нему кто-то приближался в траве — она видимо шевелилась, но Саурон не придал этому значения — настолько низкими были только животные, а они не стали бы трогать Стихии. И это оказался большой приземистый ящер с вытянутой мордой.

— Аллигаторэ, — проборматал Саурон, вспомнив, что такие звери жили и в Амане.

Здоровенный ящер без страха приблизился к Саурону и раскрыл большую пасть, исполненную зубов, так что Саурон с усмешной сунул туда руку и потрепал его, а потом забросил несколько рыбин, которые тот немедленно проглотил.

Пожалуй, жизнь здесь была не такой уж и плохой.

И тут из моря раздался голос.

— Неожиданно видеть майа так далеко на востоке. Постой, постой, — сказал он, когда Саурон вскочил и уже приготовился бежать, узнав голос старого морского царя Ульмо.

— Тебя послал Манвэ?

— Я не подчиняюсь Манвэ, Саурон. Море делает лишь то, что считает нужным само. И все, кто уважает море, для меня одинаковы. Что люди, что эльфийские дома, что остальные Стихии. Так что ты здесь делаешь?

— Рыбу ловлю.

— Хммм… Но ты всё ещё хочешь сокрушить Эру, не так ли, Саурон? Твой Трон в Белерианде говорит сам за себя.

— Был бы не прочь, знаешь лишь, — глядя прямо в море, ответил Саурон.

— Оставь это дело. Эру имеет большие надежды. Он хочет, чтобы эрухини продолжали бороться с Искажением… всю вечность. Таков Замысел. Никто не может быть убить Бога, Саурон. Даже ты. Первый Дом строит города. Гондолин в горах особенно прекрасен. Мне рассказывали о нём водные духи. Ничто не мешает найти своё место и тебе. Или возвращайся к нам — Аулэ будет рад тебя видеть. И найдёшь свой покой…

И море затихло, но продолжать рыбачить не хотелось, и отдав ящеру всю пойманную рыбу, Саурон снова напился.

Но как он ни старался забыться, слова Ульмо не желали покидать его голову.

X. Мутный серый.

Но хотя стражи Амон Эреба зажгли свой сигнальный огонь, и немедленно послали гонца в столицу, чтобы рассказать о происшествии на Стене, нолдоран узнал о происходящем вовсе не у них, а совершенно неожиданным образом.

Он пребывал в царских покоях и занимался государственными ульями, для которых мастера сделали сложную систему, чтобы пчёлы могли вылетать из крепости и возвращаться в неё по специальным ходам, когда внезапно ворвался преторианец и сообщил, что немедленного приёма требует делегация Тингола. Нолдоран аж переспросил, ибо не ожидал такого, и получив подтверждение, повелел выждать час и только потом запускать их в крепость.

Сам же в скором порядке нацепил доспехи Феанора, к которым приставил отлично сшитый плащ, а также немедленно вызвал Саурона и Норэмэлдо, которым повелел облачиться в одеяния понтифика и обязательно взять посохи с орлами, и встать по обе стороны от него. Половина преторианской гвардии также присутствовала при приёме — важно было произвести верное впечатление.

Принимать Тингола в тронном зале Маитимо не стал, и запоздало подумал, что стоило бы создать ещё один тронный зал, в котором будет простой трон, чтобы не подвергать лишней опасности истинный Трон Нолдор. Конечно, он бы произвёл впечатление на Тингола, но кто знает, если он или тот, кто поставил стену света, и может его сопровождать, способен нарушить функционирование Трона.

Тингол прибыл без тех, кого увидеть Маитимо опасался — не было тут ни колдуньи Мелиан, ни таинственного рыцаря, который когда-то легко отразил атаку самого Феанора. Короля сопровождали около пятидесяти синдар, но это были обычные эльфы.

И было нолдорану сильно не по себе. Тингола многие не считали серьёзным, но он был одним из вождей эльфов, которые присутствовали ещё у Озера пробуждения. Нолдор тогда возглавлял покойный Финвэ, а сам Маитимо был по сравнению с Тинголом заметно ниже рангом.

Тингол въехал прямо в крепость на здоровенном лесном лосе, в необычной короне, и серебристо-чёрных одеждах, в которых часто ходили синдар. И, конечно, он и слышать не хотел шибболет и обратился к Маитимо на синдарине. Тот собрал всю волю, чтобы не подать виду.

— Маэдрос из рода Финвэ. Тьма сгущается над Белериандом.

— И кто же может угрожать Дориату?

— Сегодня утром пауки пересекли ваши укрепления на Севере.

— Странно. Стражи Стены должны были послать воронов, если их атаковали. Но никаких вестей от них не было.

— Не знаю, что случилось со стражами или птицами, но сигнальные огни на вашей стене горели всю ночь. Синдар заметили их. Пауки пересекли Стену, и вместе с ними в Белерианд возвращается чудовище из Пустоты.

— И что предлагает король Тингол?

Со стороны разговор царственных эльфов выглядел и правда странно. Оба соблюдали идеальную вежливость, но Маитимо говорит на красивом, звучащем как музыка квенья, так же идеально выдерживая феаноров шибболет, в то время как Тингол отвечал на лающем, резком синдарине. Оба эльфа прекрасно понимали оба языка, и разговору это не мешало.

— Король Тингол предлагает информацию. Ваши гонцы завязли в топях Сириона, а пройти через Дориат не смогут. А пауки двигаются быстро, и может так статься, вы узнали бы про них только когда они уже заползали в вашу крепость.

— И ради этого ваше величество сподобилось прибыть лично?

— Не недооценивайте пауков. Я видел, как из гор вылетают и влетают пчёлы. По этим ходам могут пройти и они. А кроме того, Унголиант питается светом. И если она напитается вашим Троном, то поглотит всю Арду. Поэтому, если вы хотите победить, их следует остановить на подходе.

— Стоит ли ожидать помощи эльфов Дориата?

— Для этого потребуется что-то более весомое. Например, Сильмарилл.

— Разве не известно тебе, что Сильмариллы остались в Амане?

— Тогда эльфы Дориата ограничатся защитой своей территории. Сильмарилл по праву принадлежит тебе, как наследнику Феанора, и если тебе действительно понадобится наша помощь, то ты, я верю, найдёшь способ его найти.

— Что же насчёт вашего прославленного защитника?

Тингол помрачнел и сказал уже совсем иным тоном:

— Он не подчиняется даже мне. И я опасаюсь, что если он столкнётся с Унголиант, Белерианд сильно пострадает. Поэтому было бы очень хорошо, если эльфы победили пауков до того, как они окажутся рядом с Троном.

— И несмотря на это, вы всё равно не хотите помочь нам на поле боя?

— Сами синдар не захотят помогать Первому Дому, и переубедить их будет непросто. Сильмарилл — это не только полезный камешек в мою коллекцию, но и символ, который позволил бы их убедить.

Маитимо понял, что продолжать диалог бесполезно. Тингол нисколько не изменился со времён первой войны с Морготом — такой же упрямый, как и всегда. И всё же король Дориата был эльфом, и Маитимо надеялся, что с ним удастся сохранить добрососедские отношения, а оттого повелел:

— Как пожелаете, король Тингол. В знак признательности за ваш визит, я прикажу нолдор немедленно приготовить две тысячи бочек вина. Считайте это даром Первого Дома.

— Надеюсь, это нормальное вино, а не какое-нибудь гномье пиво, которое сварили в явно избыточном количестве и теперь выдают за вино? — надменно спросил Тингол.

— А такое бывает?

— Чаще, чем вам кажется. Большинство эльфов пиво от вина не отличат, а король рядом, чтобы выпить бочку до дна и вынести свой вердикт, есть не всегда. Если это действительно вино, я вам благодарен.

Тингол потрепал лося по рогам, собираясь с мыслями и вспоминая, не хотел ли он спросить что-то ещё. Похоже, мыслительной активности короля не хватало живительного вина, так как спустя полминуты молчания, в ходе которой нолдор напряжённо ждали его слов, он выдал:

— Кстати, это большая честь быть в присутствии понтифика. Как там пташеньки? Удаётся ли по ним гадать?

— Я нахожу ваш вопрос неуместным, — быстро сказал Маитимо, опасаясь, как на это может отреагировать Саурон, который не очень любил, когда поднимаются вопросы веры. Но тот на удивление не отреагировал ровным счётом никак.

— Ну-ну. Пташки-то тут разные бывают. Вот удивительно — трупов вроде нет, а орлами небо так и кишит… — продолжал Тингол, но Маитимо не понимал смысла его слов и подумал, что король просто дурачится.

Двум пернатым в одной берлоге не ужиться, и всё бы ничего, но в этом случае берлогой был весь Белерианд, и такое соседство нервировало нолдор. Но, похоже, Тингол действительно хотел, чтобы его не трогали. И при этом ему хватило наглости предъявить права на священный Сильмарилл! Тот, который по праву принадлежал и мог принадлежать только Феанору.

Но Тингол решил не доставлять больше неудобств, и тихо покинул Финвэтронд, при этом таки забрав бочки вина, которые для него были подготовлены. Ни одной бочки он не погрузил на своего огромного лося, зато вдоволь нагрузил своих слуг, при этом следя, чтобы бочки были закреплены так, чтобы в походе они не смогли тайно пить вино. Тингол внимательно за этим следил.

Маитимо, подумав, приказал немедленно отправить разведчиков вслед за Тинголом и его караваном — приказав оставаться на большом расстоянии и не провоцировать войска Тингола, но наблюдать за его действиями, и в случае чего, говорить, что они выдвигаются для наблюдений за пауками.

Долго следовали эльфы за Тинголом и искали малейшие признаки того, что могло заинтересовать нолдор, но несмотря на пристрастие к выпивке и развязный стиль, король похоже был всё-таки достаточно умным для того, чтобы не начать бухать до возвращения в Дориат — он добрался до своего королевства, не останавливаясь, а там и след его был потерян.

Что хотел сказать Тингол? Погрузился нолдоран в тяжкие думы, так как не мог понять. Первые рапорты про пауков стали поступать уже вечером, и несколько часов, когда от пауков столицу отделяла половина Белерианда, ничего не решали.

Но Маитимо не отошёл со сну этой ночью, хотя мерно гудели пчёлы в его покоях, но даже их благого звука не хватало, чтобы исторгнуть его из размышлений, которые теперь роились в его голове.

Он схватил церемониальное одеяние нолдорана и направился в тронный зал. Давно он не восседал на Троне, считая себя недостойным — ибо великий Феанор подходил на это место куда больше. Но так продолжаться не могло — Трон был важнейшим инструментом нолдор. Только сейчас Маитимо понял, что и поиск таинственных пришельцев на Севере он мог провести посредством Трона — и даже если они были майар, или хуже того — Валар, и пришлось бы отвратить ему небесное око.

Трон работал как часы — приняв сущность нолдорана, объединил её с незримым миром и Маитимо снова увидел Средиземье — ту его часть, в которой распространилась священная паутина.

Север заполонила Тьма. Но эта Тьма по неведомой причине избегала того места, которое казалось для неё наиболее подходящим — развалин крепости Мелькора, вместо этого направляясь вниз, в земли Таргелиона. Он приблизил восприятие и увидел, как пауки плетут мосты из паутины, и затем ловко перебираются на другой берег.

Пауков были миллионы. Миллиарды мелких, обычных пауков, и миллионы больших, тысячи пауков размером с дом. И за всеми ними висела огромная страшная Тень, разглядеть которую не мог даже он, но Рассветный понимал, кто это. Как бы не понимать, если сам Моргот испытал проблемы, когда эта тварь напала на него. Паучиха была таких размеров, что заслоняла небеса.

Нахмурился нолдоран, ибо двигались они даже не на Запад — к Трону, как говорил Тингол, но строго на юг. Гномьи города были хорошо защищены, особенно с учётом полученного от нолдор мифрила, но выстоят ли они против Унголиант?

При свете пауки передвигались медленно, даже страшная тень за их спинами как бы выжидала, пока исчезнет слепящий свет. Но как только Светоч Феанора начинал заходить, они словно оживали. Многие пауки просто беспорядочно ползали или заполоняли паутиной поверхность — убивая траву и деревья, и превращая всё в пустошь. Другие носились по этой паутине и поначалу казалось, что они просто бесятся. Но потом нолдоран понял, что посредством паутины великая тень отдаёт им приказы — тончайшие колебания её легко указывали всем паукам, что делать.

Так и не заметил Маитимо, как провёл всю ночь, наблюдая за передвижениями пауков, за тем, как происходит у них управление, пытаясь понять, что от них можно ждать дальше. Уже начинался рассвет, и хотел уже правитель встать с Трона, как заметил нечто странное, причём в совсем другой части Арды — в Гондолине. Взор его немедленно обратился туда, но рассмотреть источник сильной магии он не смог — тот немедленно скрылся от его взора.

Наверное, подумал он, то один из майар Ульмо, который живёт в местной реке. Или так отразился в незримом мире шальной орёл, который пролетал мимо — и теперь быстро спикировал к себе обратно в гнездо.

XI. Эдайн.

На следующий день Маитимо собрал несколько отрядов эльфов и повёл их на Восток — ибо видел, что пауки направляются не в сторону столицы, но к городу гномов у горы Долмед, а неподалеку было немало людских поселений. Местные не могли быть готовы к той волне омерзительных тонких лапок, что готовилась на них обрушиться, и нолдоран решил отправиться на перехват.

На руку эльфам играло то, что пауки передвигались только ночью, так что взяли эльфы лошадей и направились по южной части Белерианда — чтобы не пришлось долго и мучительно переправляться через топи Сириона. Болота не позволяли построить нормальные мосты, и даже без лошадей пересекать эту местность было трудно, и эльфы избегали без особой нужды это делать.

Быстро достиг Маитимо со своими войсками реки Гелион, после чего направил их на Север. Светила звезда Феанора, и не было ни единого признака приближающейся тьмы, так что эльфы ненадолго остановились при крепости Амон Эреб. Местные стражи рассказали, что не видели рядом ни единого паука. Тогда Маитимо приказал отдохнуть до заката, и выступать ночью.

И направился он по реке Аскар, намереваясь перехватить пауков, если те нападут на гномов. Быстро нолдор добрались до массивных врат, высеченных в горе, но они были заперты, и не было видно гномов.

Хотел было Маитимо уже направиться к гномам и вопросить их, что же происходит, как иные нолдор подошли к нему:

— Владыка Маитимо, посмотрите на север.

— Что там, воин?

— Даже над горой видно пламя.

Маитимо присмотрелся и действительно заметил еле видные сполохи прямо над горой Долмед — надо полагать, свет отражался от скал с той стороны. Непонятно было, откуда он приходит и каков его источник, но там что-то горело.

Эльф знал, что пауки ненавидели огонь, и уж точно не стала бы разводить огонь Унголиант. Тогда он приказал эльфам собраться и поскорее скакать вокруг горы, туда, где горит пламя. Ибо поразило его мрачное предчувствие того, что связано это с пауками.

Хотя твари явно направлялись в сторону Трона, привлечённые чистым светом Первого Дома, который в отличие от Светоча могли поглотить, и всё же за время наблюдений за ними эльф понял, что они не обладают настолько единой целью. Зачастую пауки просто ползали по окрестностям, большие их группы отбивались от общей стаи и отползали достаточно далеко — видел он, как множество пауков зачем-то осадили одинокий дом в пустующем лесу Нан-Эльмот, в котором, как он раньше полагал, вообще никто из эльфов не жил.

Так что, хотя основная армия пауков двигалась на юг, их часть вполне могла направиться в Таргелион, где как рассказал Финрод, жили люди. Про них Маитимо совсем забыл, полагая, что пауки направятся немедленно в сторону крепости гномов.

И вскоре эльфы добрались до деревни, половина домов в которой была подожжена — и в тенях и сполохах пламени увидели они множество пауков, что копошились, но не могли войти внутрь. Местные установили множество укреплений, которые были теперь подожжены вместе с домами, а пламя пугало пауков. Стояли и лучники с огненными стрелами, и несколько бойцов со щитами.

Тогда Маитимо приказал поскорее совершить рывок вперёд, и атаковать пауков с фланга.

Эльфы перевели лошадей на медленный галоп, и стали обходить пауков, которые были настолько поглощены пламенем, что более ничего не замечали. Воины выхватили длинные копья, мечи и луки и по приказу командира на полной скорости поехали на монстров, поражая их и моментально избегая ответного удара. Среди этой стаи пауков не было особенно больших, хотя потом Маитимо заметил останки гигантского паука, которые пробили крышу одного из домов — видимо, такие пауки всегда шли в авангарде.

Несколько раз проехали эльфы, расчищая осаду, после чего поток пауков остановился — их было не так и много, и судя по всему большая часть их погибла даже до того, как появились эльфы — и это заинтересовало нолдорана.

Но здоровенном коне перемахнул он прямо через преграды и остановился внутри, перед людьми, после чего гаркнул, как витязь:

— Кто ваш вождь, люди?

— Кто ты и что ты желаешь? — раздалось в ответ.

Голос был женский. Маитимо пригляделся и понял, что это настоящая амазонка — на копье в её руке было немало паучьей крови, так что сражалась она в первых рядах. Кольчуга гномьей работы, человеческий плащ, — встреть её нолдоран в другой ситуации, он бы и не подумал, что это — устрашающий, эффективный воин. По храбрости эти люди не уступали нолдор.

— Я Маитимо, наместник Империи Нолдор. Наш враг — пауки, как и у всех жителей Белерианда.

— Никогда не слышала о такой Империи. И вовремя же вы появились — на третий день после пауков, — с усмешкой заметила женщина, — когда мои люди

— Путь от нашей столицы до этих земель неблизок, — ответствовал Маитимо, решив проигнорировать первую часть, ибо понял он, что Империя его действительно не особенно известна. И отметил, что это надо исправлять, — большая часть пауков находится ещё далеко. Вы и представить себе не можете, насколько их много. Уходите отсюда.

— Это мы проверим, — ответила она и отдала несколько кратких приказов на неизвестном языке разведчикам. Только сейчас Маитимо понял, что она ещё и неплохо говорит на синдарине — не квенья, конечно, но всё равно немалое достижение для адана.

Нолдоран напряжённо ждал, воссев на лошади. Если эти люди вдруг окажутся враждебны, верный скакун сможет достать его отсюда, так что спешиваться он не торопился. Впрочем, подумал он, такая реакция не была особенно странной — эльфы Дориата людей не любили, чем особенно прославился Саэрос, гномы тем более, — эти вообще любили только золотые монеты и себя, и немного Аулэ. А ведь здесь могли оставаться и тёмные твари, оставшиеся после поражения Моргота, которым было всё равно, на кого нападать. Да и пауки могли ранее нападать на людей.

Спустя час появилось несколько людей в плащах и эльф понял, что то были людские разведчики. Как они вышли из деревни, он даже не заметил, слишком поглощённый тем, что следил за находящимися на свету людьми и их действиями.

Дома горели, но эти люди, казалось, вовсе не беспокоились.

— Вы сказали правду, Добрый Народ. Они действительно продвигаются сейчас на юг, строго на юг. И их много. Нам с ними не справиться. Так и люди повторят судьбу Эола.

— Эола? — Маитимо первый раз слышал это имя.

— Кузнец, который жил в лесу вне Дориата. Его они вчера сожрали.

Нолдоран в очередной раз поразился тому, насколько хороша разведка у этих людей — ведь Нан-Эльмот был достаточно далеко. Но особой горечи по поводу этого неизвестного Эола он не испытал, ибо чувствовал, что эльф, который живёт вдалеке от остальных, вряд ли будет хорошим.

— Присоединяйтесь к Первому Дому! Мы собираемся дать отпор паукам у стен нашей столицы.

— Ха. Мы можем помочь вам в битве — пауки угрожают нам всем — но вассалами ничьими не будем. Мы предпочитаем жить сами по себе, и пока вождь я, Халет, так и будет.

— Что ж, если такова ваша воля, то навязывать Первый Дом мы не станем. Хотя и с радостью приняли бы людей в Империю. Что вы хотите за вашу помощь?

— Будет достаточно, если земли Таргелиона останутся за людьми. Если пауки расползутся по всему Белерианду, проблем они доставят всем. Поэтому ничего больше требовать мы не будем — ибо это и в наших интересах.

— Вы отправитесь с нами в нашу столицу?

— Город под горой? Воевать там — плохая идея. Ворота вы не откроете, а пока они закрыты, пауки всю вашу гору покроют паутиной, а потом вскроют, когда еда закончится. Одно гномье поселение так и погибло.

— Лучше встретить их в поле?

— Нет, конечно. Прямо перед вашей горой есть большие топи — даже им будет непросто сквозь них пробраться. Тогда у нас будет шанс. Иначе же с таким количеством пауков справиться не получится, наместник Маитимо.

Нолдоран понял, что хотя она и не приходила ему ранее в голову, это была действительно хорошая идея, и больше прежнего вознамерился заполучить людей в союзники. Это были суровые воины — стало быть, повезло Морготу, который принял на себя гнев одних только нолдор — люди бы устроили ему стократ больше проблем.

Утром Маэдрос повелел своим войскам вместе с людьми направляться как можно скорее к топям Сириона, хотя и сказал, что примет окончательное решение насчёт места сражения позднее. Он всё ещё раздумывал, насколько серьёзной преградой для пауков станет болото и не выйдет ли так, что твари просто обойдут горы и атакуют с юга.

Обычно бы эльф спросил, какое место лучше, у Саурона, но последнее время майа редко появлялся среди эльфов, проводя всё время в лаборатории. Говорили, что тот над чем-то работает, пытается что-то выковать. А Маитимо знал, что в такое время отвлекать мастера бесполезно — мысли все его только о работе, раз уж даже в пчельнике он не появляется.

Сам же он решил заглянуть ещё раз в Амон Эреб и поговорить со стражами — ибо в последний раз слишком торопился, словно предчувствуя, что пауки на кого-то напали. Он хотел узнать про то, как пала Стена, как горели на ней сигнальные огни.

Стражи радостно встретили своего нолдорана и угостили его отличным эльфийским вином и гномьим пивом. Зная, что конь быстро донесёт его до столицы, он позволил себе присесть со стражами и послушать, как поёт местный менестрель, который исполнял уже ставшую классикой легенду про борьбу нолдор с Морготом. Слышать про Феанора, который более не числился среди живых, было грустно.

— Расскажите мне про ту ночь, когда на Стене зажглись огни.

— Владыка Маитимо, это было неожиданно. Стена существовала так долго, что мы полагали, что никакие чудовища на неё не нападут. Но каждую ночь несколько стражников смотрели на Север. И вот загорелись огни. А потом все небеса… почернели, что ли. Звёзды перестали быть видны над Стеной. Тьма накрыла всё. Сначала мы думали, что это какая-то ошибка, но после этого немедленно разожгли свой огонь и послали гонца.

— Просто тьма?

— Стена далеко. Очень далеко. Даже эльфийскому взору, который действует в симфонии с подзорной трубой, сложно что-то увидеть.

Маитимо кивнул. Затем он поднялся на стены крепости, и вошёл в самую высокую башню. Сейчас Стена казалась нетронутой — такой же, какой он её и оставил. И это отчасти дало надежду нолдорану — если пауки не стали полностью оплетать её, если они торопятся, то могут неизбежно совершить ошибки, значит — их всё ещё можно победить.

И всё же на его уме отпечаталось серьёзное беспокойство. Унголиант бросала вызов самому Морготу, и ходили слухи, что кабы не огненные бичи, которые пришли на подмогу своему господину, он сам бы оказался поглощён вместе с Сильмариллами. Тёмный владыка не захотел погибать — и это спасло священные Камни. Но вот про Унголиант с тех про ничего не было известно — и кто знал, насколько она могла усилиться за прошедшее время.

XII. Сокрытый город.

Майа вспоминал слова Ульмо каждый день.

Многие годы назад он нашёл сокрытое место в горах, которое хорошо подходило для строительства крепости, и Маитимо с ним согласился. Горы закрывали город со всех сторон, а проходы через пещеры были хорошо спрятаны — из такого места хорошо совершать внезапные нападения, а потом исчезать в неизвестность, пока противник пытается понять, где вообще расположены войска противника.

И, если верить словам валы, город был построен.

Хоть Саурон и не хотел больше связываться с Первым Домом, рассудив, что пусть новый понтифик исполняет его обязанности, кем бы он ни был, а сам он в этом время будет просто ковать подальше от любых нолдор, посмотреть на то, как выглядит теперь долина, над которой он когда-то летел, хотелось. Не помогало даже отличное вино, которым он регулярно закидывался.

И вот в один день кузнец в городе просто исчез. Но долго ещё местные жители чтили то, что делал Саурон, ибо был он великим и досточтимым мастером, и высоко ценились его работы.

Саурон же, прихватив на всякий случай бумаги от Эррола, которые он подумывал оставить нолдор, не появляясь самому, направился дальше. Он быстро прошёл Хорондор, и тут возникли проблемы — Андуин. Река была слишком мощной, и вблизи не было видно ни единого моста. Пришлось отправить вверх, в земли Итилиена, которые то ли не были населены, то ли их обитатели хорошо скрывались.

Правый берег реки зарос деревьями, и если кто-то здесь и жил, то авари, но они редко показывали себя перед людьми, предпочитая моментально скрываться, а люди в таких землях едва ли бы прижились.

Ещё восточнее раскинулись огромные горы Мордора — здесь не так давно по эльфийским меркам пал Феанор, и нанесённый Валар удар был таким сильным, что вулкан после этого извергался несколько десятилетий, забросав землю теней пеплом и не оставив там ничего живого.

Только в Северном Итилиене обнаружился мост, позволивший снова взять курс на запад — и весьма обрадовался тому майа, ведь севернее находились болота, в которых легко можно было и самому сгинуть, и утопить бумаги. Он отправился по берегу довольно большой реки, хоть и уступающей масштабами Андуину, которая судя по картам, вела на запад, к проходу между горами.

И тут выяснилось, что карты людей Востока эту местность представляли довольно плохо — река действительно шла на запад, вот только вскоре Саурон увидел огромные горы Мории, а вовсе не проход в горах, который позволил бы добраться в Эриадор — как двигаться дальше, он ещё неплохо помнил с тех дней, когда вместе с Феанором они искали Озеро пробуждения.

Река же уходила в величественный, древний лес, который чем-то отличался от всех виденных ранее им лесов.

Саурон остановился и поразмыслил — торопиться в Гондолин смысла нет, а лес сопровождала какая-то особая аура, и войдя под его своды майа понял, что именно тут отличалось — на территории леса то ли совсем не было мифрила, то ли его излучение было полностью подавлено. Сейчас сеть Трона достигала уже и Мордора, и на границе с Эриадором должна была быть сильна, как никогда. Но он её не ощущал.

Ему сразу же стало не по себе. Он огляделся, и вокруг всё ещё не было ничего, кроме деревьев. Древних, толстых и массивных деревьев с огромными ветками. Некоторые словно глядели на него, и молчаливо ждали дальнейших действий.

Тут стало не по себе настолько, что Саурон развернулся и не оборачивался, пока вновь не почувствовал мифриловую сеть. За ним никто не следовал, но ощущение, что кто-то наблюдает, никуда не исчезло. Кто-то из глубин леса.

— Чёртовы духи. От Моргота остались, что ли?

Никто не отвечал. Определив по Светочу направление, Саурон направился на юг, пока на увидел горы, и решил следовать вдоль них. Это привело его к знакомому проходу через Эриадор, но дальше снова возникли проблемы.

За столетия леса заметно изменились, и он просто не узнавал пути. И если идти по Светочу не было сложно, проблемы бы возникли с реками, которые следовало перейти, а вот где находились мосты, и есть ли они до сих пор, он не помнил. Строить же мост самому было бы тяжко — инструментов он с собой не взял, подумав, что путь будет лёгкий. Зато майа заметил дорогу, которая вела куда-то на север, и направился по ней, вспомнив, что в Синих горах можно пройти через города гномов. Конечно, карлики затребуют хорошей платы, но золото с собой ещё имелось, а тратить его было особо не на что. Побережья же, которого держались они с Феанором, чародей теперь старался избегать, памятуя про Ульмо.

Леса закончились, но поселений людей не появилось, но дорога тем не менее оставалась хорошо заметной, что свидетельствовало о том, что ею регулярно пользовались и она куда-то вела.

Он добрался до перекрёстка, на котором располагался небольшой постоялый двор. Остановившись тут на день, он вызнал, что на севере строится гномья крепость Форност, а на западе поселение иных гномов, необычных — совершенно безбородых, и которые живут вдалеке от шахт и гор. Саурон аж не поверил, что такие гномы бывают — наверное, бедолаг зацепило Искажением Моргота.

Но это не так заинтересовало майа — безбородые гномы это что-то совсем неправильное, и они делают явно неправильный металл, — как-то, что можно было приобрести лошадь, за которую он радостно выложил половину золота.

И он поскакал на Запад.

Проносились мимо поселения странных гномов — как и нормальные, они жили под землёй, в своеобразных норах, но заметил майа, что они действительно были заняты сельским хозяйством. Отпали от Аулэ. И он не стал даже останавливаться, и вскоре норы остались далеко позади.

Эти места уже были хорошо известны нолдор, и Саурон легко добрался до здоровенного озера, а за ним и к вратам горного города Ногрод, который он когда-то посещал с визитом, как представитель Первого Дома. Но теперь он представился странником и, заплатив пошлины, прошёл на ту сторону. Лошадь пришлось отпустить — через пещеры провести её не дозволялось.

Таргелион он пересёк без особых проблем, а вот дальше, за рекой, увидел как ползут куда-то вдаль множество пауков. Весь Эстолад был заполнен пауками, что ползли на восток, но Саурон не придал этому большого значения. Он подождал, пока поток пауков прекратится, на что потребовалось несколько дней, — и направился по реке к северным горам, зная что до Гондолина недалеко.

Стена света Дориата нависала над ним с другой стороны, и казалось, что стала она даже выше.

И вот он добрался до знакомых горных вершин, за которыми лежал тайный город нолдор. Он быстро нашёл тайную тропу, которую когда-то сам и нашёл и указал нолдор, и пошёл по ней.

Гондолин впечатлял. На холме стояла не просто крепость, но огромный белый город, большой эльфийский город. Город был прекрасно укреплён, и обычной армии его точно было не взять — сначала следовало подняться по дороге в холмах, на которой на неприятеля бы обрушилась смола, а потом ещё и пробить ворота — а в таком место таран не притащишь. Возможно, чудовища Моргота и смогли бы его взять.

Так выглядело подлинное мастерство Первого Дома, и хотя Саурон уже свыкся с мыслью, что более не имеет к нему отношения, определённую толику гордости испытал и он. То было наследие Императора Феанора, великая крепость, одна из многих, которые неизбежно появятся на всей Арде.

Гнев Саурона смягчился, когда он глядел на город, и решил он, что пусть Маитимо и назначил нового понтифика, даже не потрудившись выяснить, что с ним, но мог это сделать из высоких государственных соображений, и он может быть простым кузнецом, но всё-таки кузнецом Первого Дома.

И он направился в город, представившись кузнецом из народа эдайн, который случайно заметил тайную тропу. Нолдор удостоверились, что он точно не эльф, и дозволили ему поселиться в Гондолине, запретив однако когда-либо его покидать.

И ему повезло — заметное количество эльфов не так давно покинули город, повинуясь приказу нолдорана, в том числе и правитель города, Куруфин, который его неизбежно бы узнал. В его отсутствие правили несколько советников, которые никогда не видели его в Финвэтронде, и поверили, что он просто адан. Его приняли в Дом Пчелы, один из двенадцати великих домов Гондолина.

Домов тут и правда было немало. Дом Крота, Дом Пчелы, Дом Серой Травы, Дом Феанора, Дом Сильмариллов, Дом Зелёной Травы, Дом Золотого Цветка, Дом Трона, и ещё четыре, названия которых Саурон не узнал.

Работы было много — требовалось немало доспехов и оружия для нолдор, равно как и рабочих инструментов.

Он отметил, что Куруфина не зря называли Куру, ибо был он мастером, который немного лишь уступал великому Императору Феанору. У эльфов он заметил новое оружие, которое ранее не встречал — например, ручные баллисты, позволявшие лёгким движением руки послать хорошо ускоренный болт, который при этом приобретал достаточное ускорение для того, чтобы пробить даже тяжёлые доспехи.

В Арде был летний период, и майа имел возможность посмотреть, как эльфы пробивают болтами из этих баллист мишени. Вероятно, тяжёлый мифриловый доспех не осилил бы и такой болт, но вот большинство доспехов обычных больше не имели защитных свойств в сражении с нолдор.

Но вскоре вернулся Куруфин, а Саурон вернулся в кузницы и старался их не покидать, пока князь мог быть неподалёку. Приходилось даже ковать не настолько хорошо, как майа привык, лишь бы про его навыки не начали говорить — ибо понимал он, что тогда эльфы быстро заподозрят, что не может обычный адан быть мастером, который превосходит даже самих нолдор.

Так прошли дни и годы.

Саурон ковал, и сложнее всего было воздерживать от того, чтобы завести свою пасеку — они располагались на высотах, и его могли случайно увидеть нолдор, которые его знали, что грозило неприятными вопросами.

Но Куруфин редко покидал правительственный квартал, и майа жил практически спокойно.

Беспокоили его разве что видения во время восхода Светоча. Горы закрывали Гондолин со всех сторон, и не из-за горизонта подымался он, а из-за гор, и свет при этом причудливо преломлялся. Навсегда запомнил майа, как увидел это в первый раз — рано утром он не спал и поднялся, чтобы посмотреть на восход. Хотя Светоча ещё не было видно, со стороны гор исходил яркий оранжевый свет, приходивший, казалось, из ниоткуда.

Казалось, что горы горят — неземным, страшным огнём, и этот огонь смотрит на него, и знает, что он здесь. Как если бы на горизонте открылось гигантское огненное око, составленное из сотен языков пламени.

XIII. Битва в Топях.

Велика и славна была битва, которая случилась вскоре в центральном Белерианде, когда Маитимо Рассветный и его соратники встали против чёрного потока зла, который грозил прорваться на Запад. Хотя знающие поймут, что была славна та битва просто потому, что участвовал в ней славный Первый Дом нолдор. Ибо этот дом один встал против Тьмы и боролся неустанно с врагами Арды и защищал ардахини. И поныне, в Седьмой Эпохе, не забыты они — да и как забыть, если сам я, Эльфвинэ, был на острове Эрессеа и говорил с князем-привратником Норэмэлдо и видел свет самого Феанора, который исходил с благословенных земель нолдор?

После того, как пауки были отброшены от людского города, а армия Первого Дома пополнилась новыми союзниками, нолдоран повелел немедленно отступать назад, к Финвэтронду, ибо согласился, что разумнее всего дать решающее сражение рядом с топями Сириона. Место это было крайне выгодным, так как пауки не любили воды, и тяжко им будет наступать по болотам. А само место было узким, с севера территорию прикрывала стена света.

Немедленно началась работа по возведению укреплений — не было времени построить нормальные каменные башни, но эльфы употребили каждое найденное в окрестностях мёртвое дерево на постройку стен из дерева. Работали быстро, и помогло эльфам то, что пауки днём вообще утратили активность, передвигаясь теперь только ночью. Днём же они оставались в уже сплетённой паутине.

Напряжно следил Маитимо за передвижениями врага с помощью Трона, и начал чувствовать уже как истощается его фэа — слишком много времени проводил в незримом мире. Опасался он, что пауки решат снова направиться на юг, и пройдут через гавани Первого Дома, которые не были подготовлены к сражению с таким количеством врагов. Но пауки двигались в направлении Трона.

На закате выступил Маитимо перед войсками, хоть и не любил он закаты. Но знал, что для того, чтобы наступил следующий рассвет, сегодня Первый Дом должен будет сражаться как никогда — как суровые львы и витязи, которые встанут на пути голодных хелицер.

— Нолдор и эдайн! Сегодня настало время для великой битвы. Этот день войдёт в историю как битва Лев Первого Дома. Ибо как лев, бросимся мы на тварей, которые решили, что им вполне пристойно иметь слишком много лап, и не позволим им поглотить Свет. Наш Свет. Ибо Свет в этот мир принёс Феанор, и нельзя дозволить, чтобы он был пожран. Триста героев пали на Стене, чтобы сообщить нам, и мы обязаны дать бой врагу.

И правда он выглядел как Лев, на груди которого горела Звезда Первого Дома.

Раздались сильные вопли, эльфы радовались, а люди и вовсе были в экстазе от вида Маитимо — ибо он выглядел как подлинный, великий вождь, в своих мифриловых доспехах, с плащом за спиной.

— И всё равно мне не по себе, ваше величество, — заметил Норэмэлдо, который традиционно стоял рядом с нолдораном и держал высоко в небесах понтификариевый жезл с орлом, — что вообще такое Унголиант?

— Кто-то из дальней Пустоты. Думаю, её привёл в Эа Моргот или сам Илуватар, раздразнив Негасимым Пламенем. Она явно не просто зверь, и явно не айну — ибо никто из айнур не мог справиться с Морготом один на один.

— Что-то беспокоит меня она, ваше величество.

— Рядом с Троном любая чуждая сила ослабевает — я думаю, что так близко к Столице она будет не сильнее среднего майа. И я долго за ней следил — магию Унголиант практически не использует. Главное не позволять ей добраться слишком близко — и быть готовыми возжечь костры.

Эльфы мрачно переминалсь с ноги на ногу, а некоторые проверяли свои луки, запас стрел и горящей смолы. Люди же были куда более собранными, поделены на отряды, которые ждали приказы сотников, а те — самой Халет.

И вот раздался зловещий кар — вороны, которые патрулировали дальние подступы, заметили наползающих пауков. Твари поползи вперёд, как только ослабла небесная мощь Светоча, и судя по слишком сильному карканью понял Маитимо, что и Унголиант там же.

— Готовимся, — гаркнул Маитимо на весь лагерь.

Костровые заняли место рядом с огромными, массивными столпами, составленными из огромного количество веток, в то время как воины напряжённо смотрели в темноту. Лучники приготовились стрелять, а копейщики, корпус которых пополнился и людьми, весьма чтящими копья, приготовились принимать первый удар пауков, которые, как Первый Дом уже знал, умели прыгать прямо на противника.

И пауки действительно прыгнули.

Несколько сотен гигантских пауков высотой под четыре метра оказались в воздухе — и приземлились прямо на ряды эльфов. Копья были подняты вверх — и чудовищными усилиями эльфы пытались сдержать массивных пауков, которые не могли достичь эльфов своими лапами — копья тоже были довольно длинные, но пытались задавить их, полностью игнорируя раны, которые наносили копья.

Заработали мечи — воины бросились на помощь и стали отрубать паукам их лапы, которыми они бешено молотили, пытаясь разбить ряды противника. Несколько пауков всё-таки насадились на копья достаточно, чтобы обрушиться на держащих их эльфов, и моментально впились в них. Лучники стали стрелять, но пара пауков поразила несколько фаланг, прежде чем успокоилась.

Пауки сражались злобно и практически не реагировали на ранения. Только если их лапы физически утрачивали возможность двигаться, они замирали, и даже от трупов пауков эльфы пытались держаться подальше.

Но огромные твари были мохнатыми, и это сыграло на руку эльфам — они подожгли их тела, и те стали гореть, дополнительно освещая ночь. Боевой дух эльфов и людей воспрял, и следующую волну пауков они приняли при свете — добрый огонь не просто жёг их, но и пугал, и это нападение удалось пережить без жертв — слаженно работали воины.

И вот на горизонте появилась огромная тень — чудовищная Унголиант. Её сложно было различить даже зоркими эльфийскими глазами. Огромных размеров чудовище медленно шевелилось, перекатываясь по паутине вперёд, одновременно бешено молотя лапами. Пауки же воспринимали мельчайшие вибрации и меняли своё поведение.

— Пора! — взревел Маитимо, и прекрасно и могуче было его квенья.

Костровые схватились за факелы и разожгли сотни костров, и болота осветил яркий свет, хоть и уступающий дневному. Даже Унголиант на мгновение отпрянула, а потом остановилась на месте и принялась молотить лапами по паутине.

И пауки восприняли сигнал, и бросились вперёд. Эльфы и люди подняли мечи и копья, но пауки напирали. Некоторые прорывались внутрь, и пытались загасить костры, буквально закрывая их своими телами. Костровые принялись стаскивать останки пауков и разжигать их вновь, пользуясь тем, что при свете и пауки были куда более вялые — как ни старалась Унголиант, играя на паутине как на пианино, и всё же при виде огня в них просыпалось нечто подлинно древнее и им приходилось бороться с собой, чтобы наступать.

Но вот Унголиант снова пришла в движение и стала пересекать топи. Многих эльфов сковал ужас, ведь огонь позволил им в подробностях рассмотреть чудовище, которые придвигалось всё ближе. Огромные лапы действовали на них гипнотизирующе и многие стали уже представлять, как они наступят на них и раздавят, и не спасут их маленькие копья и такие смешно выглядящие на фоне чудовища щиты.

— Не сдаваться! Строй черепаха! — воскликнул Маитимо, увидев, что многих эльфов сковал страх и они замерли.

— ЧЕРЕПАХА! — возопили Маглор и Куруфин.

Оцепенение спало с эльфов и они вновь подняли своё оружие, сдвигаясь ближе друг к другу, и подымая своё оружие. Но Маитимо подозревал, что и первый удар Унголиант унесёт жизни многих эльфов — и надеялся, что огонь, который по его планам должен был серьёзно её напугать, всё-таки поможет, хотя паучиха только набирала скорость по мере приближения к укрепления.

И тут из стана эльфов на выход бросилась какая-то тень. Маитимо пригляделся и внутренне заскрежетал — то был Саурон, который направлялся прямо в сторону Унголиант. Однако задержать его уже было невозможно, ибо двигался он быстро. Вовсе не как черепаха, что дополнительно раззадорило Маитимо — ибо не то приказывал он.

Высоко воздел он свой жезл с орлом, и вокруг него появилось сияние, слепящий свет невероятной чистоты. Нолдоран с удивлением взирал на него, ибо не видел прежде такой магии, хотя немало времени провёл рядом с понтификом. Пауки рядом с Сауроном превращались в пепел на месте, и даже укрепления эльфов видимо нагрелись, хотя далеко отошёл Саурон, прежде чем напасть.

Горела паутина, исчезая прямо на глазах, и немало пауков провалились в болото. Казалось, что над топями взошло Светило Феанора — хотя это было невозможно. И дрогнула Унголиант, и бросилась прочь, напоминая уже не страшное чудовище, а простого испуганного паучка.

Саурон же удерживал свет ещё несколько минут, но отступил обратно, к укреплениям, убедившись, что Унголиант действительно бежала, и там пал навзничь. Немедленно Куруфин и Маитимо оттащили сверхапостольного понтифика внутрь и убедились, что он жив — но магия, похоже, истощила его силы.

А пауки, поняв, что слепящий свет пропал, пришли в себя и снова стали штурмовать укрепления.

После того, как Унголиант скрылась с поля битвы, ситуация не сильно улучшилась. Вначале воспряли войска и решили, что легко расправятся с остатками тёмного воинства, но оказалось, что и без командования пауки продолжали напирать нескончаемым потоком.

И они всё так же не оставляли возможности для контратаки, а ведь была ещё ночь, и до рассвета оставалось по меньшей мере три часа. Пауки успешно перекрыли топи Сириона сетью, которая была натянута словно над болотом, и позволяла новым тварям достигать войска Света быстрее, чем в начале битвы. Им не было конца, и Маитимо начинало казаться, что пауки никогда не закончатся.

Изредка в воздух поднимались и немедленно опускались среди укреплений Первого Дома гигантские пауки, и так как воины уже устали, каждый паук успевал забрать с собою нескольких эльфов. Люди на фоне эльфов показывали чудеса стойкости, что поразило Маитимо — там, где эльфы уже едва ли не валились от усталости и продолжали сражаться на чистой воле, люди методично и грубо рубили, рубили и рубили.

Нолдоран верил, что стоит дождаться рассвета — и не отдавал приказ об отступлении — и справедливо полагая при том, что при отступлении войска понесут ещё большие потери, так как пауки незамедлительно отправятся в погоню.

И тут зазвучал боевой рог.

С изумлением Маитимо смотрел, как с тыла в ряды пауков врываются тысячи всадников в эльфийских доспехах. Всадники действовали выверенно и четко, давя пауков. Сотни эльфов с факелами ехали в их рядах и поджигали шкуры, другие рвали копытами своих коней паутину. Затем настал черёд конных мечников, которые принялись рубить пауков, не ожидавших нападения с тыла.

— Неужели Тингол всё-таки протрезвел? — спросил Куруфин, который не отходил от брата.

— Это доспехи нолдор. Ничего не понимаю, — отвечал Маитимо, — но вперёд! Строй Копьё! Пробивной удар!

И Первый Дом бросился в атаку на пауков, поняв, что настал момент. Яростно сражались даже те эльфы, которые были недалеки от того, чтобы лишиться сил — ибо поняли, что теперь они не обороняются, а наступают.

Когда настал рассвет, в топях Сириона не осталось ни единого живого паука.

XIV. Меланхолия Манвэ.

— Саурон выковал Кольцо! — ворвался в тронный зал Манвэ его верный слуга Эонвэ, судя по внешнему виду, на орле, который был вынужден преодолевать сильные ветры, исходившие с вершины последние несколько дней. Всё это время Старый Король не вставал с трона.

В ответ на это Манвэ мрачно посмотрел на майа, а затем кивнул Аулэ, который дремал на троне. Кузнец совсем захиревал без общения, и часто покидал кузницы, в которых не осталось никого, и бродил по Аману. В последнее время полюбил он посещать вершину мира, где пробовал разговорить старого властелина.

— Слышал, Аулэ? Я был прав. Волк всегда в лес смотрит…

— Ты поспешен в суждениях своих, и радость тебя ослепила, — прохрипел Аулэ, — давайте услышим вначале, что это за Кольцо.

— Пророчество рока свершается! — не понял Манвэ, — что здесь остаётся выслушивать?

— Манвэ. Как рассказывал Намо, Саурон должен был выковать Кольца, чтобы отрезать влияние Амана от Средиземья. Но он уже сделал это, создав своё магическое поле — без всяких колец. Так что меняет ковка кольца?

— Ковка кольца упоминается в пророчествах, и потому несомненно важна.

— Пусть Эонвэ расскажет, — ответствовал Аулэ, кивнув на помощника, который переминался с ног на ногу, явно опасаясь вещать, пока говорили грозные гласы Стихий.

— Да будет так, — Манвэ кивнул. Он не видел большого смысла в этом разговоре, но с другой стороны, в Амане последнее время ничего не происходило. А призрачная рана, оставленная копьём, болела и низвергала Короля в меланхолическое состояние.

Эонвэ прочистил горло и приступил:

— Тингол упоминал, что видел серебряное кольцо на руке Саурона.

— Постой, — вмешался Манвэ, — откуда Тингол мог видеть Саурона? Разве не повелевали мы ему не покидать пределов Дориата, если он желает, чтобы его земля не была разорена?

— Он отправился втайне, и Защитник услышал, как во время пьянки он говорит со своими советниками. После этого он бдительно следил за границами, но ни один дориатский эльф их не покидал. Похоже, Тинголом просто двигало любопытство. Не так давно у него родился внук, сын менестреля, который посещал земли гномов, возможно он рассказал что-то. Поэтому Защитник не стал принимать мер против серого короля.

— Понятно. Дело закрыто. Кольцо серебряное, а Намо говорил, что будет золотое, — сказал Аулэ.

— Материал что-то меняет, кузнец?

— В серебре нет влияния Моргота, Старый Король. А кроме того, судьба уже достаточно изменилась, и пора уже перестать жить старыми текстами, которые никогда уже не станут реальностью, — раздражённо заметил Аулэ.

— Странно, что ты так недоволен. Разве не бежал Саурон из Амана и не оставил ли твои кузни?

— А должен был спросить твоего разрешения, что ли? Да у нас больше половины майар непонятно где. Аман практически мёртв. Сойди со своей горы, да пройдись по своей земле и спроси себя — таким ли должен быть Благословенный Край?

Разозлившись, Аулэ довольно ретиво для своего веса спрыгнул с трона и стремительно вышел из зала. Теперь в нём оставались только Манвэ и Эонвэ, который старательно делал вид, что ничего не заметил.

Манвэ наконец вспомнил про него, и дал приказ:

— Возьми орла и направляйся в Средиземье сам. Но использовать силы айнур я запрещаю, если на то не будет прямого приказа от меня, который я передам через Защитника. Не стоит ворошить гнездо шершней… Они могут начать жужжать, Эонвэ.

Когда Эонвэ ушёл, недолго Манвэ сидел на своём троне. Хотя и стремился всем сердцем он исполнить то, что желает Илуватар, и всё же и ему не нравилось, что Аман находится в запустении. Практически все нолдор покинули эти земли вместе с Феанором, а затем и Финарфином, а большинство тех, кто остался, забрали пауки или увёл с собою по льдам Фингон.

И Аулэ был прав — майар стало намного меньше, и Манвэ не понимал, куда они исчезают — поскольку по его велению Ульмо следил за морскими просторами и небесами над ними — и знал, что за всё время после инцидента с Глаурунгом из Амана ушло прочь лишь двое майар. Но беспокоить Илуватара и смотреть на его разгневанное столь мелочной просьбой лицо, Манвэ не хотел, равно как и лишний раз говорить с Намо.

Старый Король не понимал, что он сделал не так, что Аман так быстро пришёл в упадок? Он знал, что собирать всех эльфов в Валиноре было неверным, и успокаивал себя тем, что квенди просто возвращаются туда, где должны провести Первую Эпоху и Замысел ещё не нарушен.

Он вспоминал времена войны с Мелькором — тёмный владыка принёс немало бед, но был понятен и предсказуем. Все знали, что он предпримет дальше, и знали, как его победить — обычной, самой обычной силой. Но вот нынешние Саурон и Первый Дом, да и Финарфин тоже — были для Манвэ непроницаемы. Так не должно было быть.

Выпустив особо сильный ветер, который стал формировать целый ураган над водными просторами недалеко от Амана, и должен был направиться на Средиземье и обрушиться на него, он встал с трона. Пожалуй, стоило дать отдохнуть и источнику ветров.

Он стал спускаться с Таниквэтиль, одновременно сбрасывая своё физическое тело. Хотя в этом давно не было нужды, и даже Мелькор из Пустоты едва ли наблюдал за ним, и не стал бы наблюдать, даже имея такую возможность. Он стал невидимым, бесплотным словно ветер, и направился в Валмар. Давно он здесь не был, давно не посещал этот город.

Выглядел когда-то полный жизни город эльфов угнетающе.

Дома стояли в запустении, многие уже развалились под действием времени — которое всё ещё двигалось даже в Валиноре. Пусть здесь и не было подлых орков, но были растения. А ведь все знают — дерево прорастает сквозь дом, пускает корни, разрушает стены, и вскоре половины дома и нет. Йаванна бы порадовалась, сказав, что жизнь продолжается, просто в лучшей форме, но ему были ближе эльфийские города, песни и регулярные обращения с их стороны, а теперь было тихо, как на кладбище.

Валар тоже куда-то подевались, хотя их Манвэ прекрасно чувствовал. Они разошлись по своим территориям и перестали выходить, ибо в этом более не было нужды. Ульмо так и вовсе мог годами не появляться в Амане.

На мгновение в фэа Великого Короля породилось даже сомнение, не был ли прав Феанор, когда отверг Замысел? Ведь теперь Замысел исполнялся — эльфы исчезли из Амана, кроме нескольких, и остров казался мёртвым и бесполезным. Но он подавил в себе все сомнения, напомнив себе, что если Замысел ему не нравится — значит и до него добралось Искажение.

Мимо развоплощённого ветра с натужным жужжанием проносились многочисленные пчёлы, которых не интересовало наличие или отсутствие на острове эльфов. Они посещали цветы, которые всё ещё росли тут в изобилии — даже большем, чем когда эльфы присутствовали — ибо хоть те и старались при постройке городов перетащить всю растущую траву куда-то ещё, но там она часто захиревала из-за естественных причин, вытесненная местной или же её вытесняя, а теперь и бывшие поселения эльфов зарастали.

Пчелиное жужжание огорчило Манвэ, ибо вспомнил он, что нолдор, с которых всё началось, очень любили мёд — об этом докладывал сам Торондор, которого он посылал на разведку в феаноровы земли. И ведь не только феаноровы — во владениях Галадриэль, в земных поселениях — везде стояли многочисленные пчельники, и эльфы поглощали мёд.

Где-то вдалеке стоял механизм Светила. Рядом спал единственный эльф, который каждый день старательно усаживался на него и начинал крутить, чтобы зарядить механизм, и Светило подымалось и опускалось ещё несколько дней.

Манвэ даже решил, что если этот эльф утомится или решит прекратить свою ежедневную рутину, то он не станет самостоятельно поддерживать Светоч — раз в Амане больше не осталось эльфов, раз это больше никому не надо, то возможно миру и должно погрузиться в первородный мрак, в ту самую изначальную тьму. Он решил, что не станет мешать — а сделает вид, что подумал, что наступила вечная ночь, и впал в спячку.

С такими мыслями Владыка Арды облёкся иной фана, и полетел в сторону чертогов Мандоса. Он мог вызвать мрачного господина залов к себе, но в этот раз пожелал сам там оказаться.

Он полетел над Аманом, став своего рода физическим воплощением ветра. На краткие мгновение Манвэ увидел Аман с высоты полёта орла, и вновь поразился, насколько пустым стал остров. Хищников на нём не было, животных травоядного типа тоже — они бы пожрали все растения, и эльфы бы это не перенесли. В незримом мире царил полнейший штиль — кроме прохода в высшие сферы над горой Валар. В сторону Врат Ночи он смотреть опасался, ибо не желал лишний раз вспоминать про Мелькора. И Пустоту.

Горы Пелоси вздымались в небеса, но непонятно было, зачем они теперь нужны, ибо Моргот был побеждён, а когда вернётся, то они уже не помогут. Они напоминали крепостные стены, а Аман — старую крепость, в которой сидит и выпивает один пожилой солдат, всё не способный забыть события войны — в то время как крепость уже ничего не защищает.

Залы Мандоса, пожалуй, были одной из немногих построек, которые выглядели идеально — словно растения понимали, что там царит чистая смерть, а слуги Намо выпивают жизнь из всего, что пытается приблизиться, и не только жизнь — но и само стремление к ней. И просто там не росли.

Манвэ спустился, превратился в трёхметрового эльфа, и вошёл в залы.

Намо быстро почувствовал вторжение и пришёл на звук, и как обычно появился беззвучно и словно из ниоткуда. По колебаниям незримого мира Манвэ понял, что только что он просто ходил по своим залам и наблюдал, и ничем особо занят не был — в мрачном судье чувствовалось любопытство, и не было раздражения, что всегда рождалось в нём, когда его отвлекали от дела.

— Что желает Старый Король? — как обычно, безэмоционально спросил тот.

— Саурон выковал кольцо. Что это значит?

— Ещё не выковал.

— Что это значит? — ошеломлённо спросил Манвэ.

— То и значит. Но это, действительно, уже неважно. Судьба изменилась слишком сильно. Если нужен тебе мой совет — то поскорее поговори с Ульмо. Работы надо начинать как можно скорее, если ты желаешь, чтобы хотя бы часть эдайн сохранила верность Валар.

— Насколько скорее?

— Я бы на твоём месте занялся этим уже завтра. Белерианд может и устоять, и тогда потребуется взять почву где-то ещё. И нет, в Амане её брать нельзя — на это есть много важных причин.

Если бы сейчас сторонний наблюдатель услышал их разговор, то мог бы и решить, что Намо просто бредит. И для эльфа или даже майа его слова выглядели бы в лучшем случае как шифр. Но Манвэ понимал каждое слово — и они страшили его.

— Что с арфокомнатой? — напоследок спросил Манвэ, ибо беспокоил его этот вопрос, — ты говорил, что чародей тебя беспокоит.

— Он ничего не может. Комната отрезана от остального мира, и не связана ни с ним, ни даже с настоящей Пустотой. Так что Феанор не сможет поговорить и с Мелькором, если бы конечно ему пришло это в голову. А от остального мира он отрезан навсегда.

XV. Возвращение.

Саурон же привычно ковал в кузнице Финвэтронда, когда случайно услышал про битву, которая на днях состоялась рядом с Дориатом, на топях Сириона. Огромная армия пауков попыталась напасть на столицу, но войска Первого Дома дали бой и разгромили их. И хотя на стороне чудовищ выступила сама Унголиант, решившая пожрать Свет Первого Дома, и она не устояла перед понтификом Сауроном.

А потом появился Фингон из Второго Дома и привёл армию, которая переломила ход сражения, когда ожидались большие потери у Первого Дома. И всадники Второго Дома наскочили на пауков — этот момент особенно любили менестрели, сочинившие про появление Фингона не менее десятка песен, — и сокрушили их, и воссияла победа. А некоторые эльфы говорили, что сам Фингон и спровоцировал пауков на атаку, пусть и случайно — ибо сначала прошёл к развалинам крепости Моргота, совсем от них недалеко, и после этого они пришли в движение и атаковали Стену.

Но вот на моменте с понтификом Саурон прислушался. Ранее он полагал, что Маитимо назначил какого-нибудь эльфа новым понтификом, да и всё, но обычный эльф не смог бы использовать настолько сильную магию, чтобы победить Унголиант.

Тогда он начал расспрашивать эльфов про понтифика, делая вид, что заинтересован в героической битве. Подозрительного тут ничего не было — про сражение говорили все, но подозрения его подтвердились — неизвестный не просто назывался понтификом Сауроном, но и выглядел, как Саурон.

Зубачатые колеса бешено завращались в башке майа, который внезапно понял — это не Маитимо заменил его, это некто выдаёт себя за него, и Маитимо, быть может, находится в заметной опасности. Он вспомнил, что у Моргота под командованием были огненные духи, такие как великий балрог Готмог, который настолько осмелел, что своим бичом пытался нанести раны самому Феанору. И такой балрог вполне мог прогнать Унголиант — ведь именно они прогнали её в своё время, спасая господина.

В сердце Первого Дома гнездился враг, и кто знает, когда он решит нанести свой удар. Когда ударит по Маитимо, или по Трону.

При этой мысли Саурон аж сам испугался. Если враг завладеет Троном, то сможет причинить миру и Порядку немыслимые беды. А он был глуп и сидел и ковал, когда следовало поскорее оказаться в столице и выяснить.

Продолжать работать в кузнице Саурон уже не мог и стал собираться. Выйдя за пределы Гондолина и добравшись до гор, он нашёл спрятанный в горах тайник, где в барсучьей норе лежала сумка с посольскими бумагами, которые оставил Эррол. Впервые Саурон прочитал их, а кроме того заметил, что помимо бумаг, там находилась и тонкая, практически невесомая кольчуга. Она была сделана из странного материала, который носил, как он вспомнил, и сам Эррол и в короткой записке тот сообщал, что это дар и её следует передать самому достойному из людей.

Также, помимо дипломатических документов, Эррол послал и описания некоторых из найденных его людьми предметов — но тут Саурон не смог сдержать разочарования, ибо описания были откровенно странные — едва ли не половина слов была зачем-то вымарана, и понять смысл было невозможно, а пропуски могли означать что угодно. Также он интересовался, по какому адресу доставить яйца — ибо заметил, что весьма заинтересовали они майа. Хотя, надо полагать, они давно уже вылупились, но всё же ответить следовало.

На упоминание людей Саурон внимание не обратил и радостно решил, что отдаст её Маитимо. Хотя теперь он не мог избавиться от ощущения, что Маитимо будет весьма разозлён, когда узнает, что верховный понтифик так долго скрывался в Гондолине, пока Первый Дом сражался с пауками. С другой стороны, решил он, если за счёт его отсутствия удастся разоблачить крота, то его могут и простить.

А если нет — он отправится в изгнание и будет ковать.

С такими мыслями Саурон пересёк тайный проход в горах, и направился в обход Дориата, где в местном лесу заметил волчье логово. Давно хотел он разводить волков, но в Гондолине вряд ли бы нормально отнеслись к такому желанию кузнеца. Совсем иное дело — великий понтифик. Ворвавшись в логово, он схватил пару волчат, сунул их в сумку и поскорее отправился дальше. Наконец, оказавшись от Дориата достаточно далеко, он обернулся крыланом, и поднялся настолько высоко, насколько позволяло новое тело.

Превращение далось тяжело, и он понимал, что власть над формой стремительно утекает — но отчего, не знал. Но он понимал, что пока лже-Саурон присутствует где-то в столице, войти в неё открыто он не сможет — придётся использовать тайный ход, по которому в человеческом облике не пройти. Умеренных размеров крылан, который тащил тяжёлую сумку, выглядел необычно, и Саурон дождался середины ночи, чтобы подлететь к Финвэтронду, зависнуть прямо над тайным ходом и начать спускаться, проталкивая мелкими когтистыми лапками сумку внутрь.

Подлетая, он обратил внимание на то, что за время его отсутствия нолдор потрудились и над украшением Финвэтронда — теперь и снаружи в горах было высечено по меньшей мере десяток статуй Феанора, который держал в руках три сильмарилла — сделанные из мифрила, который мягко светился в темноте. Выглядело это впечатляюще.

Осталось найти самозванца, сокрушить его — в победе с использованием магии Трона, которую он быстро потрогал в незримом мире и убедился, что всё работает как надо и даже постороннего вмешательства не зарегистрировано, Саурон не сомневался.

Маитимо проснулся от того, что случилось нечто невиданное — в царские пещеры ворвался обычный нолдо, даже не преторианец, и настойчиво подёргивал нолдорана, который и так не выспался, ибо допоздна обсуждал ситуацию с Финродом и Фингоном. С ними он проводил практически всё время с тех пор, как закончилась битва при Топях.

Появление старого друга немало окрылило нолдорана — теперь в рядах Первого Дома появились самые высокопоставленные эльфы из двух других Домов, и Маитимо стал верить, что под его началом объединятся все нолдор. Может быть, увидев это, Финарфин просто спокойно уйдёт с дороги, и кровопролития удастся избежать — подымать меч на брата собственного отца очень не хотелось.

И теперь надоедливый эльф, которого Маитимо ранее не видел, что-то говорил, и фэа начало возвращаться в тело и вновь возвращать контроль над слухом, и нолдоран окончательно проснулся.

— Владыка! Владыка! Там два Саурона…

— Что ты несёшь? Не надо пить столько вина, пожалуйста, — вслушавшись, заявил Маитимо, ибо понял, что слышит какую-то чепуху.

— Нет, ваше величество, я со дня битвы ничего не пил.

— Покиньте помещение, — прервал его Маитимо.

И он снова провалился в сон.

Пчёлы кружили вокруг нолдорана, и, видимо, поэтому сны его были фантасмагоричны и рои, неизменно рои странных существ появлялись из ниоткуда — из фиолетовых вспышек, из трещин на земле, из облаков тумана и из корней огромных грибов. Они выглядели как безумные гибриды жителей Арды, животных и чудовищ, и напирали на Средиземье подобно приливу, и им не было никакого конца.

Существа выглядели так странно, что сомнений в том, что это был просто сон, не оставалось — и всё же ощущение от того, что Средиземье заполоняли орды тварей, было неприятным. Ведь вскоре могли появиться захватчики, пусть и не настолько необычно выглядящие, но зато реальные.

Первым делом он решил сходить к Саурону, раз уж тот вусмерть упоротый эльф нёс про Саурона какую-то чушь, не давая ему спать. Понтифик быстро пришёл в себя после битвы, но всё-таки последнее время вёл себя действительно странно — чего стоит попытка начать ковать сотни колец, что он незамедлительно отверг и повелел ковать оружие — армию Фингона следовало как можно скорее снарядить мифриловым оружием.

У входа в лабораторию Саурона он заметил след на полу — как если бы что-то тяжёлое затащили внутрь, осторожно заглянул внутрь и аж моргнул. Саурона было два. Оба Саурона выглядели в незримом мире одинаково, а в мире обычном между ними, походу, состоялся философский спор, и теперь один медленно надвигался на второго.

Сначала Маитимо аж вспомнил последние дни ещё раз — не вышло ли так, что после битвы, преисполненный удали, он сбил орла, а потом скурил его, и теперь его старая добрая кукушка шлёт привет из тёплых краёв. Но потом он вспомнил, что говорил ему эльф, моментально понял, что один из Сауронов самозванец, выхватил меч и ворвался в лабораторию, вращая им над головой.

Сауроны не препятствовали нолдорану, и даже не бежали, и теперь Маитимо пытался понять, что вообще происходит.

Для этого он вызвал братьев, которые по двое взялись за своего Саурона и отконвоировали их в разные пещеры. Пока братья следили за тем, чтобы те не бежали, он вначале допросил того, кто оказался Сауроном настоящим, и притащил с собой бумаги с Востока, на котором успел побывать. Про некоторые моменты майа умалчивал, и Маитимо отметил, что надо бы потом с ним поговорить без лишних свидетелей.

Отправив Саурона обратно в лабораторию — нолдоран принял поистине феанорово решение никак его не наказывать, хотя и не понял, что мешало хотя бы послать ворона, чтобы сообщить о том, что случилось — но решил, что союз с людьми Востока, ценная разведывательная информация и сведения про ещё один источник магического поля, которое возвели обычные люди, перевешивают его, так сказать, неосмотрительность.

После этого он отправился в соседнюю пещеру, где оставался лже-Саурон, за которым он всё это время внимательно следил из незримого мира, так как опасался, что после раскрытия тот сделает что-то не то.

Эльф полагал, что это несомненно будет Олорин или Курунир — кто-то из этих двоих постоянно отирался недалеко от Саурона в Валиноре, но узнав, что понтифика изображала Ариэн, крепко задумался. Когда она исчезла, нолдоран подумал, что всё — собрала разведданные, села на мимолётного орла и поминай как звали.

И хотя обстоятельства того, как Саурон неожиданно погиб, показались ему крайне мутными, он помнил и то, как Ариэн изгнала Унголиант, которая если бы и не победила, то перебила множество эльфов, сумей добраться она до основных рядов. Не удивительно, что магия показалась ему странной — это был не огонь Аулэ, а свет Варды, звёздный свет. Почти такой, как в Сильмариллах.

И тогда Маитимо взмыслил мысль. Но сначала он решил подождать.

— И как тебе бытие понтификом? — спросил тогда он, — можно сказать, превзошла самого Манвэ. Он-то в пустом Амане сидит, где нет нолдор — а значит, нет и жизни, а ты при Троне живой Империи.

— На самом деле Манвэ не стоит завидовать, — сказала тогда Ариэн.

— Отчего же? — спросил Маитимо — он достиг многого. Его знают как Короля Арды. Короля из Королей.

— Да, это только стоило ему брата.

— Ты всё ещё полагаешь, что Мелькор был прав? — подозрительно спросил нолдоран.

— Нет, владыка Маитимо. То было лишь недоразумение. Несомненно, Моргот был злом, и злом же были убийство Финвэ и кража Сильмариллов, и многие злодеяния меньше, и сами его цели. Но это для нас, для Первого Дома. А для Манвэ он всё-таки был братом. И он так легко кинул его, совсем без колебаний принял трон Короля Арды. Было в этом что-то неправильное.

— Вот так. С такой точки зрения я не думал, — ответствовал Маитимо. Он чувствовал в словах Ариэн великую мудрость.

— У меня нет братьев или сестёр. Но если бы были, не могу представить, чтобы я спокойно смотрела, как их уводят в цепях и изгонят в Пустоту.

И подивился Маитимо такому благородству, ибо и сам превыше всего чтил братьев своих и отца.

XVI. Вопросы богословия.

Маитимо не стал никого наказывать, решив, что нет в том нужды. Исчезновение Саурона сыграло на руку Первому Дому — сразу же после того, как он разобрался в ситуации, нолдоран немедленно составил ответ людям востока, сообщив, что согласен заключить союз, а также спросил про яйца. Гигантские яйца его тоже заинтересовали — он не знал про чудовищ такого размера, и желал бы знать, если в Арде таковые имеются. Ведь кто знает, с чем Первому Дому придётся столкнуться в дальнейшем.

Первым же делом он ознакомился с посланием, которое с собою притащил Саурон, и написал ответ, который отправил с воронами. Он сообщил, что в силу внезапно возникших обстоятельств быстро доставить его не удалось, приносил извинения, и заверял, что Первый Дом с радостью обменяет излишки мифрила на полезные штуки с Востока, а кроме того просил рассказать о судьбе яиц и просил прислать их, если предложение ещё в силе.

Жизнь возвращалась на круги своя. Настоящий Саурон постоянно сидел в кузнице и ковал, ибо понял вину свою, и теперь работал с трёхкратной силой, пообещав больше времени работать и меньше проводить на пасеке или вне крепости.

А история с Ариэн подтвердила, что она действительно поддерживает Первый Дом, ведь зачем в противном случае было изгонять Унголиант? Валар хотели разрушения Первого Дома и уничтожения Трона, и паучиха бы по меньшей мере уничтожила нолдор, что позволило бы Финарфину войти в пустую крепость, и сделать своё чёрное дело.

Мысли роились в голове Маитимо, ибо думал он, что теперь должны делать нолдор. Фингон, халадин, гномы, двое майар — число союзников росло и ширилось, и всё подсказывало Маитимо, что их надо вести на Север — и уничтожить пауков. Но согласятся ли они? И не выйдет ли так, что он лишь отторгнет от Первого Дома союзников, если потребует их идти против невиданных чудовищ.

Восемь лап… У отвратительных порождений Пустоты было восемь лап, и оттого у многих вызывали они отвращение. Эльфы рассказывали, что в ходе битвы вынуждены сохранять высочайшую концентрацию, чтобы сражаться с пауками, и даже балроги не вызывали такого ужаса.

Но тут произошёл ещё один инцидент, после которого решил Маитимо, что настала пора для Союза.

В Финвэтронд прибыли люди. И это были немногочисленные выжившие из дома Беора, и более того — это были монахи.

И они искали понтифика Саурона.

Маитимо вначале посчитал, что хитрые эдайн, из числа тех, что верны Финарфину, желают зачем-то подобраться к Саурону. Но Финрод рассказал, что действительно не все люди из этого дома присягнули Финарфину, некоторые ещё до гибели Беора отправились в Таур-ну-Фуин, где основали монастырь, и сам Саурон подтвердил, что вероятнее всего их знает.

— Но то, что подослали их, не исключено, — сказал он, ибо помнил, что в последнюю встречу монахов здорово напугал, и те вполне могут считать его врагом, и Финарфин мог убедить их проникнуть в цитадель.

Поразмышляв, Маитимо приказал страже огородить стратегические части крепости и нести повышенную бдительность, выделить несколько пещер для того, чтобы там можно было принять монахов, и дозволить им говорить с Сауроном, пока стража остаётся неподалёку. Убить майа они точно не смогут, но не смогут и выведать слишком многого или, чего нолдоран опасался больше всего, проникнуть в тронный зал.

Финрод тоже изъявил желание поговорить с монахами, и не стало это для нолдорана сюрпризом — ибо помнил он, и не могла того уже забыть его эльфийская память, что всегда Фелагунд интересовался философией и вопросами бытия. Ибо это был весьма мудрый эльф, хоть и не принадлежал он к когорте эльфийских учёных — и нынче часто он находился в компании Саурона или Норэмэлдо.

Монахов оказалось достаточно много и только для того, чтобы разместить их, потребовалась половина дня, и Маитимо осознал, что сюда притащился целый монастырь, что делало происходящее ещё более странным. Оружия у монахов не было.

— Владыка Саурон, — начал главный монах, когда заметил, как понтифик заступил в пещеру. При себе тот взял ворона, чтобы выглядеть внушительно, и повелел ему время от времени каркать после его слов, и традиционный жезл понтифика с орлом. С живой и серебряной птицами он выглядел как подлинный владыка, и потому такому обращению совсем не удивился.

— Что вы желали?

— Мы наслышаны про ваши подвиги, свершённые, чтобы остановить Вековечную Тьму. О том, как восемь лап закрыли небеса, но великий свет нолдор сокрушил их. И вспомнили мы про встречу с вами, и поняли, что не желали вы с нами воевать. А потому желаем мы отныне служить нормальным нолдор — то есть Первому Дому.

— Весьма и весьма впечатляет… что вы это поняли, — ответил Саурон, решив умолчать, что паучиху он не изгонял, а спокойно ковал в Гондолине, ибо опасался, что может подорвать тем государственную веру.

— Вы даже не сожгли наш монастырь, когда повелели бежать. И ёжику понятно, что воевать вы не хотели, — невозмутимо заметил монах.

— Мы стараемся избежать ненужных жертв.

— Обязуемся усердно работать на благо Первого Дома, владыка. Сражаться мы не будем, как и ковать оружие, но будет помогать с припасами, едой, можем засолить целого оленя или кабана. Другие эдайн такого не умеют.

Саурон согласился практически сразу, ибо верил, что монахи оказались мудры, и был доволен, что называли его владыкою — хоть и не искал он власти намеренно, но всё же было в этом слове что-то такое, приятное, величественное и прекрасное. Ведь владыка вполне может устанавливать в мире Порядок, в то время как тот, кто властию не наделён, может лишь беспорядочно метаться по волнам судьбы.

Куда дольше времени потребовалось на то, чтобы убедить Маитимо, ибо тот подозревал заговор и провокацию. Даже услышав, что монахи не имеют при себе оружия, а голыми кулаками невозможно убить преторианца в мифриловом доспехе, на присутствие которых они согласились, он долго думал. Воссел на Трон. Снова долго думал, и лишь потом согласился.

Людям свойственна смертность, и осознал тот факт Саурон, когда заметил, что настоятель монастыря — совсем незнакомый человек. И верно, понял он, те монахи, которых видел он, скончались, а он сам стал полумифической фигурой, про визит которой в монастырь рассказывали легенды.

Настоятель не стал телиться и сразу же, когда оглашено было дозволение остаться в столице, потребовал Саурона крестить его новым именем, чтобы свидетельствовать о том, что отвергает он ложь Илуватара и отныне живёт в правде Саурона, Того-Кто-На-Земле, кто не скрывается от своих последователей и помогает им.

Саурон долго думал, какое имя ему дать. Монах потребовал не использовать эльфийские языки, ибо и он их знал, но применять язык божественный, и тогда Саурон вспомнил про фразу, которую слышал в самом монастыре.

Не верь собакам, ибо они издают lie. То была игра слова, ведь lie на адунаике значило ложь.

— Мондай, брат. Ибо монада суть единица иллюзорного бытия, названная на валарине, а die ты и сам знаешь, что значит. Тем самым имя провозгласит смерть тебя в Илуватаре и рождение в истине.

Монах зримо обрадовался и поблагодарил понтифика, который оказался весьма горд собственной речью.

Но оставался ещё один важный вопрос — символ, который носили монахи. Они почитали крест, который был Илуватаром как бы положен на мир, в чём майа нашёл горькую иронию. Ибо на военных планах перечёркивали таким же крестом то, что было отвергнуто. И даже роль людей в этой чудовищной системе была обозначена довольно точно — ибо на кресте висел переломанный, явно мёртвый человек.

Первым делом Саурон убрал человека, и пририсовал на трёх верхних перекладинах креста Сильмариллы. Затем подумал, и нарисовал обвивающий крест шипастый большой цветок, что символизировать будет тернистый путь к истине.

— Вместе с новым символом дарую я вам и новый Порядок, — сказал Саурон, вспомнив про ещё один момент.

— Да, владыка?

— У вас есть настоятель и простые монахи. А вас больше тысячи. Как результат, эффективность труда невелика. Для отделённой общины это, может быть, и нормально, но не для тех, кто будет работать в составе Первого Дома. А потому отныне в зависимости от познания тайн вы будете получать ранги, и посредством их будет организована работа.

— Какие же это будут ранги, Светлейший? — жадно внимал монах.

— Высокие и почтенные, — тут Саурон сам задумался, и вдруг его озарило — он вспомнил бутылку вина, которой вчера угостил его Маитимо, — пусть будут градуса. Ибо в градусах эльфы меряют истину, брат.

И стало так.

Монахи достаточно быстро прижились среди нолдор, и частым посетителем их был Финрод, который во время первых встреч не решился вмешиваться в разговоры понтифика и нолдорана, но как только всё устаканилось, немедленно принялся расспрашивать клобучников.

Ранги и служба Первому Дому не так волновали его, как-то, во что монахи верили. Получив дозволение рассказывать от Саурона, монахи радостно сидели с Финродом, который бренчал что-то на скрипке, создавая расслабленную атмосферу, и отвечали на его вопросы. Особо он интересовался их старой верой, ибо хотя понял быстро, что с реальным Илуватаром они никогда не встречались, хотел узнать, откуда вообще о нём узнали.

Оказалось, что первые монахи услышали про Илуватара от авари, которые изредка, да заходили в Белерианд. И говорили, что создал он эльфов и людей посредством Негасимого Пламени, и управляет миром, и надо всем отныне его Замысел.

— Но теперь мы знаем, что Илуватар всегда рассматривал людей и эльфов просто как топливо, — сказал Финрод, — и страдания их его не колышат. Но эстель совершенно реальна, как и то, что Негасимое Пламя, которое у Илуватара, спустится в мир, чтобы избавить его от Искажения. Как это всё может сочетаться? Где здесь смысл? Что полагаешь ты? — спросил Финрод Саурона, когда они принялись обсуждать то, что рассказали монахи.

— Честно скажу, Финрод. Я был в Залах Безвременья, но про сотворения Арды помню немного. Музыка, призрачная фигура на Троне, видения Арды — фрагментов Арды и её Порядка. Я не видел Пламя, и никто не видел, вроде бы. Но может быть…

— Да?

— Пламя было у Илуватара, но оно не Илуватар. Ведь не может же он быть у самого себя! А значит, Пламя — это отдельная сущность. Как знать, может Пламя не подчиняется Илуватару и имеет свою волю, — Финрод вспомнил, как подумывал, что Пламенем вероятнее всего является Феанор, но решил дослушать мнение собеседника.

— Возможно, ты прав, Саурон, хотя звучит это и очень странно. Изначально я полагал, что Пламя — это сила, и разумом она не наделена. Но если принять, что Пламя — не часть Илуватара, то выходит, что оно действительно может спасти мир от Искажения.

XVII. Святая пасека.

— Увидев пчелу, не трогай её. Ужалить может пчела… — бормотал Саурон, направляясь наконец-то на пасеку. После возвращения немало времени он провёл в разборе актуальной ситуации, потом появились монахи, но наконец-то всё это осталось позади и он заняться любимым делом — пчеловодством. Не зря говорили мудрые в Амане — служил Аулэ, послужи и Йаванне, был в том особый смысл.

Много лет прошло с тех пор, как Саурон был на своей царственной пасеке. Все эти годы нолдор следили за тем, чтобы пасека оставалась в хорошем состоянии — меняли рамки, препятствовали роению ульев, извлекали мёд. Некоторые ульи были украшены мастерами эльфов, и красивые узоры позволяли пчёлам возвращаться в корректный улей, что повышало их эффективность.

Хороша была пасека, приятно жужжали её мохнатые обитатели.

Саурон даже подставил руку, и зажужжал едва слышно сам, и пчёлы облепили его. Тут майа подумал, что надо бы завести ос — ибо очень хотелось, чтобы пчёлы его пожалили, вонзившись своими хвостами в его руку, но помнил он, что пчёлы от ужаления умирают. Правда, осы могли атаковать пчёл, их пришлось бы держать подальше… И отчего Йаванна создала таких странных насекомых? Вот бы, как в старые времена, можно было пожаловаться толстячку Аулэ и он провёл бы разговор на тему корректных растений и животных.

Но про Аулэ теперь стоило забыть.

Было раннее утро, и Саурон принялся за работу, низвергнув из своего разума поганые мысли про Аман. Было ещё прохладно, и пчёлы летали вяло, и не стремились кусать, и майа понял, что всё возвращается на круги своя.

Он подошёл в стоящим рядом коробкам, в которых жили пчёлы. Из дыры в коробки вылетали и залетали пчёлы, пока ещё неспешно и слабым потоком. Было слышно стабильное и приятное гудение, свидетельствовавшее о том, что пчёлы спокойны и заняты своей работой.

Подойдя к одному из ульев, Саурон осторожно снял крышку, заглянул внутрь, вытащил рамки и стал их разбирать, проверяя качество пчелиной работы. Здоровенная королева бдительно сидела в центре улья, множество сот были запечатаны, вокруг копошились мелкие пчёлы, которые совершенно не обращали внимание на него. Если и есть важное преимущество для эльфов и майа, так как в пчельничестве — ибо обычный человек должен бы надевать специальные одежды и использовать дым, а вот эльфов и айнур насекомые уважали и не жалили.

Он осмотрел рамки и проверил количество мёда. Вынимать его было ещё рано — накопилось не так много мёда. Проверив все рамки — просто на всякий случай, ибо давно он тут не был, Саурон стал осматривать внешние части ульев, где размещались ловушки для шершней. Валинорские шершни в Средиземье отсутствовали, но ловушки по старой памяти оставались, хоть и были пусты.

Пчёлы Справедливые пчёлы Основа Искусства сделки В дикой природе

Напевал владыка Саурон. Это была древняя песня, которую придумал сам Оромэ. Когда-то очень давно, так давно, что ещё не было и эльфов, и Оромэ занялся охотой, и перебил множество животных. Он был ужасен, и скакал на гигантском коне, и уничтожал одним выстрелом целые леса. И в гневе был Манвэ, когда увидел, что охотник истребил множество видов подчистую, и повелел ему в знак раскаяния отправиться на пасеку и смиренно работать с пчёлами, и делать это, пока не пробудятся эльфы.

И тогда Оромэ сочинил множество кривых и нескладных песен — не чета менестрельским, что распевали эльфы в тавернах и при королевских дворах — но поскольку эльфов тогда не было, а орал Оромэ на весь Аман, айнур хорошо запомнили его песни.

Убедившись, что все пчёлы в полном порядке, Саурон принялся отжиматься, параллельно отмахиваясь от волчка, который решил, что надо срочно цапнуть хозяина за руки. Волки росли довольно быстро, и Кархарот — так звали младшего, был уже размером с хорошую такую корову. Сказывалась близость Трона, благое мифриловое излучение всех животных увеличивало в размерах.

Даже те же пчёлы были размером с хорошую руку, что делало ловушки против шершней ещё более бессмысленными — даже в Валиноре шершни достигали размеров больше руки лишь в старые времена, когда существовали Древа. И попробовали бы шершни атаковать финвэтрондских пчёл — они бы легко отбили даже большую их стаю.

Владыка глядел на пчёл, и внезапно, несмотря на приятную физическую нагрузку, которая бодрила тело, и освежала разум, он испытал скорбь — сильную, почти невыносимую скорбь. Как же благостно были устроены пчёлы, как же они жили скоординировано и мудро. А он — майа. Дух, появившийся непонятно зачем, и нет никого, кого бы он мог назвать Отцом или Братом.

Это было скорбно, невероятно скорбно.

Саурон аж утратил равновесие и свалился на пол, уткнувшись лицом в пол, да так и остался лежать, не видя большого смысла в том, чтобы подыматься — немедленной работы от него не требовалось. Кархарот продолжал бегать рядом, покусывая хозяина и подёргивая за его одежду, но майа не реагировал.

И в то же время за океаном когда-то эльфийский князь Финголфин, а теперь безымянный нолдо, пасечник без рода и племени, вышел из своей пасеки и направился к Манвэ.

Старый Король давно уже не появлялся на своей горе. Лишь несколько раз в месяц восседал он на высоком престоле и пускал ветры. Иногда он не рассчитывал сил и половину острова сметал ураган, но этого никто не замечал. До Средиземья же ураган дойти просто не мог и рассеивался по пути. Чаще всего его можно было найти в лесу рядом с заброшенным Валмаром.

Финголфин привычно поднялся на высокую секвойю, залез в дупло и подёргал за перья Короля, который сидел в облике гигантской птицы, напоминавшей нечто среднее между орлом и совой. Манвэ клекотнул и обратил свою голову к визитёру, кивнув.

— Владыка, неужели вас всё устраивает?

— О чём ты, князь? — недовольно изрекла птица, сон которой был потревожен.

— Из-за ураганов гибнет огромное количество растений. Они вырываются с корнем, лежат на поверхности и засыхают. Это следует немедленно прекратить.

— И это всё, что тебя волнует? — вопросил Манвэ.

— Ваше величество, растения не должны…

— А отсутствие эльфов на острове тебя не смущает? — перебил его Манвэ, после чего извлёк из-под массивного тела здоровенную лапу и легко щелкнул по эльфу, да так, что он на огромной скорости свалился с дерева и полетел вниз.

Финолфин опал, после чего поднялся и раздражённо посмотрел на дупло, в котором Старый Король уже закрыл глаза и не шевелился. Допрашивать его было бессмысленно, а то он мог и схватить своими когтями эльфа и сбросить в море — и поминай как звали.

Проведя следующий день за зарядкой Светоча Феанора, Финголфин наконец сошёл с устройства и пошёл бродить по острову. Если бы не Светоч, он бы давно уже уплыл с Валинора, но чувствовал он, что стоит ему пропасть, и Светоч сгинет, ибо Валар про него просто забудут, и если и вспомнят, то лишь когда половина жизни в Арде замерзнёт.

Он решил зайти в кузницы Аулэ. Когда-то многие нолдор посещали эти благие залы, и учились тут ковать, пока сам хозяин залов, могучий и толстый Аулэ, рассказывал как верно постукивать молотком по металлу и размешивать посохом в котле разогретый материал.

Но Аулэ был в отвратительном состоянии.

Он даже не пил пиво, но выглядел так, словно выпивает по сто литров каждый день — еле шевелился, не реагировал на происходящее, только тихо бухтел, разговаривая со стеной. И тому были причины — ведь Илуватар оживил гномов только для того, чтобы Аулэ внезапно понял определённую вещь — гномы смертны, причём смертны так, что после смерти обращаются в камень, а фэа их пропадает навсегда.

И хотя Илуватар заверял Аулэ, который в гневе поднял свой молот и говорил, что опустит его на Валинор, и страшное землетрясение постигнет мир, если тот не исправит гномов, что это лишь следствие Искажения, Аулэ в глубине души всё понял. И разочаровался в Арде. Нолдор ушли, и теперь воевали друг с другом, Саурон исчез, остальные майар куда-то пропали. Курумо, которого Аулэ когда-то назначил главой мастерской, и вовсе посмеялся над ослабевшим мастером и перебежал к мрачному и подлому Намо.

И залы Аулэ были пусты, везде лежала пыль, которую никто не убирал.

Посмотрел Финголфин на происходящее, и решил не беспокоить Аулэ, который напоминал тяжело раненого медведя, сидящего в окружении каменных статуй, оставшихся от самых старых гномов. И направился он дальше, и долго бродил, пока не оказался перед чертогами Мандоса.

Но заходить внутрь эльф счёл подлинным безумием, ведь Мандос практически наверняка там и находился, и стоит ему заметить непрошеного посетителя, как он схватит его и окажется эльф за решёткой. Мрачный тюремщик всегда испытывал неприятное наслаждение, когда очередной эльф оказывался в Мандосе, и уж такого шанса не упустит.

Дверь в Мандос всегда была приоткрыта, хотя ещё до Исходов эльфы прекрасно знали, что внутрь заходить нельзя. Это была ловушка, ибо не только сам Мандос был жаден до страданий, но и его майар, мрачные существа без тела в чёрных плащах и капюшонах, любили вытягивать из душ эльфов остатки эстель, и пировали, когда новый эльф попадал внутрь.

Но рядом находились сады Ирмо, и поразмыслив, Финголфин направился туда.

Брат Намо был куда более добрым, не любил никого мучать, и главенствовал над снами. Хотя Искажение приводило к тому, что зачастую сны были неприятны и мучительны, если рядом присутствовал Ирмо, то он защищал от морготования. И оттого любили эльфы Ирмо.

Но и его не было.

Тогда Финголфин прилёг под гриб и его быстро сморил сон.

И виде он тогда многие картины, славные и великие. Так часто случалось с местами, где росли грибы, и Айвендиль не зря высаживал их по всему Валинору, и кормил ими кроликов, оленей и кабанов, а потом наблюдал за ними. По слухам так можно было увидеть будущее — но в искажённом, символическом виде. Немало эльфов видели и вовсе другие миры. Один же фрик и вовсе на острове под грибами увидел бред про тогдашнего императора — и опубликовал, а потом другие фрики искали признаки его бреда в мире, посчитав его пророчеством.

Но то, что сейчас видел бывший князь, а теперь последний аманский эльф, напоминало грозное предупреждение.

Он видел, как землю покрывают многочисленные трещины, и из трещин на поверхность лезут личинки, костяные чудовища, человекоподобные фигуры с длинными, непропорциональными руками, по сравнению с которыми орки Моргота показались бы образцом гармонии и симметрии. И несли они смерть.

Он видел, как горели небеса неестественным фиолетовым цветом, и со всех стороны наползали пауки. То были не простые пауки, и даже не твари Унголианты. Их конечности искрились электричеством. За ними следовали существа, которых рассмотреть не удалось. И готовились они победить.

Он видел, как огонь, огонь нестерпимой силы, нисходил из космоса и испепелял миллионы существ. И они становились частью огня, и оставались ею навсегда. И отверз он взгляд, ибо понял, что эта сила может увидеть и через сон.

Он видел огромное тело, размеров с Арду, или даже больше. Оно состояло из тысяч щупалец, который постоянно терзали друг друга. Шары из щупалец висели рядом, и образовывали словно созвездие. И тянулись всё дальше и дальше.

Он увидел огонь, что горел словно в Пустоте. И протянул он руку к огню, и тот зашевелился и снизошёл, и больше не видел эльф огня.

И видел он то, что было страшнее всего виденного, ничто, откуда не мог сбежать свет, и он… Он…

— О, эльфик. Возьми-ка эля и иди отсюда, — вдруг отчётливо сказал кто-то и Финголфина словно окатило водой.

Над ним нависал Ирмо. Похоже, задерживать его он не хотел, но и говорить с ним желания больше не было — ибо всё ещё терзали его видения неизвестной земли, где некогда правил Король, и был он словно мёртв, но жив далеко, и если ступит на землю, конец той земле. Но не сразу. Мысли роились, и осознал Финголфин, что Король пал и давно покинул пределы, и не угрожает Арде, но теперь они идут… они идут…

Пошатываясь, он покинул сады Ирмо, прихватив эль, но решив употребить его завтра. Ибо чувствовал он, что долго его ещё будут мучить воспоминания, и эль сможет вернуть его в нормальное состояние — не зря же эль происходил от слова эльф. Ибо эльфы, кого потрясло что-то, пили эль и оставались живы.

XVIII. Союз Маитимо.

Ответ от Эролла пришёл спустя всего неделю после того, как Маитимо отправил послание, согласившись установить торговые отношения и сообщив, что будет рад принять делегацию Первого Дома после предварительного согласования. И это было весьма хорошо — Саурон больше всего опасался, что человек за то время, что прошло, просто умер, а его наследники не будут знать о Первом Доме и не увидят пользы в союзе, но по счастью правитель за прошедшее время не сменился.

Пока Маитимо изучал послания, вслед за письмом прилетело несколько воронов грузовых, которые несколько задержались — видимо, из-за тяжести. Они осторожно сбросили на пол несколько массивных ящиков, к которым прилагалось ещё одно послание. Нолдоран немедленно принялся за него:

Мастер Мелхиседек!

Вижу, что волею Владыки Изменений ваше путешествие заняло больше времени, чем вы планировали. Впрочем, всё на благо.

За прошедшее время яйца не изменились. Они всё ещё остаются тёплыми, но не вылупляются. Мы пробовали разные температурные режимы и высиживанием мумаком, но результатов процедур нет. Мы предполагаем, что это и не яйца вовсе, а мимикрирующие под них растения. В любом случае, они в вашем распоряжении и будут доставлены вместе с этим письмом.

Прилагаю исследования новых трёх объектов, найденных с момента нашей последней встречи. Полагаю, вас они заинтересуют.

Доктор Эррол.

Исследования объектов, впрочем, оказались бессмысленными — пролистав, Маитимо понял, что они не отличаются от тех бумаг, которые Саурон ранее доставил. Больше половины текста была вымарана, и понять, о чём идёт речь, было зачастую совсем невозможно.

— Мелхиседек? — спросил Маитимо, — на валарине?

— Владыка Маитимо! Я не знал, враги это или нет, и моё истинное имя они могли слышать. Поэтому назвал свою майарскую должность на прото-валарине. Отвечать следовало быстро, а то бы они что-то заподозрили, — быстро принялся отвечать Саурон.

— Что ж, понтифик. Ладно. А что за Владыка Изменений? Это же не ты?

— Какой-то восточный бог. Там в каждом городе свой. Да что там, в каждой деревне. Я не сильно интересовался, но вроде они обожествляют мир и изменения в нём, и полагают что ими управляет незримая сила.

— Возможно, это не просто так — Валар называли этот титул, — вмешался Финрод. Всё-таки он был Фелагунд.

— Да? Когда? Что они говорили?

— Намо. Я случайно услышал, когда он с кем-то проходил мимо. И большого значения не придал, но выражение запомнил.

— Пожалуй, нашей делегации, которая отправится на Восток, следует побольше разузнать про местные верования. Сказать, что это суеверия, легко. Но Морготовы майар выдавали себя за богов среди людей. Может быть, это бзззз непроста.

— Никогда не слышал о таком боге или духе, — сказал Норэмэлдо, — и перемены не почитаются известными мне эльфами как сила. Как известно, реальность управляется четырьмя силами. Они же взаимодействия: притягивающее, световое, негасимое и клятвенное. Каждое из них обладает восемнадцатью вторичными силами, формируя семьдесят две основы природы, но им никто не поклоняется.

— Я знаю, — ответствовал Маитимо, — но послы в любом случаю отправятся в град Эррола, и им не помешает небольшое побочное задание.

— Отличная армия собралась, Маитимо, — заметил Фингон, — не сомневался в твоих способностях.

— Первый Дом намного сильнее, чем был когда-то, но расслабляться нельзя. Кроме того, Феанор… Что толку в величии Империи, если Отец будет оставаться в валарских застенках?

— Рано или поздно ты сможешь потребовать Валар выпустить его.

— Да Намо скорее удавится, чем освободит нолдо. Сильны ещё в тебе арфинговские мотивы, сильная вера в то, во что верить нельзя. А воевать с Аманом… Как воевать с теми, кто при надобности просто снесёт половину собственного острова?

— Не стоит терять надежду. Феанор — величайший из живших в Арде.

— Пусть так. Но мы живы только милостью Трона. Иначе бы магия Валар давно утюжила Средиземье, Фингон. Я вижу, как мы можем защитить Средиземье от захватчиков, и сделать его твердыней Первого Дома, но Аман — там нашего влияния нет. Что помешает Валар просто уничтожить тот берег, на котором мы высадимся? Я не хочу вести народ на смерть — ни нолдор, ни гномов или людей.

— Думаю, Советник Тингола нашёл бы, что ответить, Маитимо.

— Пока Тингол не пытается атаковать Первый Дом, он мне не враг. Но и не законодатель. Мне нет разницы, человек передо мной или эльф, если он верен Первому Дому. Считать иначе — большое искажение.

— Каков же тогда твой план?

— Мы должны закогтиться настолько, насколько возможно. Создать логистику и защитить тракты, по которым проходят караваны и суда Империи. Рано или поздно эльфы Третьего Дома начнут к нам присоединяться, я верю. Про Финрода уже говорят. Они увидят, что за нами правда. Тогда ни одержимая властью Галадриэль, ни Финарфин, чего бы он не хотел — надеюсь, не посмеют на нас нападать. Кроме того, есть и враг сильнее.

— Паучиха. Ты считаешь, что она опаснее, чем Финарфин? Паукам недостаёт интеллекта, они не в состоянии мыслить стратегически, а большие их массы обладают слишком большой инерцией. Есть основания сомневаться в победе?

— Я всё ещё надеюсь, что мне не придётся сражаться с Финарфином. Ты же знаешь, что обычно следует за сражением. Он мой шаговой папа, брат настоящего, и хотя он ненавидел Феанора, не хотел бы я проливать его кровь. А пауки — зло, которое необходимо выжечь для того, чтобы Средиземье имело шанс выжить. Кстати, Фингон, как насчёт совместной охоты на кабанов завтра утром?

— Сочту за честь, ваше величество.

Маитимо был мудр — и потому совмещал государственные дела и отдых. Не просто он гонял кабанов, чтобы самому затем поглотить их, ибо не хватило бы сил одного или двух эльфов на то, но загнал и подготовил к переносу более десятка грозных клыкастых зверей. Ибо знал он, что вскоре вернуться послы с Востока, прибудут люди Халет, и лично король Синих Гор. И он будет держать речь.

А что так не способствует хорошему восприятию речи правителя и благостному отношению к высказанным там идеям, как великий пир, на котором можно объесться кабанятины и выпить хорошего вина?

И вот Маитимо принимал гостей. Хотя ранее он опасался так делать, он решил принять их в тронном зале — как знак высочайшего уровня доверия. Он воссел на Трон, с которым уже свыкся достаточно, чтобы на рефлексах использовать привилегию нолдорана и сидеть, как обычном кресле — теперь проскакивающие иногда искры в триллионы вольт уже и не привлекали его внимания.

Половина зала была отгорожена едва видимыми нитями толщиной в одну десятую волоса, которые практически не мешали обзору, но остановили бы любого, кто попытался ворваться ближе к Трону. Сделано это было ради безопасности гостей — ведь энергия Трона курсировала не только в нём, но и по массивным проводам, которые в том числе были встроены в пол, и хотя они были изолированы, трогать их было нежелательно, тем более толпою. Саурон потратил всю ночь, развешивая прозрачные ниточки по залу, ибо никто, кроме майа, не был в состоянии их нормально видеть.

Гостей вызвали в тронный зал после того, как они посетили предварительный обед, где вдоволь их напоили вином, снабдили мясом оленя и кабана, а также морской рыбой, которую ради этого случая доставили из Гаваней Сириона. Им было сказано, что Государь изволит говорить, а потом им будет дозволено вернуться и есть до отвала.

Маитимо сейчас не уступал в том, как выглядел он, и как видели его, самому Феанору. Он сидел на Троне, в золотых доспехах, инкрустированных множеством камней, с искусными украшениями. Эти доспехи сделали кузнецы специально для него, ибо не смел он надевать феаноровы.

И Саурон стоял по правую руку его с символом Имперской Власти, который в его руках едва заметно светился, подчёркивая его сверхъестественное происхождение и особую духовную мощь. И по левую стоял Фингон с мечом и копьём. Норэмэлдо же стоял рядом с Сауроном, поддерживая огромную картину, которую прислал вместе с яйцами Эррол.

На картине был изображён Феанор, и по словам Эррола, изложенным в письме, изобразил её придворный провидец, который прозрел, что произошло в последние мгновения жизни Императора. Феанор на нём держал множество растений и цветов, которые извлёк он из почвы. Со слов провидца, Феанор осознал неминуемую гибель и решил спасти растения.

Маитимо посчитал, что провидец просто пересказал местную легенду — ведь если гибель была неминуема, и удар был такой сил, что весь Мордор оказался испепелён, какой был смысл в спасении цветов? Они превратились в такой же прах, что и сам эльф. Но Отец был изображён на картине настолько пронзительно и величественно, что Маитимо повелел её продемонстрировать — не упустив возможности порадовать и послов с Востока.

И вот нолдоран начал речь, и низвергнут был в тронном зале каждый иной звук, и все внимали тому, что говорил Владыка. Даже во время Творения не было такой тишины, ибо базарили тогда майар и Мелькор говорил что-то своё, и не уважали айнур Эру. А вот Маитимо уважали все.

— Приветствую вас, друзья Первого Дома. Мы собрались здесь, чтобы подписать соглашения, которые придадут Средиземью будущее. В этой земле много зла. Сама её плоть ещё отравлена злом Моргота, и всё же, мы верим, что совместно вернём её в подобающее состояние. Победим Искажение и построим Империю, которую не сокрушит само время.

— Аве! — раздались возгласы в зале.

— И первой задачей, которую обязана решить Империя — освободить Север Белерианда от тварей из Пустоты, которые свили там прочное гнездо. Ибо иначе не видать Белерианду покоя. Но не беспокойтесь — настанет Рассвет, и Тьма падёт. Ведь Рассвет — это и есть Первый Дом!

И назвали потом этот день — Союз Маитимо. Ибо нолдоран был тем, кто собрал воедино тех, кто, казалось, не имел друг с другом ничего общего. И связал их воедино, и объединил подлинным Светом, который не был потерян с исчезновением Феанора.

В гаванях Сириона было покойно. В этот день кораблей там не было — все пребывали на торговых путях, кто куда. Стражи были ленивы, ибо никто, кроме диких кабанов, не подходил к стенам поселения, жители города ничего не делали, ибо работы в отсутствие кораблей не было. Иногда привозили вино и они за день его выпивали, а потом лежали в грязи.

И рано утром никто не видел группу эльфов в плащах, которые собрались рядом с гаванью. Ранее эти эльфы вышли из Финвэтронда, посетили Амон Эреб, в котором оставили яйца Эррола, которые Саурон признал окаменевшими и бесполезными — и там они с тех пор хранились как памятник, установленные в главном дворе крепости. Крепость была неплохо укреплена, вокруг стен теперь был вырыт большой канал, в который запущены привезённые с востока аллигаторы, готовые вцепиться в любого, кто попытается переплыть и ворваться внутрь. Порадовавшись, эльфы направились прямо в гавани.

— Что же, Ариэн. Ты доказала, что являешься подлинной дочерью Первого Дома. А потому, как нолдоран, я возлагаю на тебя особое задание. Пробраться в Аман. Забрать Сильмариллы, и вернуться к нам, — то был Маитимо.

— Море спокойно, но…

— Корабль мы дать не может — тогда Валар немедленно поймут, что к чему. Сегодня море так спокойно, что понятно, что Ульмо где-то на берегу. Ты сможешь отплыть достаточно далеко, чтобы встретить орла или кого-то из его майар, но не самого Ульмо. Его предвидение иногда пугает нас самих, и лучше с ним не сталкиваться. Так что при виде орла говоришь, что в Средиземье слишком опасно, и просишь его доставить в Аман.

И так началось путешествие самое необычное из тех, что известны были эльфам. Ибо плавали они морем, и ходили через льды, но поход за Сильмариллами всех их оказался славнее. Ибо в Сильмариллах находится сам Свет Первого Дома, подлинный и истинный Свет Феанора, и Стихии не расстались бы с хоть одним из них миром.

XIX. Тихое жужжание уставшего разума.

Пока братья нолдорана занимались совершенствованием планов по ликвидации пауков — и размышляли над тем, получится ли установить контакт с авари и привлечь восточных воинов для решающего сражения — сам Маитимо закуклился в тронном зале и практически не покидал трона. Он освоил мастерство его использования, и теперь в обычном мире, восседая на сияющем многочисленными искрами престоле, напоминал майа, а в незримом мире его можно было бы принять и за валу — настолько ярок был его образ.

Он наблюдал за Севером, бдительно отслеживая любые шевеления — и, казалось, сами пауки испужались его взора, который чувствовали как бы подсознательно, и забились даже дальше захваченной ими Стены — придёт пора, и снова флаг Первого Дома взойдёт над Севером. Он наблюдал за Западом, отслеживая малейшие поползновения Третьего Дома, который что-то снова принялся расширяться — и это его напрягало. Часто он смотрел далеко на Валинор, куда взор его не мог проникнуть даже сейчас.

Эльфы понимали, какую тяжесть несёт на себе владыка, ибо немалые силы духа требовались для того, чтобы использовать эту магию и остаться в живых. Они не беспокоили его, лишь изредка Норэмэлдо прямо в тронный зал приносил исполнительные указы на подпись — и Маитимо выжигал подпись через незримый мир, что служило лучшим доказательством, что это подпись самого нолдорана — обычный огонь не обладал такой точностью.

Регулярно тронный зал посещал только Саурон, которого Маитимо просил проверять, насколько корректно работает Трон, пока он использовал его разными способами, всё повышая нагрузку. В остальное же время Саурон ковал тысячи доспехов и мечей, ибо сказал Маитимо, что армия может сильно расшириться, и лучше иметь запасы снаряжения на будущее.

И вот однажды Саурон пребывал в тронном зале, пока Маитимо восседал, как обычно. Он выглядел как статуя — его глаза глядели непосредственно в незримый мир, и в реальном совершенно не двигались, руки лежали на контактах Трона, электричество тоннами проходило через Трон, некоторые из проводов раскалились добела от объёма энергии, что по ним проходили.

Нолдорановы длинные и прекрасные рыжие волосы словно горели огнём, и по ним бегали многочисленные потоки энергии, а глаза светились чистой энергией Незримого мира настолько ярко, что сливались, и казалось, что у Маитимо один, длинный глаз. Он выглядел как подлинный Владыка Владык, что ходит по грешной земле.

Понтифик внимательно отслеживал состояние проводов и в нём встал вопрос:

— Маитимо, что ты пытаешься сделать? Никогда ранее я не видел такого количества энергии.

— Горы Пелоси. Мой взор достаёт до них, но дальше не проникает. Неужто никак не получится? Я хочу увидеть чертоги Мандоса. Отца. Сильмариллы. Но взор мой не может преодолеть горы, хотя и препятствия там не зрит.

— Маитимо, вряд ли получится прозреть Чертоги. Даже майар не могли видеть, что находится внутри. Они созданы из неизвестного металла. Говорят, что из костей самого Намо. Поэтому он так странно выглядит и двигается. А Сильмариллы… про них стоит забыть.

— Отчего же? — спросил Маитимо, едва шевельнувшись. Его глаза всё ещё вперялись в дальнюю даль, не оставляя своих стремлений.

— Проникнуть в Валинор невозможно. Ульмо бдит. И всех армий Средиземья не хватит для того, чтобы пробить хотя бы орлов и Эонвэ, а ведь и сами Стихии всё ещё пребывают на острове. Мы не сможем вернуть Сильмариллы.

— Я полагаю, что шансы имеются. Во-первых, если Империя распространится на весь Белерианд, ничто не помешает нам вернуться. Готов поспорить, Валар уже утомились и не готовы к нападению. У них там даже эльфов не осталось, как рассказал Фингон. Во-вторых, подождём новостей.

— О чём ты говоришь?

— Я отправил Ариэн за Сильмариллами, как мы когда-то и планировали. Думаю, что шанс получить Сильмариллы довольно высок. Феанора освободить и притащить обратно точно не выйдет, но вот Камни вернутся. С ними победа над Унголиант будет вопросом времени.

— Погоди… Я об этом плане не слышал.

— Знает только Фингон. Мы не знаем, есть ли здесь уши Валар, Саурон. Поэтому я предпринял дополнительные меры безопасности. Для всех я отправился проверить крепость на востоке.

— Кто ещё отправился в Валинор?

— Никто. Ты же понимаешь, как там встретят нолдор? Создание Трона стало точкой невозврата, теперь Валар пытаются нас уничтожить. И Белерианд. Видишь ли, по Замыслу он должен быть уничтожен.

— Владыка Маитимо, но не слишком же безрассудно отправляться в Валинор без поддержки?

— Других вариантов просто нет. Обычный эльф не поможет в столкновении со Стихиями, а скорее навредит. И потом, разве ты чем-то недоволен? — Маитимо недоуменно поднял бровь, — так на твоё место понтифика никто не посягнет.

Саурон задумался.

— Я думаю о благе Первого Дома, владыка Маитимо, — наконец сказал майа, — Ариэн — более высокопоставленный дух, нежели даже я. Ведь что было во время моего отсутствия? Она довольно быстро освоила ковку. А вот я бы точно никогда не смог научиться поливать цветы. Даже для такого духа, как я, это слишком сложная задача.

— Ты это к чему?

Маитимо проскрипел, и снял руки с Трона. Огонь в его глазах погас, чтобы вновь разгореться, когда он воззрел на Саурона, но теперь уже обычным эльфийским взором, не наполненным энергиями тайного сектора.

Саурон аж попытался отодвинуться, но не смог пошевелиться. Энергии Трона сковали его, и он был вынужден смотреть на разгневанного нолдорана.

— Понтифик Саурон. Я полностью верю в твою благоразумность… так вот, я в неё полностью верю, но при этом хочу напомнить о той задаче, что возложил на нас Отец. Наша вера — щит, а моя воля — маяк в эти тёмные времена. И ты наш бог. Ты должен поддерживать огонь нашей веры, а не сомневаться в нём. Не сомневаться в наших действиях. Впрочем… Это всё ничего. Но если, если тебе придёт в голову мысль снова отвергнуть веление нолдорана и дезертировать. Саурон. Слушай внимательно. Если хоть одну неделю подряд я не буду тебя видеть в столице, то низвергну тебя из чинов твоих. И скажу тогда: ты больше мне не понтифик. И переломлю твой жезл. И скажу тогда: ты больше мне не советник. И претория не дозволит тебе больше узреть Трон. И скажу тогда: ты больше мне не малкадор. И лишу тебя государственной печати, и права жить в крепости.

Майа в ужасе глядел на разгневанного нолдо, ибо в том словно проснулся темперамент его Отца, и внимал ему, не смея даже пытаться возразить, ибо понимал, что это может кончиться бедою. Тут Маитимо протянул руку, схватил Саурона за плащ и подтянул поближе, едва ли не усадив рядом на Трон — но благостно остановившись. Нолдоран наклонился и продолжил уже спокойнее.

— Саурон. Тьма надвигается со всех сторон, и Империя Нолдор должна действовать слаженно. Твоё крайнее исчезновение могло стоить нам столицы, если бы Финарфин решил пойти в наступление. Нам очень повезло. Это не должно повториться. Надеюсь, ты понял.

Маитимо не просто так взъярился, ибо понимал, насколько важен Порядок в эти неспокойные и мрачные времена. Империя расширялась, вскоре станет необходимым формировать избирательные комиссии и коллегию выборщиков, и в этом он очень надеялся на помощь Саурона.

Покинув тронный зал, Саурон мучительно размышлял над тем, что сказал ему Маитимо. Слова о том, что бог Первого Дома — это просто должность нисколько его не задели, ведь и сам он это прекрасно понимал. Но вот действия Маитимо, который руководил всем, не советовавшись ни с ним, ни даже с Финродом, и для которого Фингон из Второго Дома оказался по какой-то причине ближе, чем верный понтифик, его огорчали.

Отчего не послал он больше эльфов за Сильмариллами? Отчего не проработал план? Есть ли в его плане хоть какой-то шанс на успех? И не выйдет ли так, что когда Валар поймают Ариэн, Сильмариллы спрячут так, что никто больше никогда их не найдёт.

И насколько верно было отправлять Ариэн на верную гибель? Майа не ровня десятку Валар, и что-то говорило, что это явный непорядок.

Не помогали даже пчёлы, с которыми он проводил долгие дни, и волки, которые росли день ото дня. Это были огромные звери с мощными и гигантскими лапами, которые отличались, к тому же, какой-то странно собачьей преданностью, хотя собаками не являлись.

Чтобы размышлять о чём-то более державноугодном, Саурон решил написать письмо Эрролу, в котором изложил свой разговор с Финродом про Негасимое Пламя и его вхождение в Арду, и спросил его мнение; затем, подумав, вопросил и про Владыку Изменений, и попросил рассказать, действительно ли этот бог полагается существующим, или то просто восточная традиция.

Обратный ворон прилетел не так и быстро, так что понтифик не раз уже подумал, что ответа не будет. Схватив письмо, Саурон немедленно бросился в пчельник, где спрятался за ульем и принялся читать.

Мастер Мелхиседек!

Приношу почтительные извинения за длительное отсутствие ответа — семейные обстоятельства не позволили мне дать ответ незамедлительно.

Хочу вас обрадовать — мы рассчитали происхождение нашей вселенной с математической точностью. Эру Илуватар является создателем и исполнителем Музыки, как в это верят эльфы, но он не является создателем жизни. Дело в том, что Илуватар не смог создать жизнь, которая обладала бы свободой и сознанием — для этого требуется Негасимое Пламя. Он мог создавать только големов, но они не производили нужного психического излучения, и поэтому ему пришлось создать жизнь, использовав более высокий Принцип.

Изначальным источником жизни и бытия является Руководящий Принцип, который мы называем Великим Архитектором или Владыкой Изменений. Только от него исходит свобода воли, и он же заинтересован в том, чтобы существовали только те миры, в которых она существует. Кроме этого, у него нет желаний, по крайней мере тех, что мы способны уловить — в основном он просто наблюдает за мирами с неизвестного плана, а его посланники вмешиваются крайне редко, когда миры могут утратить потенциал.

Стихия, которую эльфы называют Намо Мандосом, была создана по Его образу и подобию — но является лишь бледной тенью.

Если вы хотите узнать больше — приглашаю снова посетить наш город. Некоторые мистерии можно передать только лично.

В остальном, боюсь, у нас недостаточно информации для того, чтобы утверждать, если ли основания за легендой про воплощение Негасимого Пламени и то, если ваша теория верна, каким может быть это воплощение.

Мастер Эррол.

Понтифик задумался, и решил, что стоит запомнить приглашение, но не решился испрашивать позволение посетить Восток, памятуя как негодовал недавно Маитимо — как бы не взъярился он снова, да не учинил что-то не то. Но и откладывать было нельзя — король Востока был, вероятнее всего, уже очень стар, и никто не знал, как долго он проживёт.

Вороны покаркивали, пчёлы жужжали, периодически проносясь рядом с гудящими проводами — их Саурон восстановил и сделал ещё более высоковольтными, ибо полюбил прогревать свои сплавы электричеством перед тем, как опускать на них молот Феанора, придавая им нужную форму.

Мысли его метались, как аллигатор, который выполз на берег погреться и заметил любопытно смотрящего на него из леса медведя. Он думал об Империи, мифриле и пчёлах, Императоре Феаноре, Валиноре, Сильмариллах, мудром пожилом дедушке Эрроле и власти над плотью. Он так задумался, что едва не свалился в котёл с расплавленным металлом — но верный волк вовремя схватил зубами и оттащил его обратно.

— Гав-гав, волчик, — грустно сказал Саурон, обваливаясь прямо на волка и продолжая размышлять.

XX. Самое странное поселение.

Отдав приказ сохранять полную бдительность, Маитимо инкогнито направился в Эриадор. Последняя разведка показала, что пауки снова всерьёз затихли на Севере — хотя хорошо понимал, что их следует уничтожить до того, как они снова наберут силы и направятся разорять Белерианд. Пока обычных пауков не так много, пока Унголиант боится наступать — проблему восьмилапых следует решить раз и навсегда.

Но время ещё было.

И из головы Маитимо не лезло то, что рассказал ему Саурон. Про зачарованный лес в Эриадоре и про странных безбородых гномов, которые жили в центральной его части. Это мог быть кто угодно, в том числе и остатки морготовых последователей, и если они пока сидят мирно и тихо, лишь вопрос времени, когда они восстанут в мощи и направятся на завоевание ближайших земель.

С собой он взял лишь тайный клинок, который спрятал в эльфийском сапоге, и кольчугу восточного властелина, полученную от Саурона. Кольчуга ему не нравилась, она источала какую-то непонятную силу, которая никак не воздействовала на эльфа, но вызывала беспокойство. Изучив её внимательнее, эльф счёл, что опасности она не представляет, но сделана для людей, а не для эльфов. И решил при первой же возможности передать её кому-то ещё, а до тех пор сохранял при себе.

И так вышло, что вначале он оказался в поселении гномов. Вернее, совсем не гномов. И это было самое странное поселение из всех, которые эльф когда-либо видел.

Местные жители напоминали гномов, только если смотреть на них с лошади, которая на полной скорости куда-то несётся. И Маитимо не осуждал Саурона, который торопился попасть в знакомые земли. Но он вступил в эти земли, внимательно их изучая, и быстро понял, что на самом деле местные жители — видимо, разновидность людей.

Низких людей, ростом немногим выше среднего гнома, с мохнатыми ногами — и тот мех был густым и плотным, и напоминал скорее звериный, нежели даже человеческую бороду. И это при том, что жили существа в довольно тёплом Эриадоре. Как и гномы, они жили под землёй, но не под горами — а в небольших холмах, где вырывали нечто, похожее на норы.

И при этом у них не было никакой религии! Это показалось Маитимо наиболее удивительным. Люди Запада знали про Илуватара и поклонялись ему, люди Востока обожествляли силы природы. Но эти люди жили довольно большой общиной, умели выращивать себе пропитание, и, тут эльфа скривило, питались живыми растениями, но также и охотились, у них были мэры, и при этом все они говорили, что никаких богов не существует, да и не нужны они, а есть только природа и их родной Шир.

После этого нолдоран проникся к ним глубоким уважением.

И одновременно окончательно кристаллизовалось в нём желание того, чтобы всё так и было. Чтобы правы оказались эти полурослики, которые живут простой и мирной жизнью, и не нуждаются ни в каких богах. Но для этого недостаточно было, чтобы жрецы исчезли с лица земли, а храмы оказались разрушены. Для этого следовало сделать то, что долгое время всеми считалось невозможным — сокрушить самого Илуватара.

Сейчас над миром довлеет могучая, злая воля — пусть и несколько ослабленная в Средиземье посредством машинерии Саурона. Можно в неё верить, можно не верить, а можно видеть её суть и проклинать — она существует. И чтобы эти полурослики могли жить нормально, чтобы всё население Средиземья могло жить, не опасаясь космического гада, его необходимо ликвидировать. А то ведь высвободит своего Моргота, и начнётся Последняя Битва, и погибнет всё, что с таким трудом создавалось в Средиземье.

Всё ради амбиций непонятной твари, которая боится даже лицо своё показать перед своими «детьми». Нет, название эрухини явно было неудачным, и нолдоран напомнил себе, что от него следует избавляться — и называть людей, эльфов и гномов ардахини, детьми Арды.

Местные с опасением смотрели на высоченного великана с рыжими волосами, который прибыл в их земли. Многие быстро схватили свои сельскохозяйственные орудия и забежали в норы, закрываясь там, хотя Маитимо не имел в руках оружия. Понял он, что полурослики ранее не видели эльфов, и что, похоже, обычные люди не были к ним так благосклонны.

Он прошествовал в местную таверну, где щедро оплатил золотом неделю проживания и хорошего мяса, попросив при этом не добавлять в пищу ничего растительного. От вина или иного алкоголя он решил воздержаться.

Он подсаживался к местным коротышкам, и довольно быстро они поняли, что Громадина не желает зла, но всё равно сохраняли бдительность и не спешили рассказывать слишком много — ибо хоть Маитимо и не угрожал им прямо здесь, он мог быть чьим-то шпионом.

Но по крупицам информации он начинал понимать.

Жители Шира называли себя хоббитами, и пришли в эти земли с востока, хотя, похоже, и сами они не знали, откуда изначально они появились. Довольно быстро они изобрели земледелие и преимущественно жили в одном большом городе, хотя некоторые обитали и за пределами Шира, но таковых было немного. Людей они называли Громадинами и опасались, поскольку несколько раз с ними были стычки за земли, которые хоббиты выиграли, воспользовавшись тем, что люди их явно не считали угрозой. Но с тех пор людского внимания они не желали, а также наняли несколько отрядов гномов, которым всегда был готов подать особый сигнал мэр.

Похоже, понял Маитимо, что вряд ли захотят они быть частью Империи Нолдор — это были простые люди, не желавшие власти и не имевшие амбиций, и хотели они лишь только, чтобы их оставили в покое.

Зато узнал он про лес, располагавшийся к Западу, который так напугал Саурона — хоббиты также остерегались его посещать, и говорили, что там живут разумные деревья, которые впрочем никогда его не покидают. Моргот ненавидел деревья, его армии косили лес или сжигали его, а яд Тангородрима отравлял всю растительность, так что его творениями они не были, и эльф успокоился.

И когда Маитимо уже хотел отправляться назад, решив что ничего больше он тут не узнает, он услышал нечто, что привлекло его внимание.

— Вот наш языкознатец, значит…

Эльф живо подскочил к хоббитам, даже их напугав, но те быстро пришли в себя, поняв, что он не грабить их решил, а хочет что-то спросить. Он извинился, театрально поклонился полуросликам, что выглядело довольно комично, и вопрос был задан:

— Языкознатец? Про кого вы говорите?

— Да старый учитель, живёт в центре. Руэл Болтун его имя. Знает три иноземных языка.

Пламя, что возгорелось было в душе Маитимо, угасло, ибо решил он сначала, что полурослики говорят про Феанора, известного всем как лингвист. А оказалось, что речь идёт про обычного хоббита. Но решил он познакомиться с этим хоббитом и поговорить, ибо любил Первый Дом языки. И раз судьба позволила ему услышать эти слова, когда он уже почти собирался обратно — не следовало с ней спорить.

Руэл был хоббитом в годах, жил недалеко от центра Шира, за который полагался богато украшенная и отмеченная множеством скульптур нора мэра, но при этом подтянутым, а не толстоватым, как многие из пожилых хоббитов. Маитимо осмотрел нору и немало удивился, не обнаружив там атлетических снарядов, которые могли помочь держать себя в форме.

— Рад вас видеть, мастер, — почтительно сказал Маитимо, когда хоббит впустил его в свою нору, хотя войти внутрь удалось с трудом — потолок явно не был предназначен для высокорослых нолдор. Но дальше потолок всё же подымался ввысь и можно было нормально сесть на удобное, хорошо сделанное кресло, которое оказалось неожиданно мягким и удобным для того, что было сделано не эльфами.

— Квенди, — это был не вопрос, а утверждение, — и что привело вас в Шир?

— Я слышал молву о том, что вам знакомо благородное и почтенное искусство лингвистики, мастер Руэл. Мой отец тоже был лингвистом, и он передал мне любовь к вопросам всяческих языков. Слышали ли вы про квенья?

Ответы хоббита поразили Маитимо — он прекрасно знал квенья, синдарин и язык людей, и только восточные языки понимал не особенно хорошо. И более того, он даже знал про отличия верной квенья от неверной и написал про это научный труд.

Они разговорились. В ответ эльф поведал про то, как Первый Дом покинул пресветлый Аман, чтобы бороться со злом, как объединил всех Феанор, как зловещий Моргот, про которого полурослик, похоже, не слышал, угрожал всему миру. И про то, что сейчас наследники Феанора ведут неустанную борьбу с пауками, тёмными тварями, которые пожирают всё на своём пути, если не встречают сопротивления.

Руэл же записывал слова Маитимо в толстую тетрадь, и радовалось сердце эльфа, ибо знал он, что теперь и в столь давних краях начнут петь песни и слагать былины про Первый Дом, и слава его отца распространится ещё дальше.

Но идиллия продолжалась недолго.

Мастер Руэл стал требовать приобрести своё полное собрание сочинений, упирая, что более подробного труда по лингвистике в Арде не найти. И пока хоббит был горд и преисполнен собою, Маитимо разъярился, ибо увидел в этом оскорбление Феанора. Разгорелся спор, в котором старый хоббит мастерски отбивал аргументы Маитимо, но последней каплей стало то, что тот потребовал самому Феанору предстать перед ним и объясниться. Но он уже знал, что Феанор погиб от подлого удара, и нолдоран не смог снести такого оскорбления.

Он собирался уже уйти, когда хоббит стал напирать на него и требовать, чтобы он обязательно приобрёл книги, заплатив за них своим золотом, при этом совершенно отказываясь приносить извинения за всё, что он сказал ранее. И всё бы снёс Маитимо, но не оскорбления своего отца.

— У меня нет с собою золота, — злорадно сказал Маитимо, — ибо взял с собою его немного и всё потратил в таверне. Поэтому возьми кое-что иное, — и, дав понять, что возражений не приемлет, оставил хоббиту восточную кольчугу.

И с этими словами он навсегда покинул Шир, решив не связываться более с упрямыми полуросликами.

Мастер Руэл же угрюмо изучал кольчугу. Хоббиты не любили войны, хотя и немало о них слышали, и он полагал этот подарок совершенно неуместным — а ещё подозревал, что золото у квенди было. Это его злило, и чтобы успокоиться, он сел за свой стол и начал писать новую историю в тетрадь, злорадно ухмыляясь:

Кольцо Моргота. Ужасен был тёмный властелин Моргот, и решил он сделать из Средиземья своё Кольцо. И встал против него Феанор, бывший искусным в разных ремеслах, но своенравным и народ его был ему под стать. Чтобы добраться в Средиземье, он подло напал на тэлери, ибо только у них мог получить корабли. И прокляли его и народ его заокраинные боги, и рок настиг его в Средиземье. И хотя велики были подвиги Дома Феанора, ужасны были некоторые его деяния…

— Кольчуга, значит, — бормотал он себе под нос, всё больше расписываясь и расширяя изначальный синопсис, — ну что же, будет тебе кольчуга… Меня через сто лет уже не будет в живых, но вот память о тебе в Эриадоре останется такая, что лучше бы ты заплатил.